«Танец» Матисса: шедевр, который в свое время не признавали

Бессонница

…Что касается конкретно «Танца» Матисса – это величайшая картина, шедевр. Правда, в его времена так не считали, и публика… не приняла картину. На «Осеннем салоне» 1910 года случился скандал, Щукин хотел даже отказаться от полотна, что по тем временам считалось абсолютно неприемлемым, попросту неприличным.

1 октября 1910 года, в день открытия Салона, перед «Танцем» собрались толпы негодующих (!), оскорбленных в лучших чувствах (!!!), возмущавшихся, ко всему прочему, еще и в непристойных выражениях. Матисс вспоминает, что один тип разглагольствовал о картине, словно он был и сам - маг, разоблачающий другого мага, «черного»:

«Поверьте, он гораздо опаснее опиума и алкоголя. Ядовитая раскраска создает впечатление дьявольской какофонии. Нас окружают уродцы на его картинах. Мир, созданный Матиссом, мир неприятный».

Это тем более удивительно, что сам Матисс свидетельствует о гармонии своей картины: 

«Все, что я хотел, это уравновешенного, чистого искусства, которое не беспокоит и не тревожит людей. Я хочу, чтобы каждый уставший, надорванный, изнуренный человек вкусил перед моей живописью покой и отдых».

В результате этого безобразного скандала у художника произошел сильнейший нервный срыв - он перестал спать, не мог есть, тело сводили судороги, тряслась голова и не слушались руки. Интересно, что доктор, осмотревший Матисса, понял его как никто: мол, надо научиться управлять своим состоянием, соблюдать режим работы и стараться быть менее требовательным к себе.

«С тех пор, – говорил Матисс, – я стараюсь придерживаться этих правил. Работаю каждый день в одно и то же время. И, конечно, не надо унывать. Отчаяние бесполезно, даже вредно. Зачем думать о своих несчастьях? Думай не думай, их не станет меньше».

Это врач как ни странно (и кто вообще слушает врачей), успокоил художника, хотя с бессонницей он уже никогда не справится. Сам Матисс, подшучивая над собой, говорил, что ни одной ночи не может провести без этой красавицы.

Спрятанный шедевр

Анри Матисс "Танец", из собрания Эрмитажа

…Однако «Танец», слава богу, Щукиным все же был приобретен, после чего – национализирован и хранился в разных музеях современного искусства. Потом картина внезапно исчезла из виду - примерно с 1940-го по 1965-й: Музей нового западного искусства закрыли. Часть коллекции принял Эрмитаж, откуда, в свою очередь, кое-что было передано Музею им. Пушкина. Из-за этой чехарды «Танец» некоторое время не выставлялся, что, как ни странно, сыграло благотворную роль в судьбе картины. Когда она наконец явилась из небытия пред восхищенные взоры посетителей музея, то тут же, причем неожиданно для всех, была объявлена шедевром – вполне, как вы понимаете, заслуженно.

«Пламенными красками горели гигантские фрески Матисса. В яростном вихре танца неслись нагие юноши, в их безумном порыве чудился величественный порыв суровой и верующей души».

Ключи к страсти

В этом месяце, 1 апреля, открылась выставка «Ключи к страсти», которая идет до сих пор. В здании, представляющим собой новый архитектурный шедевр, построенном в Париже при содействии крупнейшего коллекционера современности Бернара Арно, в Музее фонда Луи Виттон. Идея этой выставки – собрать самые знаковые картины, шедевры, которые представляют новое искусство XX века.

