Хельмут Ньютон: признанный классик фотографии ХХ века

В детстве Хельмут носил стрижку мальчика-пажа, бархатные костюмчики, падал в обмороки и больше всего на свете любил маму. А когда ему исполнилось 16, отец, уже не зная, как вернуть чадо в рамки, предупредил: «Мой мальчик, ты окончишь свои дни в выгребной яме. Ты думаешь только о девках и фотографиях». Отец Хельмута умер, так и не узнав, до каких лавров и наград довели сына эти думы. Биография Ньютона, если отсечь работу, – это бесконечные истории о женщинах. Мама, которая приходила поцеловать сына перед сном в комбинации телесного цвета, овевая запахом Chanel № 5. Прелестная женщина-фотограф Ива Симон, научившая подростка не просто снимать, а делать это артистически. Жозетта Фабьен, с которой 18-летний безработный фотограф превратился в довольного жизнью альфонса. Жена Джун – актриса и фотограф, с которой нещадно куря и поглощая литры кофе, они ночами придумывали идеи для модных журналов. Главный редактор американского Vogue, железная Диана Вриланд в костюме-двойке и с ниткой жемчуга, «умные» Элизабет Тейлор и Мадонна и огромная оранжерея «девушек в цвету» – берлинских пловчих с гладкими телами красавиц эпохи немецкого рейха, роман с которыми мог закончиться для еврейского парня Аушвицем, парижских ночных бабочек, весёлых австралиек, развлекающихся с солдатами на пленэре, роскошных пустоголовых «моделек». Из всего разнообразия лиц, тел, сюжетов, историй Ньютон сформатировал образ женщины ХХ века – сексуальной, сильной, соблазнительной и опасной. Он дал понять, что мода и секс скованы одними наручниками. И когда мужчины признавались, что обнажённые модели Ньютона наводят на них ужас, автор был доволен – это то, что требовалось. Он утверждал, что весь эротизм его фотографий – это то, чего на самом деле хотят женщины. Он, Хельмут Ньютон, – «наёмный пистолет». С 60 по 80-е годы он воплощал  самые экстремальные  женские фантазии, а в книгах рассказывал, как он это делал. Мы предлагаем вам отрывки из его «Автобиографии», вышедшей в издательстве «КоЛибри». 

Париж, 1966

Недавно я отснял серию фотографий для английского журнала Queen в мезонине моей квартиры. Это крошечная комнатка с маленькими окнами, встроенная в угловую башню. У меня была идея показать женщину в этой комнате в то время, как снаружи, за окном, пролетает безумие современного мира. В небе проносятся истребители, взлетает ракета – одним словом, громы и молнии. Я договорился с главным художником Вилли Лэнделсом, что он впечатает эти кадры в мои снимки. 

Когда макеты были закончены и лежали на столе у Вилли, в кабинет вошёл Джослин Стивенс, владелец Queen, вернувшийся из отпуска с островов Карибского моря. Стивенс – колоритная личность, под его руководством Queen стал великим журналом. Вот какую сцену мне описали несколько дней спустя…

Джослин видит макеты на столе у Вилли, берёт их, потом бросает на пол и кричит: «Что делают в редакции моего журнала эти мастурбирующие женщины, лежащие на полу, пока за окнами взрываются фаллические символы?» После этого он срывает со стены телефон и выбрасывает его в окно.

Никогда нельзя предугадать, какую реакцию ваши фотографии могут вызвать в высших эшелонах редакции. Летом 1971 года я делал серию модных фотографий с животными для французского Vogue. В то время все отпечатки изготавливались и ретушировались в лаборатории журнала. На одном снимке была изображена фотомодель в обществе медведя. Десять лет спустя я достал этот негатив из архива и отпечатал его в своей лаборатории. Когда я увидел снимок, то очень удивился. На фотографии выявилась новая деталь: у медведя была хорошо заметная эрекция. Руководители Vogue сочли разумным воспользоваться правом цензуры и распорядились отретушировать снимок. Красивые женщины могут оказывать поразительное воздействие на животных.

