Как семейные дела в СССР решали через партию

Помогите развестись!

Во все концы страны направляли новых чиновников – комиссаров, прошедших курсы, на которых их знакомили с законами, с идеологией Советской страны и с практическими аспектами пропаганды и внедрения этих законов на местах. Особняком стояли комиссары по женским вопросам. Нередко их набирали прицельно из комсомолок, чтобы по инерции мужчины не выражали солидарность на местах с другими мужчинами, а не с законами советской власти.

Комиссарки по женским делам получали огромный фронт работ – и огромное сопротивление этим работам. В их обязанности входил «политический ликбез» (который часто включал в себя не только идеологическую обработку, но и преподавание минимальной юридической грамотности), организация образования для девочек, девушек и женщин, пропаганда, связанная с гигиеной, санитарией и медицинскими практиками. Комиссарки читали вслух газеты и книги в красном уголке или избе-читальне, пытаясь открыть женщинам новые горизонты, пробудить в них мечту – в общем, как сейчас бы сказали, мотивировать.

Огромное количество женщин в деревнях было выдано замуж против своей воли. Неудивительно, что многие объявляли мужчинам, что при новой власти разведутся. Женщины начали протестовать против побоев, требовать отпустить их учиться в город, могли потребовать разделить часть обязанностей по дому (равенство!). Батрачек учили подавать на алименты – хозяева часто принуждали их к сожительству с известными последствиями. Часть мужчин, мирных по характеру или уже идеологически обработанных, соглашались с новыми порядками или даже сами подталкивали жён к новой жизни.

Но многие реагировали агрессиями и насилием.

Доставалось не только жёнам и дочерям. Подловить компашкой по дороге комиссарку и в лучшем случае отделать её, как Бог черепаху, было самым обычным видом преступления. Комиссарки спасались при помощи нагана, отчаянной храбрости и – нередко – товарищей комсомольцев. Кстати, этот путь в своё время прошла Нина Кухарчук, жена Никиты Хрущёва.

Комиссарки же организовывали в местных ячейках партии рассмотрение дел о домашнем насилии, о разводе и так далее. Да, изначально к партии, что помнят не все, женщины чаще обращались с просьбой помочь развестись. Надежды на то, что мужа пожурят и он перестанет махать кулаками, практически никто не испытывал. Но те, кто не готов был ни разводиться, ни терпеть побои дальше, самоорганизовывались в женские отряды. Хотя считалось, что такие отряды должны были взывать к совести и ответственности, на деле они без шуток отбивали своих участниц.

Всё это поощрялось молодым государством, у которого собственного ресурса защитить женщин от насилия почти не было.

Отдельная надежда на партию и комсомол была у советских женщин, если и муж был комсомольцем. Тогда можно было поставить в комсомоле вопрос о его пьянстве или ином транжирстве, о нерадении по хозяйству. Не то, чтобы деревенский комсомол состоял из ясноглазых и принципиальнах юношей и девушек, но если комиссар из города был крепкий, хорошо задавал тон, то «дисциплина на местах» серьёзно повышалась.

Крепкий советский брак

Ситуация серьёзно поменялась в середине тридцатых, когда пошёл так называемый консервативный поворот. Государственные мужи во главе со Сталиным решили, что легче заставить семьи действовать как экономически автономные рабочие единицы, чем действительно в достатке обеспечивать со стороны государства детей от убежавших отцов – пропитанием, работниц – фабричными кухнями и другими бытовыми услугами, снимавшими домашнее ярмо, и так далее. В конце концов, всегда была возможность эксплуатировать неоплачиваемый труд женщин в доме, и от этой практики ещё никто толком не отвык. Государству так намного дешевле.

Партия начала применять меры к «укреплению советской семьи», то есть к тому, чтобы женщина оказывалась привязана к мужчине (и значит, обслуживала его и детей), а мужчина – к уже рождённым от него детям. Разводы и браки стали формализованнее. Прежде женщина, решившая расторгнуть ненавистный союз, могла просто пойти и подать заявление. Мнения второй стороны никто не спрашивал. Правда, точно так же и мужчина мог моментально избавиться от супружеских обязательств, но фактически лёгкость развода сыграла роль именно в освобождении женщин.

С 1944 года повысили пошлину на развод, а сам развод стал возможен только через суд и только после предварительного объявления о суде в газете (все газеты, естественно, были партийными). Суд далеко не всегда выносил положительное решение, даже если супруги были согласны в своём нежелании жить дальше. Судья мог просто сообщить, что работать надо над собой и отношениями, товарищи, – и отклонить иск.

Запрет абортов мало повлиял на рождаемость, но серьёзно повлиял на поспешность вступления в брак. Те, кто был не прочь отложить брак и деторождение, но в принципе его планировали, просто при первой же «осечке» ускоряли выполнение плана. А уже рождённый ребёнок сильно снижал независимость женщины и его возможности самостоятельной жизни – вот и о разводе многие боялись подумать.

