Как в Швейцарии отдыхали Конан Дойл, Жюль Верн и др: где смотреть архитектуру, а где — заниматься альпинизмом и хайкингом

Конан Дойл ходит на лыжах в Давосе

«Наш замысел заключался в том, чтобы совершить переход из Давоса в Арозу через перевал Фурка, расположенный на высоте около девяти тысяч футов.
     <…>
     Под солнечными лучами снег стремитель­но превращался в рыхлую вязкую массу, так что, не будь у нас лыж, мы бы наверняка пропали. Мы двигались по краю довольно крутого обрыва (с уклоном в 50-60 гра­дусов), и уже могли видеть на дне долины устье перевала Фурка. С об­рыва срывались снежные комья и уносились в бездонную пропасть. <…> А потом началось то, что можно назвать истинным горнолыжным спор­том. Если раньше мы просто шагали, как путники (пусть даже и там, где не прошел бы ни один пешеход), то теперь нам предстояло испытать недоступный пешеходу восторг. Примерно треть мили мы мяг­ко сколь­зили по склону, выписывая плавные повороты, неслись во весь дух в до­лину, буквально не чуя под собой ног. Это было похоже на чудо — ветер задорно посвистывал в наших ушах, когда мы стреми­тельно мчались по безжизненной и нехоже­ной пустоши (если не счи­тать лисьих и оленьих следов)».

Артур Конан Дойл. Из статьи «Через Альпы на лыжах» (1894)

Кажется, что лыжным спортом в Швейцарии занимались всегда, однако это новшество конца XIX века, а его популяризатором и пионером выступил имен­но создатель Шерлока Холмса. Поездка в горы была вынужденной мерой: жена писателя Луиза страдала от туберкулеза, и Конан Дойл отвез ее в Да­вос с его целебным климатом. Именно находясь в Давосе, писатель освоил новый для ан­гли­чан вид спорта (настолько новый, что в своем эссе он употреб­лял слово ski, «лыжи», в кавычках — пришедшее из норвежского, оно еще не было натурализовано). 

Конан Дойл совершенно не стеснялся того, что поначалу не умел стоять на лыжах и что все, включая местных, смотрели на него как на чудака. Из-за того, что им с женой пришлось задержаться в Альпах надолго, у писателя было время приноровиться, и скоро он стал хвастать, что зимой на лыжах идти через горы ему уже проще, чем по тому же маршруту летом. Во время своего перехо­да в Арозу он применял нестандартные мето­дики: на одном участке Дойл и его провод­ники связали лыжи вместе и спусти­лись со склона, как на санях. 

Эссе Конан Дойла, опубликованное в 1894 году в журнале Strand (полмиллиона читателей!), стало первым популярным рассказом о лыжном спорте: британцы узнали, что он существует. Поразитель­но, однако, что Конан Дойл открыл потенциал этого занятия не только соотечественникам-туристам, но и мест­ным. За прошедший со времен Конан Дойла век с лишним измени­лось всё — лыжи стали одним из самых популярных видов спортивного досуга, а Давос, в котором автор «Шерлока Холмса» пробовал свои силы, стал одним из глав­ных лыжных курортов с 320 километрами трасс.

Жюль Верн чинит часы в Женеве

«На западном побережье Женевского озера, откуда вытекает Рона, раскинулся город Женева. (Трудно сказать, то ли город получил от озера свое имя, то ли наоборот…) Рона делит Женеву на две неравные части, а в центре сама раздваивается, обтекая брошенный в нее остров. Подоб­ная топо­графия не редкость в больших промышленных или торговых районах. Несомненно, первые поселенцы прельстились именно легко­стью передвижения по речным стремнинам — этим дорожкам, которые, по словам Паскаля, „ходят сами по себе“. На Роне же они просто бегут.
     Давным-давно, когда стройные, современ­ные сооружения еще не возвышались на ост­рове, засевшем в реке, как песчинка в глазу, сказочные нагромождения прильнувших друг к другу домов являли взору пленительный первозданный хаос. Остров был так мал, что постройкам приходилось громоздиться на сваях, вбитых там и сям в бурные воды. Истонченные, почерневшие от времени остовы, похо­дившие на щупальца гигантского краба, производили фантастический эффект. Внутри этого древнего чудища паутиной раскинулись пожел­тевшие сети, которые колыхались в темноте, словно ветви старой дубовой рощи, и река, врываясь в чащу, пенилась с мрачным рокотом.
     Один обветшавший дом на острове особенно поражал своим необыч­ным видом. Это жилище давало приют старому часов­щику — мастеру Захариусу, его дочери Жеранде, ученику Оберу Туну и старой служанке Схоластике».