Здание Фонда − творение одного из крупнейших архитекторов, Фрэнка Гери. Экспонаты для выставки предоставили крупнейшие мировые собрания, в том числе Тейт Модерн и МоМА (Нью-Йорк). Вклад российских музеев огромен: в выставке, демонстрирующей шедевры ХХ века, участвуют и Эрмитаж, и Музей им. Пушкина, и, наконец, Русский музей. Это одно из самых значительных событий в мире, ибо позволяет увидеть великие картины из разных частей света, собранные в одном месте. Французские арт-кураторы, Сюзанн Паже и Беатрис Паран, научный консультант Изабель Моно-Фонтэн с блеском продемонстрировали основную тему «века-волкодава»: одиночество, страдания и сложную душевную жизнь человека ХХ столетия, предчувствовавшего мировые катаклизмы. Именно эта выставка, сделанная мастерски и со знанием дела, наглядно продемонстрировала, как меняется сама форма искусства вместе с мироощущением человека.

В центре экспозиции - «Крик» Эдварда Мунка, шедевр и определяющее произведение модернизма.

А в одном из залов доминирует фантастический «Танец» Матисса, предоставленный Эрмитажем, - картина, которую парижане не видели уже 15 лет. И, разумеется, соскучились по ней. Музей: вообще Фонд Луи Виттона – постоянный партнер Эрмитажа.

Рисовать как петь

Анри Матисс "Музыка", из собрания Эрмитажа

…Однако с этой картиной есть проблемы, ибо она очень… хрупкая. Когда, скажем, вывозили на выставку «Музыку» Матисса, по возвращении обнаружилось, что краски начинают чуть-чуть отслаиваться. Дело в том, что новое искусство написано таким составом, который при транспортировке осыпается - и это трагедия, потому что через некоторое время краски потемнеют. Вообще реставрация нового и новейшего искусства – значительно более трудоёмкая и сложная, чем реставрация старого. Тем более что готовых рецептов для каждой картины не существует, всякий раз реставратор вынужден делать свою работу по-новому. Именно поэтому Эрмитаж особенно бережет такие работы.

Вообще именно «Танец» часто завершает экспозицию, и напротив картины всегда стоят скамеечки, где люди подолгу сидят, рассматривая этот шедевр.

Эта вещь считается наиболее выразительным произведением Матисса, в которой заключена чуть ли не вся жизнь этого художника, ибо его мечта - «подчинить свое человеческое сознание всеобщей бессознательности природы».

«Конечно, писать надо, как поёшь – без принуждения, как в музыке. Когда-то я играл на скрипке. У меня было какое-то своё чувство музыки, но я захотел приобрести богатую технику – и убил своё чувство. Теперь я предпочитаю слушать других. Иногда техника может погубить искусство… Самое важное – хорошо сказать то, что хочешь сказать».

Кстати, несмотря на столь вольную интерпретацию искусства, Матисс не допускал компромиссов и был очень строг к себе. Одевался всегда тщательно, особенно любил коричневые тона. Галстук носил редко: «Мне кажется, что в галстуке я выгляжу как повешенный». Вместо галстуков он держал целую коллекцию шейных платков, которые менял каждый день, приговаривая: «У каждого дня – свой оттенок». Раз в неделю к нему приходил его друг, парикмахер, стричь бороду и усы. Парикмахер был большим знатоком оперы, и Матисс, поклонник оперы, всегда просил его спеть что-нибудь из «Фигаро».

«Боже мой, – говорил Матисс, – как же счастлив тот, кто может так петь – легко, от чистого сердца. Хорошо бы научиться так рисовать и жить».

О Матиссе, этом провозвестнике нового свободного искусства, говорили, что он напоминает учителя-немца, с его аккуратной рыжей бородкой и неизменно серьезным взглядом сквозь огромные очки.

«Я добродушный человек, даже веселый, но у меня неприветливый вид: меня всегда принимают за угрюмого профессора. У меня вид старого хрыча».

Друзья вспоминали, что хотя он был жизнерадостным, смех ему не шел.  

