Финская художница Хелене Шерфбек, которую в России знают по неприличному мему

Когда финской девочке Хелене Шерфбек было только семнадцать, она нарисовала абсолютно зрелую, реалистичную, даже натуралистичную картину — раненого солдата, сидящего на снегу. Даже без крови и внутренностей наружу. Одетого, конечно. На картину тут же обрушились ревнители приличий: «Вы же девица! Как можно такое рисовать!» Да что она нарисовала? «Зачем вы рисуете войну? Где ваше женское миролюбие?»

А на картине при этом — при всей моде на военную тематику и бесконечные батальные сцены на выставках живописи — никаких сражений под фанфары и барабаны. Наоборот, это очень мирная картина. При желании на неё ещё как можно натянуть миролюбие: вот, мол, изнанка войны. Сидит человек раненый, и ничего, кроме боли, не чувствует. Ни гордости, ни упоения боем. Больно, и всё. Но — женщине нельзя!

Хелене была совсем не бунтаркой, но бесконечно выписывать вазочки и цветочки не могла. Ей хотелось многофигурных композиций, трагического напряжения, исторически важных тем.

Так что она нарисовала ещё несколько картин — исторического-мрачного. На всё ей твердили: нельзя, вы же девица. А что можно рисовать женщине, девице? Детей. Хелене стала рисовать детей, и снова охи и вздохи вокруг: «Вы же женщина! Как можно так изображать детей!» Как? Натуралистично? Они живые, одетые и заняты своими детскими делами. «Уродливо сидят, строят гримасы». Но в классической живописи детей так и рисовали — подлавливали на гримасе, отмечали типичные позы. «А женщина должно рисовать детей красиво». О, если бы на этом история про невольное бунтарство Хелены заканчивалась!

Можно ли девушке рисовать? А в Париже?

Удивительно: в семье железнодорожного чиновника и домохозяйки родились сразу два талантливых художника, которые в будущем прославились. Мальчик и девочка. Мальчик Магнус стал архитектором, а девочка — художницей. Вот только от девочки такой непристойности никто не ожидал: она же девочка! Её просто отдали учиться акварели и музыке, как всякую приличную девочку, а она… Она полюбила живопись.

Финляндия, родина Хелене, в то время была окраиной Российской Империи и радостное бурление нигилисток и социалисток, собиравшихся в группы, чтобы назло косности общества делать карьеру в искусстве или науке, едва затронуло княжество.

Детство Хелене прошло под знаком умеренности, пристойности и беззаботности — пока она не сломала берцовую кость. Кость срасталась медленно, долго, мучительно. Девочка приходила в отчаяние, думая, что никогда уже не сможет ходить. Но бедро всё же зажило — только Хелене навсегда осталась хромой, что её мучило. Ей хотелось быть красивой, милой, и… правильной. Так уж её воспитывали. Но в одиннадцать лет она взяла в руки кисть, и правильной быть уже больше не смогла. Через шесть лет услышала над своей первой большой картиной: «Вы же девица! Как вы можете такое рисовать?!» — и практически тут же получила приглашения выставляться, а следом — стипендию от Сената Российской Империи, чтобы учиться в Париже. Считалось, что без обучения во Франции или Италии художник по‑настоящему живописью не овладеет.

К тому времени Хелене была сиротой — умер отец. Взялась учить разуму мать: объясняла, что в Париже за нравы, уговаривала не ехать, стращала, что Хелене опозорит всю семью. Шерфбек не была бунтаркой — но она была одержимой, живопись стала для неё миром, и она осталась упряма. Поехала в Париж, училась в Париже, рисовала в Париже, бродила по Парижу.

Париж подарил ей новую манеру мазка, новую технику, и снова, вернувшись в Финляндию, Хелене услышала чужое возмущение: «Вы же девица! Что за грубость?!»

Хелене действительно была девицей, и во всём, кроме живописи, довольно обыкновенной. Она встретила юношу, влюбилась, хотела замуж и детей. Но мать юноши, рассмотрев хромоту Хелене, решила, что это — признак туберкулёза. Вот и отец Хелене умер от этой болезни. Нельзя, нельзя жениться на туберкулёзной! Юноша оказался послушнее, чем сама Хелене, и жениться не стал. А Шерфбек прожила долгую и, кстати, здоровую жизнь. Разве что, несколько лет работая в школе, страдала мигренями и неврозами — почему работу и бросила.

Россия, Финляндия, Швеция

В конечном итоге, художницу в некотором смысле «делят» три страны: одна вспоминает, что оплачивала её обучение именно как своей подданной, в другую она переехала (устроил знакомый галерист) во время Первой Мировой войны, а третья… Третья — родина, бесконечный источник сюжетов и таких узнаваемых лиц, место, где Хелене начала рисовать, и продолжила рисовать, и обрела славу. Страна родного языка и родных пейзажей.

Удивительно, но слава эта до конца двадцатого века не распространялась за пределы Финляндии, несмотря на сильную живопись, на запоминающиеся образы, на узнаваемый стиль зрелых лет.

А в русском интернете вообще широко знают только одну картину Шерфбек — потому что она стала мемом. На этой картине девочка в тёмном завязывает ленты на туфельках. В меме она при этом матерится, потому что обувь неудобная и надевается неудобно, ей делают замечание — в том духе, в котором замечания получала Хелене всю жизнь, «ты же девочка!» — и она матерится с претензией уже на девическое изящество.

Всю жизнь Хелене меняла стили рисования. Она добавляла символизм, подбирая позу, цвета, атрибуты на изображениях людей. Она переходила от яркого реализма к полной условности, плоской картинке или картинке из одних только теней. Про ней говорили: эта художница моложе молодых художников, имея в виду — всегда следит за новым в искусстве и умеет перейти в очередную эпоху в живописи. Она дружила с легендарными художницами Финляндии, переживала волны негодования критиков и похвалы критиков, увидела советско-финскую войну, увидела Вторую Мировую. Пережила их все. Тихо умерла в восемьдесят три. Она вообще была всегда тихая. Совсем не бунтарка.