Генриетта Грин: «Ведьма с Уолл-стрит»

Ходила Гетти, так ее называли, все время в одном и том же черном платье, которое стирала редко, а отдавая в стирку, наказывала прачке стирать лишь подол, потому что «верх еще чистый». Выходило дешевле. Питалась лишь овсяной кашей, изредка позволяя себе лакомство – кусочек рафинада. Кашу приносила с собой на работу и перед обедом переходила улицу, чтобы поставить кастрюльку на батарею парового отопления в офисе знакомого брокера – «для разогрева». Овсянку запивала водой из-под крана, уверяя, что более вкусного напитка никогда в жизни не пробовала. От нее постоянно пахло вяленым луком, который она непрерывно жевала, «для витаминов».

Запах, исходивший от нее, был отвратительным, под стать характеру. Как только ее не называли – и   «бешеная крыса», и «жадная побирушка», и «бездонная бочка», но чаще всего «ведьма Уолл-стрита».

«Сэкономить цент – значит заработать его». Этот был девиз нашей Гетти. В лавках и магазинах за каждый купленный товар она торговалась не менее часа, бранясь и доказывая торговцам, что цена «явно завышена». Она так их запугала, что, завидев Гетти, торговцы сразу сбавляли цену – лишь бы поскорее от нее отделаться.

Общественным транспортом, как и автомобилями, она не пользовалась, говоря: «Иисусу Христу было достаточно для передвижения и осла». Если ей предстояло переправиться через Гудзон, она проходила несколько лишних километров до грузового парома – там было дешевле, чем на пассажирском катере. 

Однажды она потратила полночи, чтобы обойти несколько почтовых контор в поисках марки непременно не дороже двух центов. Владелица сотен домов, она никогда не имела собственного – предпочитала съемные однокомнатные квартиры. Ведя переговоры с их владельцами, Гетти сразу устанавливала предел платы – не больше 5 долларов.

«Жизнь – нескончаемая борьба, – любила повторять Гетти, – у человека не бывает друзей; деньги – начало и конец мироздания, а Бог хоть и есть, но сидит высоко и ни во что не вмешивается»

Как-то двоюродная сестра привезла к ней двух своих детей и попросила присмотреть за ними, пока они с мужем будут путешествовать по Европе. Как же она была поражена, когда, вернувшись через два месяца, увидела их вновь: дети были худыми, бледными, на грани голодного обморока. Гетти не только плохо кормила их, но и пристроила на работу в соседнюю прачечную – «чтоб без дела не болтались». Мальчику было восемь лет, девочке – десять, а работали они в прачечной по четырнадцать часов.

Когда ее сын Нед, катаясь на санках, сломал ногу, она не стала обращаться к врачам – «и так срастется». Не срослось. Началось воспаление, лишь тогда она принялась искать бесплатную больницу, одевшись, как нищенка, чтобы врачи поверили в ее неплатежеспособность. Пока искала, развилась гангрена, когда нашла, было уже поздно: в клинике для бедных при Нью-Йоркском университете сыну ампутировали ногу.

В последние годы жизни Гетти была совершенно одинока: бывший муж давно умер, с родственниками связь прервалась, сын и замужняя дочь жили отдельно. Рядом была только беленькая собачка – существо маленькое и необычайно злобное. Существо гадило где попало, все время гавкало и норовило укусить каждого, до кого могло достать зубами. Гетти усматривала в повышенной агрессивности своей любимицы доказательство бескорыстной преданности: «Она любит меня, и ей наплевать, богата я или бедна». Но когда владелец квартиры, где она проживала, запросил за исходившее от собачки беспокойство дополнительные два доллара, она отрезала: «У меня нет денег».

В год она зарабатывала 5–7 миллионов долларов. Между тем как доход средней американской семьи в то время не превышал 500.

Генриетта Хоуленд Робинсон (фамилия Грин ей досталась от мужа), дочь владельца китобойной флотилии в прибрежном городе Нью-Бедфорд, штат Массачусетс, родилась в 1835 году.

Семья Робинсонов была квакерской. Мать, Эбби Хоуленд, женщина столь же набожная, сколь и болезненная, не упускала случая напомнить дочери, что один из их предков был среди отцов-пилигримов, ступивших в 1620 г. на Плимутские скалы с легендарного «Мейфлауэра». И нравоучительно добавляла: гонимый на родине, в Англии, он готов был отправиться «в никуда», выдержать самые суровые испытания, но не отказался от веры. А протестантская вера, да еще в ее квакерском варианте, предписывала последователям быть честными, непритязательными в еде и одежде и, что бы ни случилось, никогда не лгать. 