В поисках радости

…«Танец» – это пять красных фигур, пляшущих на абсолютно зеленом холме на фоне абсолютно синего неба. Стремительно скачущие, упавшие с неба – эти танцующие фигуры будто символизируют упоение, вихрящиеся стремительные движения: самый убедительный во всей мировой живописи образ танцевального экстаза, написанный в XX веке. Эти скачущие люди словно упали с неба, но будто упираются в землю, черпая в ней энергию, кружась в безумном переплясе, похожие на красные фигуры на греческих вазах.

Матисс будто даровал Щукину - и таким образом нам, москвичам, - язычески-примитивное, мощное Средиземноморье. Он и сам жил этим духом Средиземноморья, но еще и - духом исламского искусства, воплощающем чувства счастья и вечной радости.

Интересно, что Щукин, заказывая Матиссу картину, говорил ему, что в России очень любят музыку, часто исполняют Баха и Бетховена. Возможно, благодаря щукинским рассказам, которыми Матисс поневоле проникся, главные его полотна, «Музыка» и «Танец», в конце концов оказались в Москве. Этот «Танец», в кавычках или без, будто затягивает вас, на глазах превращаясь в небесно-мистический. Одни говорили, что на создание картины Матисса вдохновила пляска рыбаков, которую он наблюдал на берегу Средиземного моря, другие, что визит в «Мулен де ла Галетт», где завсегдатаи, взявшись за руки, водят «марсельские хороводы». Говорят, что он уже начал писать картину, но, пораженный этой «небесной» пляской, полной радости, вдохновился вновь.

«Когда я рисовал «Танец», я испытывал любопытство, какое чувствуешь в незнакомой стране, потому что я никогда не продвигался так далеко в выражении цвета. В музыке от какого-нибудь пустяка может измениться и её настроение. Между мажорным и минорными тонами такая же разница, как между солнцем и тенью. Так же и в живописи – от какого-то одного тона меняется выразительность и всего цветового аккорда».

Щукин vs Барнс

…В то время было два великих коллекционера, Сергей Щукин и Альберт Барнс (пережил Щукина на 15 лет, умер в 1951-м). Барнс, американец, врач и химик, изобрел серебряный антисептик, успев продать и патент, и фабрику прямо накануне изобретения антибиотиков. Безумно разбогатев, он начал тратить свои баснословные прибыли на живопись - Барнс боготворил искусство.  Считается, что у него была самая богатая в мире частная коллекция: сорок шесть картин Матисса, множество - Ван Гога, Пикассо, Сезанна, Ренуара… Он открыл Хаима Сутина, Амедео Модильяни и многих других. Создал музей-галерею в Мерионе, под Филадельфией, куда не пускал ненавистных ему… искусствоведов, историков искусства и музейщиков. В своей художественной галерее он всё расположил так, как считал нужным, по своему вкусу: интерьеры галереи подбирались к картинам, старое искусство соседствовало с новым, канделябры, стулья, цвет стен, который он подбирал сам, должны были гармонировать друг с другом. Барнс, будучи человеком самобытным, не переносившим интеллектуалов от искусства, любил привести в музей рабочих и читать им лекции о живописи. Один из крупных американских музейных директоров рассказывал, как, будучи студентом, чтобы попасть в этот музей в Мерионе, оделся в робу и в таком виде проник на экспозицию. А вот Джона Ревалда, американского историка искусства, который захотел посмотреть коллекцию, Барнс грубо вытолкал.

Свою коллекцию Барнс собирал много лет. Сутина и Модильяни он успел купить за бесценок, буквально за пятьдесят долларов, и в тридцатые даже пытался договориться о покупке картин с Советским правительством. В то время хорошо продавались старые мастера, зато новое искусство большим спросом покупателей не пользовалось. Однако за коллекции Щукина и Морозова заломили такую цену, что даже Барнс оторопел – и слава богу, эти бесценные сокровища, к счастью, остались в России.