Рим, 1970

С тех пор как я посмотрел фильм «Сладкая жизнь», меня очень интересовал феномен папарацци, совершенно нового племени газетных фотографов. Именно поэтому я сейчас нахожусь в Риме, где их только и можно найти. Я попросил сотрудников журнала Linea Italiana организовать встречу с несколькими папарацци. Я собирался нанять их для позирования рядом с моей моделью, причём мне нужны были настоящие мастера своего дела. Встреча с «главным» была назначена в кафе Greco, где находится их штаб-квартира.

В 17:00 я сижу в баре и пью кофе вместе с этим человеком. Перед его чашкой лежит пачка сигарет. Он говорит мне: «Видите того мужчину на другом конце стойки? Это высокопоставленный чиновник министерства внутренних дел. Он участник крупного политического скандала. Я долго старался подловить его и вот добился своего». В пачке сигарет находилась крошечная фотокамера, и он вёл съёмку всё время, пока мы пили кофе. Это произвело на меня сильное впечатление. Он объяснил мне, что папарацци всегда работают по двое. Они ждут перед рестораном, где обедает какая-нибудь знаменитость. Потом, когда человек выходит из ресторана, один из фотографов создаёт заминку. Он задевает человека, иногда ощутимо толкает его; тот сердится и защищает свою спутницу, которая, как правило, тоже известна в высшем свете. Тогда первый папарацци отскакивает в сторону, чтобы освободить кадр для своего партнёра, который  быстро делает снимки со вспышкой. Дьявольски искусная и эффективная техника.

Большинство этих молодых мужчин с камерами не имеют никакого опыта фотографии. Это провинциальные парни, приехавшие в Рим на заработки. Я сказал им, что они должны вести себя точно так же, как при встрече со знаменитостью: агрессивно и безжалостно. Между тем я буду делать очень быстрые снимки и запечатлевать сцены по мере того, как они будут создавать их. 

После второго дня съёмок один из папарацци подошёл ко мне и сказал, что двое его коллег зарядили свои камеры и тайно снимали меня и мою модель. Они выяснили, сколько мне платят за фотографии, и подготовили собственное «разоблачение», которое заранее продали в один из местных таблоидов. Понадобилась вся сила убеждения моего итальянского друга вкупе с огромной взяткой, чтобы вернуть эти плёнки. В конце третьего дня съёмок моя модель была абсолютно подавлена и близка к истерике из-за постоянных толчков, пробежек и хамского обращения, которые ей пришлось вытерпеть.

Звёзды

Мне всегда бывает очень приятно нацелить объектив своей фотокамеры на красивую актрису. Понадобилось много времени, чтобы убедить Настасью Кински провести со мной сеанс съёмки, но когда она дала согласие, то без устали работала в течение двух дней, с утра до ночи. Ханна Шигулла – очаровательная женщина, которая любит фотографироваться, хотя иногда становится нетерпеливой и непредсказуемой. В 1980 году я сделал серию её фотографий в роли Лили Марлен для немецкого Vogue. Представляя снимки редакторам, я установил диапроектор в их мюнхенском офисе. После просмотра наступила мёртвая тишина. Никто из редакторов не проронил ни слова; они выглядели ошеломлёнными. Я находился в недоумении. Фотографии вышли хорошие, Ханна выглядела великолепно – с технической точки зрения не было никаких проблем. Я обвёл взглядом комнату. Тут главный редактор нарушила молчание и пробормотала: «Волосы под мышками!» Во время съёмки Ханна закинула руки за голову, и я сразу же влюбился в её волосы под мышками. Я настоял на том, чтобы она держала руки за головой, так что волосы стали важной притягивающей деталью моих фотографий. Разумеется, в мире Vogue нет места для такой неэстетичной вещи, как волосы под мышками.