Жюль Верн. «Мастер Захариус, или Часовщик, погубивший свою душу» (1854)

В фантастической новелле Жюля Верна «Мастер Захариус, или Часовщик, погубивший свою душу», изданной в 1854 году, главный герой — создатель часовых механизмов — неслучайно помещен писателем в город Женеву. Привычные нам механические часы появились в Европе в XIV веке, а в Швей­ца­рию часовое искусство привезли гуге­ноты, бежавшие от религиозных пре­сле­дований из соседней Франции в протестантскую конфедерацию. Первый ча­­со­вой магазин был открыт в Женеве, где, согласно переписи, часов­щики жили и работали уже к 1554 году. 

Часовое дело активно развивалось при содействии местного богослова Каль­вина, который ввел запрет на ношение ювелирных украшений, — процвета­ющие до этого ювелиры оказались под угрозой разорения. Часы же не попада­ли под пра­вила о ненужном киче благодаря своим утилитарным свойствам, и ювелиры быстро переключились на растущий рынок часовых механизмов. И вот уже в 1601 году в Женеве появилась первая в мире Гильдия часовщиков, а в ноябре 2020 года ЮНЕСКО должно будет отреагировать на обращение правительства Швейцарии и решить, будут ли признаны механические часы культурным наследием человечества.

Бунин занимается хайкингом в Интерлакене

«…Поехали по теснине в Гриндельвальд, к сердцевине вечных ледников бернских Альп, к самому Веттергорну, Маттергорну, Финстерааргорну и Юнгфрау. Горы дымятся, горная речка, над головою громады, елочки на вышине, согнувшись, идут к вершинам. Кучер вызвал из одной хижины швейцарца. Он вышел с длинным деревянным рогом длинною сажени полторы, промочил его водою, поставил как гигантскую трубку на землю, надулся и пустил звук. И едва замер звук рога, — противопо­ложная скалистая стена, уходящая в небо, отозвалась — да на тысячу ладов. Точно кто взял полной могучей всей рукой аккорд на хрусталь­ной арфе, и в царстве гор и горных духов разлилась, зазвенела и понес­лась к небу, изменяясь и возвышаясь, небесная гармония. Дивно! Наконец — впереди все ущелье загородил снежный Веттергорн. И чем больше мы поднимались и чем ближе — ледяные горы росли и стеной — изумительной — стали перед нами: Веттергорн, Маттергорн, могучий Финстерааргорн, Айгер и кусок Юнгфрау, а подле — Зильбергорн. Погода была солнечная, в долинах — лето, на горах ясный, веселый зим­ний день январский. Ехали назад — швейцарец дико пел „йодельн“ — нутряное пение, глубокое — свежо, серо, шум горной речки, черные просеки в еловых лесах, бледные горные звезды, а сзади всю дорогу — мертвенно-бледный странный величествен­ный Веттергорн, а потом Юнгфрау».