Будучи чудаком, Барнс завещал свою богатейшую коллекцию маленькому афроамериканскому университету, - правда, с одним условием: категорически запретил отдавать картины на выставки. Университет, однако, нарушил его завещание, нужны были деньги, и отправил коллекцию на выставку в Париж. Впервые увидев это богатство, парижане были шокированы: точно так же, как когда-то изумились собранию Щукина и Морозова. После парижских гастролей собрание Барнса перевезли в Филадельфию, воспроизведя там интерьер Мерионского дома.

«Танец» Матисса связан с коллекцией Барнса: это вообще целая история. Как раз у Барнса хранилась изумительная матиссовская «Радость жизни». Программная вещь: всю свою жизнь, несмотря на трагизм бытия, Матисс пишет радость жизни - все его картины об этом. В принципе и исламское, и христианское искусство говорят о вере как радости бытия, стремясь внушить зрителю радость веры, упование, стремясь сделать человека лучше, чище, - чтобы он верил искренно. Верил, радуясь. Однако христианское искусство говорит о страстях и муках Христа, об ужасах и Страшном суде, а мусульманское – наоборот,  рассказывая о Рае. Поэтому Матисс, художник чистой радости, любил исламское искусство и, в частности, персидскую миниатюру: одна из самых замечательных его картин, хранящаяся в Эрмитаже – «Арабская кофейня». Где как бы сосредоточена вся нега ислама, - тех исламских стран, что расположены в Средиземноморье, - и передана с таким непреходящим мастерством, так радостно, что взоры посетителей вот уже много десятилетий притягиваются именно к ней. На другой его картине, «Радость жизни», - изображен настоящий рай, где счастливые люди наслаждаются жизнью, а в центре пляшут человечки. Вот эти человечки, в несколько измененном виде, потом и попали в «Танец».

Глаз-алмаз

Щукин был знаменитым коллекционером, но все же не меценатом, как его порой ошибочно называют. Однако это не так: он, скажем, не содержал театры, а покупал картины. Влюбившись в творчество Матисса, он попросил художника написать что-нибудь, связанное с музыкой, - для его дома на Пречистенке. Вообще Щукин начал покупать Матисса еще с 1906 года: говорят, есть такие люди, у которых глаз, как говорится, «алмаз». То есть такой, что практически никогда не ошибается. Таким безошибочным чутьем, бесценным для коллекционера, обладал и Щукин, хотя не был художником, а был, говоря нынешним языком, бизнесменом, - то есть человеком, далеким, казалось бы, от искусства. Матисс вспоминал:

«Он всегда выбирал лучшее. Иногда мне было жалко расставаться с холстом, и я говорил: «Это у меня не вышло, сейчас я покажу другое». Щукин внимательно глядел и, в конце концов, говорил: «Беру то, что не вышло». Морозов был куда покладистее, брал всё, что ему художники предлагали».

Голые и радостные

Портрет Сергея Щукина, художник Дмитрий Мельников, ГМИИ им. Пушкина

Когда Щукин познакомился с Матиссом, ему было около пятидесяти. Он был вегетарианцем, трезвенником, любил чистые и глубокие наслаждения - в Париже его любимым занятием было бродить по Лувру и наслаждаться египетскими древностями. Некогда счастливчик, богач, умнейший человек своего времени, Щукин впоследствии пережил много трагедий, несчастья буквально шли за ним по пятам, одно за другим: покончил самоубийством старший сын, застрелился брат, умерла жена. На какое-то время он потерял душевное равновесие, впал в депрессию. Как-то, гуляя по Парижу, Щукин оказался в мастерской Матисса – и ему вдруг показалось, что эти картины возвращают ему энергию и желание жить. Щукин утверждал, что творчество Матисса обладает не меньшей внутренней энергией, нежели искусство Древнего Египта, которое Щукин знал по экспозициям в Лувре. Почувствовав энергетику этого художника, Щукин начинает неистово скупать всего Матисса, - всё, что можно было найти в Париже.

