Ирмгард Койн: за что писательницу преследовали нацисты

Рыжая девочка в городе Кёльне

В книге о рыжей девочке ни разу не называется её имя. И всё же каждому ясно: окликни её мама, и мы услышим «Ирма!» Писательница нигде не говорит, что пишет о своём детстве, и всё же мы понимаем, что видим его. И что рыжая девочка, из которой, конечно, ничего путного вырасти не могло (так считали окружающие) стала взрослой тётенькой-писательницей, уважаемым человеком.

Получается, каждый, кто читал книгу о рыжей девочке, уже довольно хорошо знаком с детством Койн. Остаётся только добавить несколько деталей. Например: родилась Ирмгард зимой 1905 года в городке Шарлоттенбурге. Сейчас он уже проглочен Берлином. Её отец работал в фирме, торгующей бензином, а мать была домохозяйкой, буквально помешанной на домашних хлопотах — по крайней мере, так всегда казалось Ирмгард. Через пять лет после девочки у Койнов родился и мальчик, Герд, а ещё через три года Койны переехали в Кёльн. Именно в Кёльне происходят невероятные приключения рыжей девочки, и значит, в первом рассказе ей — восемь лет, и война ещё не началась.

Да, Первая мировая — точнее, то, во что превратилась жизнь при ней — оставили очень сильное воспоминание Ирмгард. Всё, что несёт войну, она после этого ненавидела. Быть может, она и правда написала письмо императору с просьбой её закончить? А быть может, это было выдумано позже — ведь книга писалась во время Второй мировой, и о том, как можно было бы закончить этот ужас, думали и мечтали многие.

В Кёльне Ирма ходила в лютеранскую школу для девочек и закончила её в шестнадцать. К тому времени наступил мир, и вместо Великой Германской империи была уже Веймарская республика. Сытее жизнь от этого не стала, но свободнее — намного. Ирмгард пошла работать стенографисткой, а параллельно пыталась построить актёрскую карьеру.

Возможно, она и правда в детстве была влюблена в актёра и это повлияло на неё?

Восемь лет Койн пробыла актрисой третьего эшелона, не слишком плохой, но и не выдающейся, пока, наконец, с сожалением не признала, что театр — не её призвание. На этом, быть может, закончилось совершенно её детство — театр был последней детской мечтой, которую она пыталась воплотить. Так что взрослая жизнь началась для Ирмгард в двадцать четыре.

Рыжая девочка в бегах

обложка книги о рыжей девочке Н. Цейтлин

Вообще восстанавливать биографию Койн оказалось делом нелёгким. Как отмечал её главная биограф, Хильтруд Хенцшель, Койн была очень беззаботна в рассказах о своей жизни: легко врала и легко выдавала правду. Прошлое не заботило её, оно было ещё одной площадкой для игры с людьми здесь и сейчас. Она совсем не думала о том, что кому-то в будущем будет так важно узнать что-то о её жизни. Но некоторые факты о ней неопровержимы, потому что задокументированы.

Например, в 1931 году вышла первая книга Койн, «Жилжи, одна из нас» — о вызовах, с которыми сталкивается молодая женщина в Веймарской республике и как непросто бывает отстоять свою самостоятельность. Роман имел успех и принёс Ирмгард деньги. Похоже, она встала, наконец, на свою дорожку, ведущую к славе! Через год успех первой повторила вторая книга с актуальным сюжетом, «Шёлковая девушка». А потом через год… Пришли к власти национал-социалисты.

Для свободолюбивой — и человеколюбивой — Койн происходящее было кошмаром.

В то время она уже вышла замуж, за писателя много старше себя — Иоганнеса Тралова. Никто не знает точно, чем немолодой мужчина привлёк красивую и прославленную девушку. Быть может, их свела любовь к литературе и театру. Но их развела совместимость с нацистским режимом. Но Тралов смог остаться — и творить, а Ирмгард не смогла, не могла бы, не грози ей даже со временем тюрьма или концлагерь. Ей хватило увидеть костры из своих книг — обычных книг об обычных женщинах её страны — чтобы понять, насколько они с гитлеровской Германией несовместимы.