Из письма брату. Риги-Кульм, 18 ноября 1900 года

Впервые оказавшись в Швейцарии в 1900 году, Бунин отправился покорять Альпы, которым посвятил несколько своих произведений. Если бы писатель знал слово «хайкинг», он бы согласился, что занимался именно им, что неудивительно для Швейцарии: пешеходный туризм распростра­нен тут по всей стране (а альпинизм попросту был изобретен именно здесь — в Швейцарии созданы условия для спор­тив­ного туризма всех видов). Когда-то преодоление горных маршрутов было не столько национальным видом спорта (как сейчас), сколько образом жизни для многих людей, занимавшихся торговлей и перевозкой контрабанды через Швейцарские Альпы. Сейчас по всей стране проложено около 65 тысяч километров троп и маршрутов разного уровня сложности и разнообразия. Единственный в своем роде государственный законодательный акт (статья 88 швейцарской конституции) обязует кантональные (муниципальные) власти содержать в порядке пешеходные тропы — ради безопас­нос­ти туристов.

Марк Твен восхищается памятниками и горами Люцерна

«Коммерческая жизнь Люцерна выражается по преимуществу в тор­говле всякой дребе­денью, именуемой сувенирами: лавки зава­лены горным хрусталем, снимками видов, резными вещицами из дерева и слоновой кости. Не скрою, вы здесь можете приобрести миниатюрную фигурку Люцернского льва. Их тут миллионы. Но все фигурки вместе и каждая порознь представляют лишь поклеп на оригинал. В величе­ственном пафосе подлинника есть что-то непередаваемое, что копиист бессилен уловить. Даже солнце бессильно; у фотографа, как и у резчика, получается умирающий лев — и только. Те же формы тела, та же поза, те же пропорции, но неизменно отсутствует то неуловимое нечто, что делает Люцернского льва самой скорбной и волнующей каменной глыбой в мире.
     Лев лежит в своем логове на срезе невысокой отвесной скалы, ибо он высечен в горной породе. Фигура его огромна и преисполнена величия. Голову он склонил набок, сломанное копье торчит из плеча, лапа лежит на лилиях Франции, защищая их. Виноградные лозы свешиваются со скалы, ветер играет в их листьях, где-то наверху бьет ключ, и прозрачные капли стекают в водоем у подножья скалы, а в не­подвижной глади водоема, как в зеркале, качается среди кувшинок отражение льва».

Марк Твен. «Пешком по Европе» (1880)

Впервые Сэмюэль Л. Клеменс (он же Марк Твен) приехал в Швейцарию 1 августа 1878 года. За время своего месячного путешествия он пересек всю страну; эти впечатления легли в основу одной из самых популярных в Европе книг писателя — «Пешком по Европе» (1880). В городе Люцерна, в центральной части Швейцарии, особо сильное впечатление на него произвел памятник работы датского скульптора Торвальдсена — «Умирающий лев», поставленный в па­мять о более чем 600 швейцарских гвардейцах, кото­рые погибли, защищая жизнь французского короля 10 августа 1792 года во время Французской революции, когда революционеры штурмовали дворец Тюильри в Париже.

Немецкое название Люцернского озера — Vierwaldstättersee — переводится как «озеро четырех лесных кантонов», и это связано с тем, что кантоны Ури, Швиц, Люцерн и Унтервальден имеют общую границу по этому озеру. У бере­гов Люцернского озера расположены известные горы Пилат (или Пилатус) и Риги. Про пер­вую из них Марк Твен записал в дневнике: «Понтий Пилат мучился укорами совести и утопился в Люцернском озере. Это объясняет, почему гору назвали Пилат». Современный Люцерн — это не только «Умирающий лев»: среди музе­ев города есть, например, коллекция Розенгарт с собранием Пикассо и Клее, местный вокзал проектировал Калатрава, а Центр культуры и конгрес­сов — Жан Нувель. Гора Пилатус, конечно, никуда не делась, она не только остается символом города, но и принимает туристов: к ней из Люцер­на добира­ются сначала на пароходе через озеро, а затем — на самой крутой в мире желез­ной дороге.

Deep Purple прячутся и отвисают на Женевском озере — в Монтрё

We all came out to Montreux
On the Lake Geneva shoreline
To make records with a Mobile
We didn’t have much time
Frank Zappa and the Mothers
Were at the best place around
But some stupid with a flare gun
Burned the place to the ground.

Smoke on the water, fire in the sky
Smoke on the water. 