Именно с консервативным поворотом стали обычными заявления в органы партии: «Верните мужа и отца в семью!»

Речь шла о попытках мужчин разойтись без развода. Именно с этого периода стало возможным – и обычным! – на товарищеских собраниях прорабатывать мужчину за измену и вообще половую распущенность. По отношению к женщине такой вопрос ставили реже: по умолчанию понималось, что женщину можно принудить силой.

На товарищеских же собраниях «прорабатывали» за пьянство, нехозяйственность, неуместные траты (например, на хобби, если при этом на семейный быт оставалось мало денег), могли постановить зарплату мужа выдавать на руки жене, чтобы она, говоря современным языком, не оказалась в условиях неглекта и экономического насилия.

Однако, вопреки мифу, не только женщины жаловались в местком на мужей. Мужья-комсомольцы тоже могли просить повлиять на жену.

Часты были жалобы на мещанство и несознательность. Причём под мещанством могло скрываться как различие в интересах, так и ревность мужа к хорошо одетой супруге, на которую заглядываются другие мужчины.

К партии же обращались и с вопросами харассмента. Это повелось, собственно говоря, с двадцатых годов. Но если в двадцатые больше боролись с «рукосуйством» работников по отношению к работницам, то, начиная с тридцатых, у партии искали защиты студентки – от профессоров, подчинённые – от начальников. Тем не менее, не так уж часто к подобной защите решались прибегнуть. Конечно, когда профессор или начальник – партийные (а это почти всегда), им могло здорово прилететь по шапке за моральный облик.

Но общественные установки о том, что стыдно говорить о ситуациях домогательства, предубеждённость многих, что домогательство можно спровоцировать внешним видом и, наконец, плотные знакомства обсуждаемого члена партии с теми, к кому обращались за защитой, приводили к тому, что скандалы с харассментом были не так уж часты.

Сейчас любят вспоминать эпизод из фильма «Служебный роман» – как пример защиты от харассмента в Советском Союзе. По сюжету, Ольга Рыжова начала засыпать любовными письмами нового сотрудника и своего старого институтского товарища Юрия Самохвалова, женатого мужчину. Она также подстерегала его и навязывала своё общение. В итоге Самохвалов обратился к представительнице профсоюза, и та провела профилактическую беседу с Рыжовой. Да, во времена «Служебного романа» очень часто уже до товарищеского суда представители профсоюза, комсомола и так далее сначала пытались проводить «разговор по душам». Приватность стали немного оберегать. До определённых границ.

Историю с Самохваловым, однако, нельзя назвать типичной – ведь и весь фильм Рязанова представляет собой гендерный перевёртыш, игру с западными клише, где вместо начальника – начальница с невыщипанными бровями, вместо милой дурнушки – Новосельцев с «мальчиком и мальчиком», и только секретарша совершенно точно на своём обычном месте. В жизни скорее Рыжовой бы пришлось искать защиту от Самохвалова, напоминать профсоюзу, что они оба женаты (а иначе нежелательное внимание как проблему не воспринимали) и что он – партийный.

Моральный облик строителя коммунизма

К членам партии подходили с самыми суровыми мерками. Их поощряли как можно скорее жениться или выходить замуж. Во‑первых, женатый человек – предсказуемый человек и, что главное, зависимый человек. На него можно надавить через супруга. Он не откажется просто так от материальных благ и некоторых возможностей: они ему нужнее. Во‑вторых, свадьба как бы доказывала, что член партии не интересуется однополой любовью. На этой теме в КПСС были повёрнуты все, сверху донизу.

За «аморальное поведение» (наличие любовницы, роман с секретаршей, который та довела до скандала, несожительство с законной женой) члена партии наказывали. Ему могли перекрыть карьеру, понизить в должности или вовсе исключить – а значит, отпихнуть от кормушки, причём в буквальном смысле слова. В СССР людей очень активно поощряли распределением еды. Офицеры армии и милиции могли оказаться вовсе уволены. И всё это – под лозунги о мораль, которые мало чем отличались от криков возмущённой ответственности в царские времена, когда вызывали ещё не к облику строителя коммунизма, а к законам Божиим.

Тем не менее, такой «контроль» не мешал многим членам партии – высокопоставленным, конечно – чувствовать себя равнее прочих равных и устраивать оргии, жить двоежёнцами, нагло пользоваться служебным положением в отношении подчинённых. На таком уровне в партии уже старались «сор из избы не выносить».

Лекцию про моральный облик строителя коммунизма читали и семейным насильникам в милиции, где они, подебоширив, отсиживали (и отрабатывали на общественных работах) свои пятнадцать суток. Надо сказать, это было куда эффективнее системы штрафов. Есть немало семейных преданий о том, как атмосферу в семье спасли эти пятнадцать суток. Когда наказание даёт передышку от тирана и не бьёт по семейному бюджету, женщины смелее обращаются за помощью к органам власти. Увы, это тот опыт, в отношении которого тянет на сарказм: современная Россия распрощалась с проклятым коммунистическим прошлым.