Замок Арканжюс, 1975

Сейчас я нахожусь в этом волшебном замке, расположенном в нескольких километрах от Биаррица. Граф Гай д’Арканжюс пригласил меня сделать серию фотографий для французского Vogue и для моей первой книги. Как всегда, я мучительно обдумывал выбор фотомодели. Для меня это самый важный элемент моих фотографий. За сутки до отъезда в мою парижскую студию пришла девушка, которую прислало модельное агентство. На мой взгляд, она была немного низковата – примерно пять футов семь дюймов. Она начинающая, у неё нет снимков для показа, нет никакого опыта, но что-то в её лице завораживает меня. Я не могу этого объяснить. Тяжеловатое тело, но замечательное лицо с искрой разума в глазах (такое случается редко, но обычно в этом нет необходимости). Так или иначе, я мгновенно понял, что именно она мне нужна. Конечно, это ужасный риск: пять дней напряжённой работы с начинающей моделью.

Для меня вдохновение на съёмках обеспечивает точный расчёт времени, когда нужная девушка оказывается на месте в нужный момент. Я никогда не стараюсь угодить публике, иначе не стал бы заниматься фотографией. Нет, я прежде всего хочу угодить себе. Задолго до того, как публика захотела увидеть пухлую фотомодель с явно избыточным весом, я просил и умолял редакторов модных журналов распарывать спинки платьев, чтобы эти красавицы могли втискиваться в них. Понадобилось два года, чтобы в других журналах стали говорить о красоте «больших», тяжеловесных девушек.

Меня часто просят рассказать о своём видении женского совершенства, но это невозможно. Я узнаю, что девушка красива, когда вижу её. Это похоже на открытие новой, неизвестной территории, которую я могу исследовать. Мой идеал женской красоты со временем подвергся резким изменениям. В шестидесятые годы моей любимой моделью была высокая белокурая немка. Я работал с ней в течение долгого времени. Она была худой, с угловатыми чертами лица, но излучала странную чувственность не только на фотографиях, но и в реальной жизни. Мужчины были совершенно зачарованы ею и сразу же следовали за ней, чувствуя её сексуальность. Для меня это не имеет логического объяснения, я не знаю, почему одна девушка «соблазняет» мою камеру, а другая нет.

Сен-Тропе, 1978

Как и в последние пятнадцать лет, мы с Джун проводим начало лета в нашем доме в Рамателле. На этот раз я прямо здесь буду заниматься созданием фоторепортажа о готовой одежде для журнала Stern. Мне сказали, что вся одежда будет чёрной и очень роскошной: элегантные вечерние платья и платья для коктейлей. В течение многих лет я наблюдал за толпами отдыхающих на пляжах Сен-Тропе. Для вуайериста вроде меня в мире нет более интересного места. Здесь, на пляже «Ля Вуаль Руж», в 1969 году девушки впервые публично снимали лифчики. Здесь с вертолётов жандармерии на нудистов, загоравших на общественных пляжах, распыляли несмываемую краску, чтобы потом можно было найти и оштрафовать их. У каждого пляжа имелись постоянные клиенты: снобы и богачи, бедняки и проститутки, холостяки и семьи с детьми. Это жители Марселя и Парижа, туристы из Лос-Анджелеса и Дюссельдорфа. Я хорошо знаком с местной жизнью и обычаями, поэтому решил снимать здесь для Stern. Довольно часто бывает так, что места, которые я знаю лучше всего, более таинственны для меня, чем неизвестные или экзотические территории. И вот изящные модели, с ног до головы одетые в чёрное – в чёрных шляпках с вуалями, чёрных чулках, чёрных туфлях на высоком каблуке и чёрных перчатках, – невозмутимо позируют среди полуобнажённых мужчин и женщин, загорающих на пляже.