Deep Purple. Из песни «Smoke on the Water» (1972)

Deep Purple перенесли запись альбома «Machine Head» из Великобритании в Швейцарию не просто так, а чтобы сэкономить на налогах: «Когда ты запи­сываешься в Англии, налоговики слетаются как мухи на мед», — объяснял Ричи Блэкмор. По прибытии в Монтрё, 4 декабря 1971 года, музыканты решили отправиться на выступление Фрэнка Заппы, во время которого в казино Montreux, где проходил концерт и в кото­ром позже собирались работать и Deep Purple, случилось возгорание от неудачно выпущенного в потолок фейерверка. Покинув место пожара, группа в полном составе отправи­лась в бар, откуда наблю­дала за гибелью огром­ного игорного комплекса. Бас-гитарист группы Роджер Гловер так описал эту картину: «Дым распро­странялся вверх и вширь, покрывая синюю гладь Женевского озера. Незабы­ваемое зрелище. Огонь полыхал весь вечер, языки пламени разры­вали ночное небо». Через несколь­ко дней после пожара Гловер вспоминал, как проснулся в номере отеля Europe:

«В этот момент между сном и пробуждением, когда глаза все еще закрыты, я услышал, как в пустой комнате прозвучал мой голос: „дым над водой“. Открыв глаза, я задумался — а говорил ли я эти слова, или мне это приснилось? Нет, заклю­чил я, слова эти действительно были мной произнесены. Боль­ше я об этом не думал, хотя в голове у меня это отложилось. Позже я повторил эти слова Иэну Гиллану. Звучит, как будто из песни про наркотики, заметил он».

Швейцария, а особенно окрестности Лозанны, в которые входит и город Монтрё, уже многие годы привлекает множество богатых и знамени­тых имми­грантов своим климатом, природой и благо­склонным отношением швейцарцев. Среди выбравших Монтрё для жизни — а в некоторых случаях и смерти — были Василий Жуковский, Петр Чайковский, Лев Толстой, Игорь Стравин­ский и похороненный здесь Владимир Набоков. Благодаря тому, что группа Queen обустроила в городе звукозаписываю­щую студию, Монтрё стал рабочим местом для целой плеяды рок-музыкан­тов: AC/DC, Дэвида Боуи, Игги Попа, Криса Ри, The Rolling Stones, Yes. Некоторые из них, как Боуи и Меркьюри, жили в окрестностях.

Гессе лечится на водах в Санкт-Морице

«…Когда в начале 1917 года я был срочно отчислен из части врачом, больной от своей военной работы и еще больше от бедствий войны вообще, один мой швабский друг находился как раз в санатории над Санкт-Морицем и пригласил меня туда. Стояла зима, горькая третья военная зима, и я узнал эту долину, ее красоты, ее резкости, ее целеб­ность и утешительность с новой стороны, я снова научился спать, научился есть с аппетитом, проводил целые дни на лыжах или на коньках, смог вскоре выносить разговоры и музыку, даже немного работать; иногда я один поднимался на лыжах к корвильской хижине, куда еще не было канатной дороги, и обычно оказывался наверху единственным человеком. Тогда, в феврале 1917 года, я пережил одно незабываемое утро в Санкт-Морице. Мне нужно было туда зачем-то, и, когда я ступил на площадь перед почтой, из здания почты вышел человек в меховой шапке и стал читать вслух только что полученный экстренный выпуск газеты. Люди столпились вокруг него, я тоже подбежал к нему, и первая фраза, которую я разобрал, была: „Le czar demissiona“. Это было сообщение о Февраль­ской революции в России. С тех пор я сотни раз проезжал или проходил через Санкт-Мориц, но редко не вспоминал на этом месте то февральское утро 1917 года, своих тогдашних друзей и хозяев, никого из которых давно нет в живых, и то душевное потрясение, которое я испытал, когда после короткого житья на правах пациента и выздоравливаю­щего голос того чтеца гроз­но и настойчиво призвал меня назад к современности и к мировой истории».

