Как Лилианна Лунгина заставила всю страну цитировать Карлсона

Пеппи Длинныйчулок, Карлсон с крыши, Эмиль из Лённеберги, дочь разбойника Рони — Астрид Линдгрен, негодуя, что советская власть не платила ей отчисления с публикаций, всё же признавала, что такой популярности, как у советских детей, её книги не достигли нигде за пределами Швеции. И это было, без сомнения, результатом работы переводчицы — Лилианны Лунгиной.

А ещё благодаря ей дети читали на русском приключения немецкого мальчика Эмиля, придуманного Эрихом Кёстнером, странноватые сказки Гофмана и Андерсена, и светлые рассказы Миры Лобе. А взрослые знакомились с Генрихом Бёллем, Андре Стилем, Сидони Габриэль Колетт и многими другими авторами. Подумать только, но сначала переводчице, которую теперь вспоминают не иначе, как блистательную, отказывали во всех издательствах.

Лили Имали

Лилианна родилась в двадцатом году в советской еврейской семье. Её отец, Зиновий Маркович, работал торговым представителем. В двадцать пятом году он получил задание ехать в Берлин — закупать промышленное оборудование. Провести в Берлине предстояло несколько лет, так что с Зиновием поехало всё семейство Марковичей. Очень скоро Лилианна научилась бойко говорить и читать по‑немецки.

В тридцатом году отец уехал в СССР и… обратно его не выпустили. Это было внове, казалось странным, пугало. Мама Лилианны, Мария Либерсон, испугалась. На всякий случай переехала во Францию — прямо в Париж. Чтобы на что-то жить, открыла кукольный театр «Петрушка»; Лилианна представляла там вместе с мамой, под именем Лили Имали. Дела пошли так хорошо, что вскоре Лилианну перевели учиться в более престижную школу. Тем более, что на французском она тоже быстро начала говорить свободно.

Тем временем Марковича не арестовали, не расстреляли и не ограбили. Просто упал железный занавес.

Поняв, что к своим не выбраться, он дождался, пока будет достроен дом, на квартиру в котором он вносил деньги, и вызвал дочь и жену к себе. Лилианна увидела Советский союз в четырнадцать лет. Воспоминания раннего детства стёрлись из её памяти, и всё было внове. Как вспоминала сама переводчица, что-то вокруг вызывало её отторжение. Может быть, чучело Чемберлена, которое прилюдно сжигали — словно на средневековых праздниках.

Тем не менее, жизнь самой Лилианны шла скорее гладко. Мама познакомилась со вдовой Волошина — и Лилианна летом ездила в Коктебель, читала стихи Серебряного века. В своё время закончила школу, поступила в институт, потом отучилась в аспирантуре — где выучила три скандинавских языка. Начала работать: преподавала французский и немецкий, но в советской системе ей было душно.

Истерический тон собраний и заседаний, обязательная застёгнутость в прямом и переносном смысле в духе времён царя Николая Палкина, показушная риторика… Лилианна поняла, что хочет жить и работать, не встраиваясь в иерархию. Например, переводчицей.

Жизнь как перевод на человеческий

Шли пятидесятые годы. В издательствах ей заявляли напрямую: у нас на евреев лимит. И он уже заполнен, потому что и без вас есть переводчики, которым есть надо. Вот разве что вы с какого-то совсем экзотического языка станете переводить…

Шведский считался достаточно экзотическим. Так в руках Лилианны оказалась книга с лаконичным заголовком: «Карлсон на крыше». И Лилианна буквально влюбилась в текст и его героев. Они были такими обаятельными! Об авторе Лунгина — она давно уже была замужем — не знала ничего. Решила почему-то, что это — молоденькая девушка, и в рецензии к книге пообещала ей успех. Только позже стало известно, что книги Линдгрен давно переведены на тридцать языков мира, а сама она — лауреатка премии Андерсена.

Хотя Лунгиной, конечно, хотелось переводить умные, тонкие взрослые вещи — и она стала их переводить, в том числе с совсем неэкзотических немецкого и французского, так быстро и счастливо её настигло признание — она всё равно раз за разом возвращалась к Линдгрен. Ей так хотелось самой.

Особенностью перевода Лунгиной были одновременно точность и живость. Прямой, дословный перевод фразы с оригинала на русский часто терял ту естественность, которая была у него на шведском (или немецком, или французском) языке. Заменять диалоги своими в переводе недопустимо. Лунгина искала — и находила — способ передать разговорную речь и верно, и сочно, не превращая её в «книжную». В результате фразочки «получали крылышки» — уходили в народ популярными цитатами.

В доме у Лунгиных при этом могли читать повести запрещённых писателей, ещё неопубликованные стихи Евтушенко (сам же Евтушенко и читал), тогда не входившие ещё в школьную программу стихи Серебряного века. Проходили совсем странные встречи. Например, Лилианна собрала свой класс за ужином и попросила каждого рассказать свой самый достойный и самый отвратительный поступки в жизни.

Им всем тогда было за пятьдесят. Вроде бы рано ещё подводить итоги… И вроде бы какие-то есть.

Лилианна не просто бралась за то, что предлагали. Прочтя «Бесконечную историю» — теперь уже классику детского фэнтези — она сумела связаться с давно отгородившимся ото всех автором книги и убедить его дать разрешение на публикацию в СССР. Надо сказать, на западе вокруг «Истории» разгорались нешуточные страсти — многие обвиняли автора в прививке детям оккультизма, в зашифрованном сатанистском послании.

Это был тот случай, когда было можно порадоваться относительной изолированности Советского Союза. Если в современной нам России западные обвинения книг о Гарри Поттере в антихристианских ценностях подхватили, то в Советском Союзе всю возню вокруг «Истории» пропустили мимо ушей. Родители покупали книгу детям, дети читали и радовались.

В отличие от многих легенд СССР, карьеру Лунгиной его развал не подкосил. Она переводила до последнего — до 1998 года. Последний перевод её авторства опубликовали в 2015. Перед самой смертью она успела сняться в документальном фильме о её жизни — «Подстрочник», который затем вышел в виде книги.

Увидела свет эта картина в 2009 году — руководители центральных телеканалов отказывались выпускать его на экраны. И всё же создателю, Олегу Дорману, удалось сделать так, чтобы Лилианна договорила, а её дослушали — до конца. И это очень правильно. Ей было, что сказать и что рассказать.