Париж, 1978

Я стою на мосту Александра III. Сейчас пять часов вечера, но уже совсем темно, очень холодно и моросит дождь. Время для съёмок коллекции высокой моды. Вот уже двадцать четыре года я фотографирую тонкие ткани и воздушные платья в совершенно невозможной обстановке. Я знаю, что всегда могу снимать это в студии, но когда вижу там белый бумажный фон, то захожу в тупик и не знаю, что придумать. На этот раз я решил сделать фотографии для французского Vogue на манекенах: у меня не поднимается рука вытаскивать живых моделей на улицу в такую погоду. Тем более я не стал бы заставлять девушку стоять на перилах моста в рискованном положении на пронизывающем ветру. Мы все жмёмся друг к другу в съёмочном фургоне и ждём, пока ветер немного утихнет.

Мы начинаем одевать манекены. Это работа для специалистов. У меня есть настоящая волшебница из Au Printemps, которая умеет придавать манекенам замечательные живые позы с помощью картона и скатанных газет. Одна из главных задач состоит в том, чтобы манекены выглядели как можно более реальными.

Игра с манекенами необыкновенно увлекательна. Каждый из них обладает собственной личностью. Я часто даю им имена. Вот эта очень эротична, с покорным выражением лица. Я называю ее Жоржеттой, на фотографиях она всегда выходит замечательно. Другую зовут La Conne, что значит «идиотка». Как бы я её ни поворачивал, у неё всегда необыкновенно  тупой вид. С ней ничего нельзя поделать, поэтому я решаю избавиться от неё. К счастью, у меня в запасе есть пять других красавиц, а также десять разных пар рук и ног, сложенных в фургоне.

Одну из них наконец одевают. Мы ставим её на перила моста, привязываем верёвками и проволокой, чтобы она не упала в Сену, если ветер снова усилится. Верёвки должны быть незаметными. Это цветные фотографии, и ретушировать их будет слишком дорого. Кроме того, во время съёмок модной коллекции нет времени для таких трюков: макет журнала должен быть в типографии уже через три дня. Чрезвычайно трудно работать с этими манекенами, и я клянусь больше никогда не делать этого.

Разумеется, полгода спустя я всё забыл и поддался новым соблазнам. На этот раз поступила коллекция манекенов, которую я видел в каталоге Адели Рутштейн, лондонского поставщика магазинного реквизита. Куклы были не измождёнными девицами, какие являются излюбленной продукцией большинства изготовителей, а массивными шестифутовыми бабищами с большой грудью и широкими бёдрами. Спустя короткое время я нахожу тему для серии снимков с этими манекенами: обнажённые, они будут прикованы цепями к уличным фонарям и красивым железным оградам с видами Парижа на заднем плане. 

Париж, 1979

Эта идея вертелась у меня в голове в течение некоторого времени: фотографировать пары, где мужчину будет изображать женщина, наряженная мужчиной. Иллюзия должна быть совершенной, чтобы вводить зрителя в заблуждение. Такая двусмысленность пленяла меня, поэтому я поделился своей идеей с Каржере, главным художником французского Vogue, и она ему понравилась. 

И вот мы в холле отеля George V. Женщины-мужчины выглядят великолепно, талии их элегантных костюмов затянуты так туго, что они едва могут дышать, короткие волосы напомажены, и единственной истинно женской особенностью, которую можно разглядеть, являются изящные руки. Я, делая фотографии, получаю огромное удовольствие, но его никто не разделяет. На второй день, по мере продолжения съёмок, девушки выглядят всё более недовольными: им не нравятся роли, которые они играют. В конце концов они говорят: «Сегодня вечером мы наденем свои лучшие платья, как следует накрасимся и отправимся танцевать с парнями!»