По той причине, что квакеры «и так никогда не врут», они отказывались давать клятву на суде «говорить правду» и, демонстрируя приверженность равенству, ко всем, вне зависимости от возраста и общественного положения, обращались на «ты». Родители Гетти все заповеди соблюдали и требовали того же от дочери.

Мать часто болела, и девочка много времени проводила с дедом, Гидеоном Хоулендом, хозяином китобойной компании. Тот уже плохо видел и часто просил прочитать ему биржевые сводки в газетах (Гетти научилась читать в пятилетнем возрасте). За каждую читку она получала по 10 центов. В семье было принято платить ей и за другие мелкие услуги. Зажав в руке очередной «гонорар», Гетти неслась в местный банк, чтобы пополнить счет, открытый по совету любимого деда. Ей было всего восемь лет, но она уже знала счет деньгам и могла, если бы спросили, вполне грамотно объяснить, чем облигации отличаются от акций.

Когда дед умер, его состояние достигало почти миллиона долларов. Огромнейшие деньги по тем временам. Заправлять делами компании стал отец – Эдвард Робинсон, человек деятельный и грубый, прозванный в городе «Черным ястребом». С ним Гетти ходила в порт на работу. Они взбирались на стоявшие у причала китобойные шхуны, обходили торговые склады. Отец проверял судовые журналы и отчетные документы, а любопытная девочка-подросток, которую в семье называли «папиным хвостиком», заглядывала ему через плечо. Вскоре Гетти уже знала, как вести бухгалтерские книги.

В порту Гетти постигала жизнь. Видела многочисленные ссоры и драки, в которых отец обычно выступал арбитром. Слушая перебранку матросов, грузчиков и работниц такелажной фабрики, она усваивала их не слишком изысканный лексикон. Да и отец, разнимая дерущихся, тоже в выражениях не стеснялся. В итоге она научилась ругаться как грузчик. И привычку к сквернословию сохранила до конца дней.

Начальное образование Гетти получила в квакерской школе, где учителя превозносили бережливость как главную добродетель. Тому же учили ее родители. В их доме, несмотря на немалые доходы, не было дорогих вещей, и отец, не любивший тратить деньги по пустякам, обязательно выговаривал жене, если она что-нибудь покупала.

В 16 лет родители отправили Гетти в школу для благородных девиц в Бостоне, но в этом светском заведении культивировались совсем другие ценности, и Гетти чувствовала себя не в своей тарелке. Она плохо училась и никак не могла найти общего языка с одноклассницами. Подруг не завела, с курсистками постоянно ссорилась, доходило до драк. 

Гетти еле-еле дотерпела до выпускного бала. Придя к выводу, что в школе ее учили «не тому», она поступила на годичные курсы бухучета, после чего решила, что с нее достаточно. Став одной из заправил Уолл-стрита, она, как и многие другие представители ее поколения миллионеров, с полным основанием говорила: «Я университетов не кончала».

Вернувшись домой, Гетти принялась помогать отцу в должности бухгалтера. Она не жаждала увеселений. Молчаливая, замкнутая, всегда настороженная, она привыкла к одиночеству. Угнетало лишь полное отсутствие перспектив. Китобойный промысел клонился к упадку, доходы падали. Гетти было ясно, что большие деньги можно заработать лишь в большом городе.

В этом ее убедила поездка в Нью-Йорк, куда отец как-то направил ее, дав тысячу долларов на приобретение новой одежды. Гетти вернулась в том же платье, в каком уехала, и сообщила, что деньги вложила в банковские акции. Вид возвратившейся дочери отца удивил, рассказ заинтересовал.

Гетти была единственным ребенком в семье, и все в Нью-Бедфорде знали, какое наследство ее ожидает. Женихи являлись один за другим, но, появившись, быстро исчезали. Отпугивали не столько застиранные платья и туфли со стоптанными каблуками, сколько некоторые странности в ее поведении. Она, например, гасила свет в доме, не дождавшись ухода последнего гостя, клала на стол салфетки со следами недавнего употребления, а свечи на торте, испеченном в честь ее дня рождения, она на следующее утро относила обратно в лавку и требовала вернуть деньги.