Как-то раз дело было в январе 1909 года, Щукин, сидя с Матиссом в парижском ресторанчике, попросил его оформить лестницу его московского особняка огромными декоративными фигурами. Этот обед вошел в историю искусства: словно заговорщики, они, склонившись друг к другу, увлеченно планировали эскизы будущих панно - в синих, розовых и зеленых тонах, мечтали об играющих на свирелях фавнах и танцующих нимфах.

«В моем доме, – говорил Щукин, – много музицируют. Каждую зиму я даю около девяти концертов классической музыки – Бах, Бетховен, Моцарт. Ваши картины должны до какой-то степени отвечать музыкальному характеру моего дома».

Итак, заказ был получен. Интересный и к тому же чрезвычайно выгодный для Матисса – теперь он может позволить себе уехать на побережье Средиземного моря, побыть в одиночестве и помечтать о «Танце» и «Музыке»:

«Когда я смотрю на разбивающиеся о прибрежные скалы волны, то их круговорот напоминает мне о моих метаниях, о танцах, о движениях, которые будоражат мое воображение».

Матисс отправляет эскизы Щукину. Через некоторое время приходит ответ – Щукин в восторге, но он напуган:

«Сударь, увы! Я не могу повесить обнаженных у себя на лестнице. После смерти одного из моих родственников я принял в дом девочек на воспитание, а у нас в России (мы здесь немного на Востоке) девочкам обнаженных показывать нельзя. В России, как в Италии XVII века, где ню были запрещены. Маэстро, может, на фигуры накинуть платья? А, может, уменьшить формат, чтобы повесить его в частной комнате?».

Одним словом, Щукин отказался от картины. Но уже на следующий день отправил Матиссу телеграмму-молнию:

«Я не спал всю ночь, принял решение. Забудьте мои глупые просьбы, я согласен на хоровод из обнаженных».

Следом пришло подробное письмо:

«Дорогой мсье, Ваше панно «Танец» полно такого благородства, что я решил пойти наперекор нашему буржуазному воззрению и поместить на лестнице моего дома картину с обнаженными. Но мне понадобится второе панно, сюжетом которого была бы музыка. За «Танец» я плачу пятнадцать тысяч рублей, а за «Музыку» - двенадцать. Цена, как мы и договаривались, конфиденциальная».

«Танец» разместился на первом этаже особняка, а на втором – «Музыка», где два человека играют и три – поют. Сам Матисс играл на скрипке и очень любил музыку. Говорят, что на картине «Музыка», которую он написал для Щукина, около скрипача, внизу, сначала была изображена собака - отсылка к Орфею. Глядя на эту картину, интересно придумывать, какая музыка здесь звучит.

А Матисс слегка посмеивался:

«Владелец «Музыки» распорядился положить немного красной краски на фигуру второго персонажа, мальчика-флейтиста, который сидит, скрестив ноги. Он велел сделать это, чтобы скрыть признаки пола, которые обозначены в высшей степени скромно и только для того, чтобы завершить торс. Странные люди…».

Матисс слегка недоумевал и иронизировал: для парижан начала прошлого века москвичи были отсталыми ханжами.

Матисс говорил:

«Я думаю, что поэт похож на художника и музыканта. А живопись живет любовью к жизни, восхищением жизнью. Можно обладать гением, но если художник не в ладах с жизнью, он, конечно, заставит людей спорить о нём, даже, может быть, превозносить его, но никого никогда не обрадует».

История «Танца» отражает характер Матисса, человека радостного, доброго и доброжелательного, любвеобильного, мечтательного, поэтичного. Вглядитесь – это заметно в его картинах, он, несомненно, писал не только кистью, но и языком радости. Художник радости.

«Я считаю, что каждый мазок, каждая линия на полотне должна быть тщательно обдумана. Так и в музыке – ноты кажутся очень простыми, но если хочешь идти вперёд с этими простыми средствами, нужно всё время искать, пробовать, рисковать. Я уничтожил много своих работ безжалостно, из мастерской выходят только те вещи, которыми я действительно доволен».