Париж, 1981

Этот снимок был навеян проститутками на рю Сен-Дени в Париже

Париж, 1981

Однажды, когда мы с Джун гуляли в Люксембургском саду, мне внезапно захотелось помочиться. Я направился к своему любимому писсуару, расположенному лишь в нескольких метрах от пешеходной дорожки. Над невысокой стеной писсуара, у которой мужчины справляют нужду, видны их головы, а вдоль стены постоянно бежит ручеёк, который уносит отбросы.  Когда я облегчался, то оглянулся через стену и увидел, что Джун смотрит на меня и спокойно ждёт, когда я закончу свои дела. Люди равнодушно проходили мимо, ничто не нарушало идиллическую обстановку. Где ещё такое возможно, кроме Франции? Я сказал Джун: «Я просто обязан сделать здесь снимок для модного журнала. Как удивительно видеть роскошно одетую женщину, ждущую своего спутника и наблюдающую за ним точно так же, как это делала ты!»

Через несколько месяцев, во время одной из наших прогулок, мы миновали большую оранжерею, куда уносят пальмы в кадках, когда на улице становится холодно. Там сидели люди, принимавшие солнечные ванны; это самое укромное место в Люксембургском саду. Среди них была женщина около пятидесяти лет, с зонтиком, затенявшим лицо. Она была в чёрном сшитом на заказ костюме с плотно облегающей юбкой, без чулок, но в высоких чёрных кожаных сапогах. Ноги она расставила в стороны. Когда мы проходили мимо, я окинул её взглядом с головы до ног и не поверил собственным глазам: под юбкой на ней ничего не было, а полулежала она в такой позе, что можно было видеть всё до малейшей детали. Примерно через пятьдесят метров я пришёл в себя и сообщил Джун о том, что видел.

«Ты всё это выдумал, – заявила она. – Это плод твоего нездорового воображения». – «Хорошо, – сказал я. – Давай вернёмся и проверим».

Мы повернулись и пошли обратно. Картина оставалась точно такой же, во всех подробностях. Джун хотела, чтобы я сбегал за фотокамерой, но я не стал этого делать. Я не репортёр. Тем не менее я сохранил этот образ в своей памяти и когда-нибудь воспроизведу его на постановочной фотографии.

Голливуд, 1985

Уже давно во время моих ежегодных поездок в Голливуд я фотографирую массу актрис для Vanity Fair. Некоторые из них талантливы, другие нет. Они неизменно приходят в сопровождении агентов по связи с прессой, которые с годами становятся всё более беспардонными и назойливыми. Они стоят у меня за спиной, заглядывают через плечо, пока я фотографирую их подопечных, и говорят: «Это неправильный угол съёмки, пусть она повернёт голову направо» или «Она слишком оголяется, пусть прикроет плечи». Кроме того, агенты требуют представлять для одобрения готовые фотографии. Я удовлетворил это требование лишь в двух случаях: для Элизабет Тейлор и Мадонны, которых я считаю очень умными женщинами. После того как я запретил агентам принимать участие в моих сеансах, съёмки актрис закончились. Вместо этого я стал фотографировать актёров и режиссёров, чьи удивительно интересные лица завораживали меня. Я также попросил Тину Браун, которая тогда была главным редактором Vanity Fair, разрешить мне фотографировать преступников, убийц и политиков.

Маргарет Тэтчер, 1991

Маргарет Тэтчер всегда завораживала меня. Она воплощала женскую силу и властность, которая достигла вершины успеха и при этом стала казаться мне ещё более сексуальной. Вскоре после отставки она приехала в Аннахайм, штат Калифорния, чтобы прочитать лекцию перед сотнями людей. Шёл 1991 год, и Тина уговорила миссис Тэтчер позировать для меня. Я приехал в отель, где она остановилась со свитой рано утром, примерно в 08:30. 