Герман Гессе. Из статьи «Энгадинские впечатления» (1953)

В молодости Гессе неоднократно бывал в регионе Энгадин, где находится Санкт-Мориц, и очень любил эти места: по его собственным словам, эта долина была для него второй, самой прекрасной и волнующей родиной. Во время Первой мировой войны поэт, писатель и художник (а в будущем и Нобелевский лауреат) жил в нейтральной Швейцарии, где обличал мили­таризм и нацио­нализм и издавал журнал для немецких военно­пленных и интернированных. В 1919 году, после расставания с женой, он перебрался из Берна, где жил с семьей, в Тичино, Минузио и, наконец, Монтальону, а в 1923 году получил швейцарское гражданство и поселился в собственном замке в деревне Монтаньола.

Многие знают Санкт-Мориц как старейший горнолыжный курорт (открыт в 1864 году), однако еще дольше, многие века, он является курортом оздоро­вительным. Более 3500 лет назад в районе Санкт-Морица был известен источник лечебных вод. В ходе раскопок археологи определили, что еще в 1466 году до нашей эры древние кельты поправляли свое здоровье богатой железом минеральной водой из местных термаль­ных источ­ников. В Средние века около источника была построена церковь, и в 1519 году папа Лев X пообе­щал полное отпущение грехов всем, кто совершит паломни­чество к источнику. Швейцар­ский алхимик и врач эпохи Возрождения Парацельс долгое время изучал целебные свойства местной воды.

Бенуа в восторге от архитекторов Тичино

«Я не выходил из изумления. Как, и Мадерна, окончивший грандиозный собор св. Петра в Риме, отсюда? Отсюда и Борромини, гениальный в своей виртуозности представитель „крайнего барокко“, и такие художники, как Луини, и многочисленные представители семьи Гаджини и т. д. 
     Доменико Джилярди был родом из помянутой деревушки Мон­таньола, и в ней, вернувшись на родину, он закончил свое долгое суще­ствование. Там же он и похоронен на поэтичном кладбище (в около Монтаньолы находящемся местечке Джентилино), украшенном клас­сическим портиком, им на свои средства построенном. Любезный Ольджиати скоро заразился моим увлечением и стал меня возить на своей таратайке по более далеким закоулкам, как только он по на­веденным справкам узнавал, что там или здесь имеются или могут найтись какие-либо художественные достопри­ме­ча­тель­ности. К концу лета я познакомился еще с молодым курато церкви в Джентилино — доном Луиджи Симона. Его я буквально заразил, и впоследствии дон Луиджи стал уже самостоятельно делать всякие изыскания, плодом которых явилось несколько его обильно иллюстрированных брошюр и книг, а сам он занял видное положение среди тессинских любителей и знатоков старины».

Александр Бенуа. «Мои воспоминания» (1955) 

Тичино — Тессинский кантон — оказался родиной множества выдающихся архитекторов, скульпто­ров, декораторов. А открыл это наш соотечествен­ник Александр Бенуа. Лето 1908 года знаменитый художник и историк искусства проводил на отдыхе в Швейцарии, выбрав укромное место в горах, вдали от куль­туры, надеясь отдохнуть от работы. Однако в городе Лугано и окрест­ностях он увидел множество небольших церквей, искусно сложенных из камня, а когда начал изучать вопрос подробнее (инстинкт историка взял верх), то, к своему удивлению, обнаружил знакомые ему фамилии уроженцев этих мест. Статью об этом замечательном факте Бенуа озаглавил «Рассадник искусства».

Интересно, что и после Бенуа этот регион остался зодческой сокровищницей. С 1960-х существует так называемая Тичинская архитектурная школа, чьи звезды — знаменитые архитекторы Марио Ботта, Луиджи Зноцци, Бруно Рейхлин, Аурелио Гальфетти и другие. Для этой школы характерны возврат к рационализму, геометрии простых форм и одновременно работа с пере­осмыс­лением архитектурного прошлого, внимание к историчес­кому и соци­аль­ному контексту.

