Одиссея Ивана Гончарова-«Обломова»

Осенью 1852 года литературные круги Петербурга потрясла новость — автор романа «Обыкновенная история» Иван Гончаров поедет в кругосветное путешествие в качестве секретаря адмирала Ефимия Путятина. Пикантность ситуации состояла в том, что Гончаров был известным любителем комфорта, его даже называли «принц де Лень». Тем не менее писатель сам, будучи переводчиком в министерстве финансов, приложил все силы, чтобы добиться этого назначения.

С командой фрегата «Паллада» за три года писатель объехал три континента и около 30 стран, повидав Англию и португальскую Мадейру, мыс Доброй Надежды и остров Яву, Сингапур, Гонконг и Японию, Шанхай, Ликейские острова и Манилу. Из многочисленных путевых очерков и писем впоследствии сложилась книга. Она так и называется: «Фрегат "Паллада"». О самых интересных наблюдениях Ивана Гончарова мы расскажем в этой статье.

Англия и Лондон: торговля видна, а жизни нет

Леди и джентльмены прогуливаются по улицам Лондона

Англия показалась Гончарову красивой, но какой-то слишком правильной. Он писал, что природы здесь нет, потому что каждый клочок земли обработан и каждый кустик подстрижен.

И погода странная: «...декабрь, а тепло: вчера была гроза; там вдруг пахнёт холодом, даже послышится запах мороза, а на другой день в пальто нельзя ходить. Дождей вдоволь; но на это никто не обращает ни малейшего внимания, скорее обращают его, когда проглянет солнце. Зелень очень зелена, даже зеленее, говорят, нежели летом: тогда она желтая. Нужды нет, что декабрь, а в полях работают, собирают овощи — нельзя рассмотреть с дороги — какие. Туманы бывают если не каждый день, то через день непременно…»

В первую неделю писатель осмотрел «большую часть официальных зданий, музеев и памятников». Но люди с их обычной жизнью интересовали его сильнее: «Я с неиспытанным наслаждением вглядывался во всё, заходил в магазины, заглядывал в домы, уходил в предместья, на рынки, смотрел на всю толпу и в каждого встречного отдельно...»

Всё рассчитано, взвешено и оценено, как будто и с голоса, и с мимики берут тоже пошлину, как с окон, с колесных шин

Англичан он описал как красивых и породистых людей, жизнь которых очень рациональна. При этом ему понравилось британское любопытство и стремление к знаниям: «...Нигде, я думаю, нет такого множества средств приобресть дешево и незаметно всяких знаний. <...> На каждом шагу манят отворенные двери зданий, где увидишь что-нибудь любопытное: машину, редкость, услышишь лекцию естественной истории. Есть учреждение, где показывают результаты всех новейших изобретений: действие паров, образчик воздухоплавания, движения разных машин».

Гончаров отметил, что англичане постоянно стремятся к удобствам и для этого изобретают всякие машины и механизмы. Но все же русский образ жизни казался ему душевней.

В Англии «торговля видна, а жизни нет», или, как пояснил он дальше, торговля и есть жизнь. И как-то слишком спокойно все. «Нет ни напрасного крика, ни лишнего движения, а уж о пении, о прыжке, о шалости и между детьми мало слышно. Кажется, всё рассчитано, взвешено и оценено, как будто и с голоса, и с мимики берут тоже пошлину, как с окон, с колесных шин. Экипажи мчатся во всю прыть, но кучера не кричат, да и прохожий никогда не зазевается. Пешеходы не толкаются, в народе не видать ни ссор, ни драк, ни пьяных на улице, между тем почти каждый англичанин напивается за обедом. Все спешат, бегут: беззаботных и ленивых фигур, кроме моей, нет».

Португалия, остров Мадейра: солнце светит не по-нашему

На этом острове писатель отметил яркий южный колорит: «И тут солнце... как-то румянее; тени оттого все резче... Из-за заборов выглядывает не наша зелень».

Люди тоже не такие, как на севере: « ...нас окружила толпа португальцев, очень пестрая и живописная костюмами, с смуглыми лицами, черными глазами, в шапочках, колпаках или просто с непокрытой головой, красавцев и уродов, но больше красавцев. Между уродами немало видно обезображенных оспой. Есть и негры, но немного. Все они, на разных языках, больше по-французски и по-английски, очень плохо на том и другом, навязывались в проводники».

На Мадейре Гончаров впервые попробовал бананы и езду в паланкине. И то и другое ему не понравилось. Бананы сравнил одновременно с дыней и картофелем, а в паланкине носильщики не давали глазеть по сторонам, все время опрокидывая писателя навзничь: «Однако ж лежать мне надоело: я привстал, чтоб сесть и смотреть по сторонам. Преширокая ладонь подкралась сзади и тихонько опрокинула меня опять...»

Южная Африка, мыс Доброй Надежды: Англия везде и всюду

Няня-африканка с белым ребенком

Команда фрегата «Паллада» высадилась на берег в местечке Саймонсбей. Гончаров и его товарищи увидели совершенно незнакомый мир: «… всё другое: и человек, и платье его, и обычай... Плетни устроены из кустов кактуса и алоэ: не дай бог схватиться за куст — что наша крапива! ...И камень не такой, и песок рыжий, и травы странные. <...> Собака залаяла, и то не так, отдает чужим, как будто на иностранном языке лает. По улицам бегали черномазые, кудрявые мальчишки, толпились черные или коричневые женщины, малайцы в высоких соломенных шляпах, похожих на колокола, но с более раздвинутыми или поднятыми несколько кверху полями».

Плетни устроены из кустов кактуса и алоэ: не дай бог схватиться за куст — что наша крапива! 