Администрация отеля выделила мне просторный номер для фотостудии, но я намеревался сфотографировать Тэтчер возле бассейна. В течение долгого времени я испытывал своеобразную влюблённость по отношению к ней. Сила и магнетизм её личности оказывали на меня сильное влияние, и я хотел показать своё восхищение, подарив ей самые великолепные розы, которые смог бы купить. Я помчался в цветочную лавку при отеле, но она была ещё закрыта. Я возвращался туда трижды; наконец она открылась, и я увидел массу увядающих роз. Я купил все до одной, помчался наверх и стал поджидать свою добычу. Каждый раз, когда я слышал, как кто-то идёт по коридору в сторону моего номера, я устремлялся к двери с розами в руках, готовый распахнуть её и приветствовать мою богиню. Наконец она появилась, одетая в элегантный костюм. На ногах были тонкие нейлоновые чулки, а волосы уложены в безукоризненную причёску с высоким зачёсом, причём каждый волосок сиял. Я взмок от возбуждения и нервозности, а она была спокойной и собранной. Я подарил розы; Тэтчер любезно приняла их и передала секретарю, молодому человеку приятной наружности. Я предложил спуститься к бассейну, но она отказала довольно суровым тоном. Снаружи поднимался ветер, и она не хотела портить причёску. Тогда я попросил её сесть на стул, причём нога на ногу. Её ноги показались мне совсем неплохими. Она села, но не закинула ногу на ногу. Я  установил на штатив старую маленькую камеру Fuji; она немного наклонила голову вбок и улыбнулась в объектив кисловатой улыбкой. Я попросил её выпрямить голову и быть посерьёзнее. Она возразила: «Но человек выглядит так неприятно, когда не улыбается!» В какой-то момент она перестала улыбаться, и я щёлкнул затвором. На этом всё кончилось. Она встала и величественно вышла из комнаты. Пять минут спустя вернулся её секретарь, и я попросил его подписать стандартное разрешение для редакции журнала, дающее право на публикацию фотографий. Он сказал: «Мистер Ньютон, мы никогда ничего не подписываем. Вы можете опубликовать любые сделанные вами фотографии премьер-министра».

Миссис Тэтчер настолько владела ситуацией, что не сделала ни одного неверного движения и ничем не выдала своего настроения. Как выяснилось потом, ей очень не понравилась эта фотография. Я же буквально влюбился в этот снимок: она была похожа на акулу, держала голову очень прямо и не улыбалась. Теперь эта фотография (большой отпечаток высотой два метра) выставлена в Национальной портретной галерее в Лондоне.

Лени Рифеншталь, 2000

Vanity Fair направил меня сделать ещё один портрет Лени Рифеншталь. Мы впервые встретились в Гаване в 1987 году и завязали довольно странные взаимоотношения: я восхищался ею как великим кинорежиссёром и фотографом, а она казалась польщённой, что немецкий еврей, пользующийся репутацией скандального фотографа, проявляет к ней неподдельный интерес. Будучи подростком, я видел все её картины: «Голубой свет», «Белый ад» и так далее. В основном это были фильмы о немецких горах, героических лыжниках и лётчиках, снегах и ледниках.

В то время берлинцы называли ее не иначе как Reichsgletscherspalte –  слово, приблизительно означающее «ледниковая подстилка германского рейха», поскольку не сомневались, что она была любовницей Гитлера. Разумеется, это было неправдой, но Лени действительно когда-то сходила с ума по Гитлеру. После войны она осталась не у дел. 

Я был хорошо знаком с её работами и часто упоминал о них в своих лекциях. За это я получал упрёки от множества людей, включая Джун, не понимавших, как еврей может одобрительно отзываться о человеке, чьи политические симпатии весьма сомнительны. Однако я могу отделять людей от их работы.