Вагнер участвует в певческом шествии в Цюрихе

«…Цюрихская общественная жизнь вскоре доставила мне до тех пор неиспытанное развлечение. Певческое общество присудило мне почет­ный диплом, и это чудо каллиграфии было готово и должно было быть вручено мне во время торжественного факельного шествия, к которому были привлечены все расположенные ко мне должностные и частные лица местного общества. И действительно, в один прекрас­ный летний вечер под шумные звуки музыки длинная лента факело­носцев развер­нулась по Цельтвегу, явив невиданную мной до сих пор картину. После пения была произнесена в мою честь торжественная речь президента городского Певческого общества. Все это до такой степени подейство­вало на меня, что свойственный мне несокрушимый сангвинизм немед­ленно овладел моей фантазией: в ответной речи я открыто заявил, что не вижу препятствий, в силу которых именно Цюрих на частных бюргерских началах не мог бы оказать содействия, необходимого для осуществления моих задушевнейших планов, моих идеальных художест­венно-артистических стремлений. Кажется, это было понято как пожелание особого расцвета мужских певческих обществ, и все остались довольны моими смелыми обещаниями. Но и при этом qui pro quo настроение вечера и впечатление, произведенное им на меня, остались вполне благодушными и радостными».

Рихард Вагнер. «Моя жизнь». (1865–1870)

36-летний Вагнер бежал в Цюрих в 1849 году, опасаясь ареста — после своего участия в Дрезденском восстании, — и прожил в городе 9 лет. В торговом и ремесленном Цюрихе Вагнер написал много знаменитых и скандальных статей, а также большую часть «Кольца Нибелунгов» и «Тристана и Изольды»; организовал серию знаменитых благотворительных концертов, благодаря которым стал важной фигурой в городе, и познакомился с буддизмом; здесь он нашел своих патронов; в Цюрихе началась мифологизация Вагнера. Певчес­кие общества, о которых пишет создатель «Нибелунгов», в Швейцарии имеют славную традицию; первое мужское певческое общество было основано в Цю­рихе композитором Гансом Георгом Негели, последователем педагоги­ческих идей Песталоцци. С 1840-х Цюрих собирал певцов со всей Швейца­рии на пев­чес­кие состязания.

Певческие праздники — не единственные массо­вые развлечения Цюриха; здесь проходит театральный фестиваль, крупнейший в мире технопарад Street Parade, фестиваль еды Food Zurich; в апреле в городе прощаются с зимой, устраи­вая аналог нашей Масленицы — Шестизвонье (Sächsilüüte), а в декабре насту­пает черед заплыва Санта-Клаусов через реку Лиммат. Во вторую неделю сентября практически в центре Цюриха проходят традиционные соревнования по пулевой стрельбе (Knabenschiessen) для юно­шей и девушек. Это один из старейших фести­валей страны — он берет начало еще в XVII веке. Интересно, что для его проведения используется не только спортивное оружие, но и штат­ное вооружение швейцарской армии.

Черчилль занимается альпинизмом в Вале

«Будучи в Церматте, я взобрался на Монте-Розу — это совершенно безопасно… Более 16 часов непрерывной ходьбы. Я был очень рад и горд, что способен на это, и что сошел вниз очень свежим. Это выматывающая гора — в основном из-за разреженного воздуха на длинных снежных склонах. В Церматте были ребята из Хэрроу и Сандхерста, которые забрались на Дан-Бланш, Маттерхорн и Рот­хорн — самые опасные и трудные швейцар­ские горы. Было горько, что я не мог сам сделать того же, учитывая еще, как они мерзко похваля­лись собой. Мне пришлось довольствоваться изнуряющими, но безопас­ными горами. Но в следующий раз я приеду и заберусь на те, где есть риск».