А вот как описаны занятия коренного населения: «...стройный, красивый негр финго, или мозамбик, тащит тюк на плечах; это кули — наемный слуга, носильщик, бегающий на посылках; вот другой, из племени зулу, а чаще готтентот, на козлах ловко управляет парой лошадей, запряженных в кабриолет. Там третий, бичуан, ведет верховую лошадь; четвертый метет улицу, поднимая столбом красно-желтую пыль… Вот идет черная старуха, в платке на голове, сморщенная, безобразная; другая, безобразнее, торгует какой-нибудь дрянью; третья, самая безобразная, просит милостыню. Толпа мальчишек и девчонок, от самых белых до самых черных включительно, бегают, хохочут, плачут и дерутся».

Гончаров с товарищами провели в Южной Африке несколько недель. Обедали в самой южной на свете таверне, знакомились с обществом Кейптауна и ездили вглубь колонии. Любовались местной природой и останавливались на английских и голландских фермах, где их вполне радушно принимали.

По мнению писателя, и Саймонсбей, и тем более Капштат (Кейптаун) были совершенно английскими: «те же узенькие, высокие английские домы, крытые аспидом и черепицей, в два, редкие в три этажа. Внизу магазины. Только одно исключение допущено в пользу климата: это большие, во всю ширину дома веранды или балконы, где жители отдыхают по вечерам, наслаждаясь прохладой».

Англичане — хозяева тех мест. Они всегда изысканно одеты, отдают приказания чернокожим слугам. Торгуют в магазинах, сидят на биржах, распоряжаются на плантациях, проектируют и строят дома и дороги. Все с той же присущей им основательностью.

Индонезия, остров Ява: нельзя богаче и наряднее одеть Землю

Семья в колониальной Яве, XIX век

Больше всего Ивана Александровича восхитила на Яве природа:

«Земли нет: всё леса и сады, густые, как щетка. Деревья сошли с берега и теснятся в воду. За садами вдали видны высокие горы, но не обожженные и угрюмые, как в Африке, а все заросшие лесом… Всё, кажется, убрано заботливою рукою человека, который долго и с любовью трудился над отделкою каждой ветви, листка, всякой мелкой подробности. А между тем это девственные, дикие леса...»

Деревня, которую посетили путешественники, вся состояла из «бамбуковых хижин, крытых пальмовыми листьями и очень похожих на хлевы». Гончаров отметил, что окон в хижинах нет — сквозь стены можно было видеть, что делается изнутри и снаружи: «А внутри ничего не делается: малаец лежит на циновке или ребятишки валяются, как поросята».

И еще о местных жителях: «Малайцы толпились по улицам почти голые; редкие были в панталонах. Они довольствовались куском грубой ткани, накинутой на плечи или обвязанной около поясницы. Рты у всех как будто окровавлены от бетеля, который они жуют и который раздражает десны».

Япония: ларец с потерянным ключом

Переговоры с японцами на палубе «Паллады»

В августе 1853 года фрегат «Паллада» вошел в единственный тогда открытый японский порт Нагасаки. Япония была целью всего путешествия. Адмиралу Путятину было поручено наладить отношения с закрытой страной и подписать первый российско-японский торговый договор.

«Вот этот запертой ларец, с потерянным ключом, страна, в которую заглядывали до сих пор с тщетными усилиями склонить, и золотом, и оружием, и хитрой политикой, на знакомство...»

Русских встретили настороженно. На берег сходить не разрешали. Каждый день на корабль поднималось несколько делегаций: японские чиновники в самых разных статусах. Задавали много вопросов, но письмо от адмирала губернатору передавать не спешили.

Писателя, как и всю команду, раздражала эта медлительность. Но он понимал, что в общении с японцами нужно «отречься от европейской логики и помнить, что это крайний Восток <...> …изучение приличий составляет у них важную науку, за неимением пока других. Наша вежливость у них — невежливость, и наоборот».

Через месяц переговоров встреча с губернатором состоялась. Команда сошла на берег. Японский пейзаж поразил писателя до глубины души: «…все так гармонично, живописно, так непохоже на действительность, что сомневаешься, не нарисован ли весь этот вид, не взят ли целиком из балета?»

Поскольку русские отказались сидеть по-японски на полу, для них в доме губернатора были поставлены кресла и стулья. Но чай им подавали, ставя на пол, и брать его было неудобно. А еще русская сторона, чтобы уважить японские традиции, решила сшить специальные тканевые мешки и надеть их поверх обуви. Но сшиты они были наскоро и потому слетали с ног. Приходилось возвращаться, искать мешки и снова надевать их…

Наша вежливость у них – невежливость, и наоборот

После долгого общения писатель признал японцев «народом не закоренелым без надежды и упрямым, напротив, логичным, рассуждающим и способным к приятию других убеждений, если найдет их нужными. Это справедливо во всех тех случаях, которые им известны по опыту; там же, напротив, где для них все ново, они медлят, высматривают, выжидают, хитрят. Не правы ли они до некоторой степени? От европейцев добра видели они пока мало, а зла много: оттого и самое отчуждение их логично».

Иван Александрович предсказал, что Япония скоро откроется и позволит хоть русским, хоть американцам изменить свою жизнь и приобщиться к мировой культуре и достижениям техники. Про само путешествие говорит так:

«Я не сражался со львами и тиграми, не пробовал человеческого мяса. Всё подходит под какой-то прозаический уровень. Колонисты не мучат невольников, покупщики и продавцы негров называются уже не купцами, а разбойниками; в пустынях учреждаются станции, отели; через бездонные пропасти вешают мосты. Я с комфортом и безопасно проехал сквозь ряд португальцев и англичан… наконец, сквозь японцев и американцев — в Японии».