В июне 2000 года, когда я приехал в её дом под Мюнхеном для последнего фотосеанса, она усадила меня за большой стол, ломившийся от кофе и пирожных, взяла за руку и долго не отпускала. Должен сказать, у этой девяностодевятилетней дамы была железная хватка, – а потом ткнула мне в лицо газетную статью и сказала: «Хельмут, обещай мне не называть меня старой нацисткой, иначе я никогда больше не разрешу тебе фотографировать меня». Что я мог поделать? Будучи старым pute (франц. – продажная женщина, проститутка. – Прим. переводчика) и думая только о фотографиях, которые я надеялся отснять в тот день, я мог даже пообещать жениться на ней. Мы приступили к съёмкам. Лени носила брюки, а я знал, что она очень гордится своими ногами и считает, что они лучше, чем у Марлен Дитрих. Я попросил её надеть юбку. Что ж, брюки исчезли в мгновение ока, и она предстала передо мной в коротенькой юбочке. Я не был разочарован. Как говорится, «ноги уходят последними».

Фотографии с Polaroid

Когда я готовлю к работе свой Polaroid, то всегда испытываю странное чувство. До изобретения этого невероятного устройства мастера обходились без него и создавали незабываемые фотографии. Зачем мне нужен этот «костыль» для работы? И как получается, что первые снимки, сделанные на Polaroid, часто обладают свежестью и непосредственностью, отсутствующей в тщательно подготовленных и скомпонованных фотографиях на том, что я называю «настоящей плёнкой»? Причина вот в чём: мне не терпится увидеть, как будет выглядеть моя фотография, поэтому хватаю камеру, навожу её прямо или под углом и щёлкаю затвором.

Polaroid – это замечательный блокнот для эскизов. 

Я часто пользуюсь им, чтобы получить первое представление о том, что собираюсь делать. Нравится ли мне то, что я вижу? Хочу ли я продолжать в том же духе или следует изменить тактику? В какой-то момент – лучше раньше, чем позже – я должен решить, в каком направлении пойдет сеанс фотосъёмки. Polaroid помогает мне в этом, Когда я работал над серией «Одетые и обнажённые» – пожалуй, самой сложной из моих фотосерий, – то просматривал целую кучу моментальных снимков. Мой ассистент стоял рядом и беспрестанно щёлкал Polaroid, пока я «всерьёз» фотографировал, чтобы обеспечить такое же расположение фигур во втором варианте каждого снимка. Очень трудно добиться совершенно одинакового положения рук, ног, туловища и головы даже у одного человека, который находится или движется перед камерой. При этом интервал между первым и вторым вариантом каждого снимка часто составлял несколько часов. 

Приходилось то и дело поправлять причёски и макияж; в конце концов, людям нужно есть, а после этого их энтузиазм ослабевает. Если бы у меня не было большого количества моментальных снимков для сравнения, я не смог бы добиться точного совпадения поз в обоих вариантах снимков.

Однажды я зашёл пропустить рюмочку-другую в квартиру одной женщины в Лос-Анджелесе. В какой-то момент она достала зажигалку в виде пистолета, прикурила, а потом сунула в рот ствол пистолета-зажигалки и посмотрела на меня. Я быстро сделал снимок Polaroid, а год спустя воспроизвёл этот драматический момент на настоящей плёнке. 

«Реконструкция – лучшее подобие реальности» – вот ещё одна моя находка.

Хельмут Ньютон (31 октября 1920 – 23 января 2004)

Родился и вырос в Берлине, в семье немецкого еврея, фабриканта пуговиц.

В 12 лет купил себе первую фотокамеру, в 16 пошёл в ученики к фотографу Иве Симон.

В 1938 году Ньютон уезжает, спасаясь от нацистов, вначале в Сингапур, потом в Австралию, где получает гражданство, открывает собственную фотостудию, работает вольным фотографом и женится на актрисе Джун Браун.

Переехав в Европу в середине 50-х, Ньютон снимает для журналов Elle, Marie Claire, Vogue, Gardende Mode, Queen и Playboy. 

Его называют безжалостным вивисектором бомонда и порнографом, а сам он признаётся: «Я не верю в хороший вкус – это скучно, но у меня есть предохранительный клапан, который не даёт мне снимать порнографию, даже когда есть возможность...»