Уинстон Черчилль. Из письма матери. 26 августа 1894 года

Швейцария стала первым зарубежьем для моло­дого Уинстона Черчилля: он посещал ее два лета подряд, в 1893 и 1894 годах. Не все было так приятно, как занятия альпинизмом: юноша чуть не утонул, купаясь в Женевском озере, когда подняв­шаяся буря унесла лодку в сторону; к счастью, Черчилль был отличным пловцом. Позднее он несколько раз возвращался в Швейца­рию в первом десяти­летии XX века, а затем еще раз в 1946-м, когда среди прочего произнес знаменитую Цюрихскую речь, в которой выразил надежду, что Европа встанет на «высший путь» и «через несколько лет вся Европа, или ее боль­шая часть, станет так же свободна и счастлива, как современная Швейцария».

А тогда, в 1894-м, находясь в Церматте (кантон Вале), 19-летний Черчилль взобрался не только на Монте-Розу, но и на другой пик: «Мы подня­лись на Веттерхорн и Монте-Розу; восход, окрашивающий пики Бернского Обер­ланда — чудо света и цвета». Черчилль замахнулся и на сложный Маттерхорн, но туда его благора­зум­но не пустили. Невероятный вид на 4-кило­метровую вершину — одна из визитных карточек Швейцарии, символ зимнего спорта, в том числе и более спокойного, нежели альпинизм.

Фенимор Купер тусуется с сенбернарами на перевалах Сен-Бернара

— Эй, Неттуно! Что это значит? Странная забава — ссориться с питом­цем Святого Бернарда! Тьфу, глупый ты пес! Мне стыдно за тебя, Неттуно: ты столько плавал по морям, и вот — не смог проявить выдержку возле этой пресной лужи! 
     Пес, который был поистине великолепным представителем знаме­нитой породы ньюфаундлендов, повесил голову и с покаянным видом прибли­зился к хозяину, волоча хвост по земле; тогда как его недавний сопер­ник преспокойно уселся неподалеку с почти монашеским достоин­ством и поглядывал то на говорившего, то на своего врага, словно желая понять значение упреков, которые его храбрый противник принял столь безропотно. 
     — Отче, — сказал итальянец, — псы наши оба служат людям, каждый на свой лад, и оба отличаются добрым нравом; негоже им быть врагами. Я давно знаю Уберто, потому как не раз бродил по тропам Сен-Бернара! И надо отдать должное этому псу — он не проявил себя ленивцем посреди снегов. 
     — Семь христианских душ спас он от смерти, — откликнулся монах, одобрительно взглянув на своего подопечного, хотя только что был настроен по отношению к нему довольно сурово, — не говоря о мно­жестве найденных тел, в коих искра жизни уже успела угаснуть.

Фенимор Купер. «Палач, или Аббатство виноградарей» (1833)

В 1826 году Купер переехал со всей семьей из США в Европу, желая улучшить свое благосос­тояние (он считал, что здесь сможет получать больший доход от своих книг), а также обеспе­чить лучшее образование для детей и заодно поправить здоровье.

Летом 1828 года Фенимор Купер, его жена и их пятеро детей отправились из Парижа в Швейцарию. Впечатления от поездки побудили писателя к созда­нию серии путевых заметок, первая часть которых была посвящена Швейца­рии, и романа «Палач, или Аббатство виногра­дарей», который он написал, основываясь на материалах из швейцарской истории. 

Выведенные швейцарскими монахами в XVII веке альпийские мастиффы, или сенбернары, действи­тельно использовались как спасатели в горах, а также, благодаря большому размеру и мягкому темпераменту, как вьючные животные для дос­тавки грузов и провизии между горными регио­нами Швейцарии и Ита­лии. Многие считают, что в бочонках на шее собаки носили бренди для отпаи­ва­­ния замерзших путников, ставших жертвами непогоды и лавин в альпий­ских горах. Этот милый миф, родившийся благодаря картине Эдвина Ландсира, не имеет отношения к действи­тельности: бренди, как и любой алкоголь, скорее убил бы человека с гипотермией, чем помог ему.

Самым известным представителем породы считается пес по кличке Барри, или Барри-Спасатель, за четырнадцать лет своей службы спасший сорок человек. На сегодняш­ний день сенбернары уже больше пятидесяти лет не спасали никого на пере­валах Сен-Бернара: их давно заменили более современными вертолетами со спасательными расчетами.