В 1936 году Койн бежала в Бельгию. Там, в чужой стране, случились две очень важные вещи: она написала книгу о девочке, с которой детям не давали водиться, и встретила Йозефа Рота, мужчину, который согласен был быть рядом с ней при любых поворотах событий. Сам он тоже был беглец — австрийский еврей, и тоже писатель. Предчувствия его были те же самые. Он писал общему с Койн приятелю, Стефану Цвейгу: «Приближается война. Не обольщайте себя. Ад пришел к власти».

Вместе с Ротом Койн металась по Европе, словно пытаясь понять, где то местечко, которое грядущая война не затронет. Они побывали в Париже, Вильнюсе, Львове, Варшаве, Вене, Зальцбурге… Между делом Койн и Тралов смогли оформить свой развод. С Ротом их развела размолвка, которая, может быть, потом бы и забылась. Или нет. Шансов проверить не было. Рот умер в 1939 году от потрясения, узнав о самоубийстве друга. Ирмгард продолжила жить.

Во время своего затяжного побега от будущей войны Койн продолжала писать. Роман «После полуночи» изобличал нацистский режим. «Третий класс, экспресс» и «Дитя всех земель» — романы отчётливо антивоенного настроения и в то же время преисполненные чувства безысходности. Потом стало не до романов.

В сороковом году Голландию оккупировали немецкие войска. Бежать дальше было некуда. В Британию, Америку, Африку надо было уплывать раньше — если бы только Ирмгард могла. Ведь денег у неё не было, дома или драгоценностей, чтобы срочно продать — тоже. Койн возвращается в Германию, где ей грозит арест.

В сороковом году Голландию оккупировали немецкие войска. Бежать дальше было некуда.

Нет, она не сошла с ума. Вернулась на родину в тайне и следующие пять лет жила так, словно и не живёт — без документов, без работы, без постоянного жилья. Немецкие подпольщики распространяли среди нелегалов, большей частью евреев или коммунистов, талоны на продукты. Кто-то торговал своим телом с постоянной опасностью получить вместо оплаты донос и арест. Выжили не все, но Койн была среди выживших. Ей помогло то, что в Британии вдруг опубликовали новость о её самоубийстве. Для нацистов она тоже была мертвы. Новости поверили все.

Рыжая девочка, о которой мир забыл, чтобы вспомнить

Берлин

После войны мир очень изменился. Ему хотелось совсем иного, чем в тридцатые. Многие кумиры довоенных лет остались на обочине; что говорить о писательнице, о которой в тридцатые только заговорили как о подающей надежды? Книги Койн были не нужны. Зарабатывать текстами можно было, только устроившись журналисткой; Ирмгард, которой надо было кормить дочь, так и сделала. За книги, написанные во время бегства, она получила копеечные гонорары. За новый роман, «Фердинанд — человек с открытым сердцем» — тоже.

Принято считать, что Койн пристрастилась к алкоголю и довела себя до невроза из-за невостребованности.

Но, скорее всего, её сломало всё, что накопилось за годы бегства, годы войны, годы послевоенной разрухи — и да, её сломала и невостребованность. Несколько лет, с середины шестидесятых до семьдесят второго, пожилой писательнице пришлось провести в психиатрической клиники. Вышла она оттуда не бодрее, чем вошла.

Но эта история из тех, которые кончаются не тогда, когда они, как всем кажется, закончились. В 1979 году Койн организовали встречу с читателями. После этой встречи о ней написала пресса, и тут страна как-то разом вспомнила о женщине, чьи книги горели в кострах нацистов только за их насмешливый слог (нельзя же над чем-то посмеиваться в Германии!). Её книги, написанные после войны, наконец-то увидел свет. Довоенные книги тоже переиздавали. Койн успела насладиться своей славой. Но недолго. Она умерла в восемьдесят втором.