В 1860 г. умерла мать, и через три года, оставив китобойную флотилию на попечение родственников, отец с дочерью перебрались в Нью-Йорк. Но, едва переехав, отец заболел и скончался, успев в предсмертном бреду сообщить дочери, что его «отравили». И «учти, следующей будешь ты». Гетти серьезно отнеслась к его предупреждению. Она перестала доверять врачам и спустя некоторое время купила лицензию на приобретение оружия. Револьвер хранила в сейфе или ящике стола и часто, выходя на улицу, брала с собой, спрятав под юбку. Приходя в гости, она приносила ею же сваренные яйца и ела только их, объясняя, что «крутые яйца трудно отравить».

Отец оставил Гетти миллион долларов в ценных бумагах и еще четыре в трастовой форме – в виде имущества компании, находящейся в управлении ее двоюродных братьев по отцовской линии. То есть распоряжаться большей частью наследства она не могла. Между родственниками вспыхнул конфликт. Чтобы показать, кто тут «настоящий хозяин», Гетти устроила на бедфордском причале поджог. Пострадали три шхуны и несколько рыбацких лодок. Братья были поражены – не столько размерами понесенного ущерба, сколько решимостью, с какой она была готова им насолить, отстаивать свои интересы.

Новый конфликт возник, когда настала пора делить наследство тетки Сильвии. Тетка обещала оставить ей свое состояние, но передумала и завещала принадлежавшие ей 2,5 миллиона долларов не только другим членам клана Хоулендов – Робинсонов, но также близким подругам и детским приютам. Гетти причиталось всего 65 тысяч. Недолго думая, она написала дополнение к завещанию, согласно которому все доставалось только ей. Это дополнение тетка якобы продиктовала ей в последний момент, а подпись под ним, уверяла Гетти, – собственноручная, теткина. Явившись с этим дополнением к нотариусу, она привела его в состояние паники: «Мисс, – сказал нотариус. – Кто же в это поверит?». Но Гетти не думала отступать. Она наняла адвокатов и подала иск в суд.

Дело было громким. Судебное разбирательство длилось шесть лет. Эксперты-графологи, имевшие в своем распоряжении всего несколько букв, никак не могли прийти к окончательному заключению – настолько искусно Гетти изобразила теткину подпись. В ход были пущены математические методы анализа, кстати, впервые в истории судебной экспертизы. Над Гетти висела угроза обвинения в лжесвидетельстве и подделке документов.

В разгар битвы за теткино наследство она, наконец, вышла замуж. Ее избранником стал деловой партнер компанииЭдвард Грин. Прежде чем дать согласие, Гетти долго присматривалась к жениху. Решающую роль сыграл конверт, куда тот по ошибке вместо любовного послания сунул счет за купленную одежду. Увидев, как мало он тратит, Гетти заключила, что между ними «много общего».

Невеста пребывала в бальзаковском возрасте, жених был старше ее на двенадцать лет. Зато происходил из богатой и знатной вермонтской семьи, до женитьбы успел объездить полмира, сносно говорил по-китайски, знал еще несколько иностранных языков. Состояние сколотил на Филиппинах, где прожил восемнадцать лет, торгуя шелком, чаем, табаком и гашишем.

Едва ли Гетти прониклась к нему полным доверием. Иначе бы не настояла на том, чтобы в брачный контракт был внесен пункт о раздельном владении имуществом. По контракту будущий муж навсегда отказывался от каких-либо претензий на капиталы жены.

После венчания молодые отбыли в Лондон. Здесь они поселились в роскошном (что привело Гетти в ужас), недавно выстроенном в викторианском стиле отеле «Лэнгхэм» (первая гостиница класса «Гранд-отель» в Европе) – том самом, где проживал Генри Адамс, счастливый обладатель неразменного «банковского билета в миллион фунтов стерлингов» и где во время своих приездов в британскую столицу останавливался автор этого рассказа – Марк Твен. Сюда же селил героев своих произведений А. Конан Дойл (в современном «Лэнгхэме» есть номер «А. Конан Дойл», пожалуйста: 720 фунтов ст. в сутки).

За проживание в престижном отеле платил муж, оказавшийся, с точки зрения Гетти, просто расточителем. Через несколько лет в Нью-Йорке они уже снимут самый плохой номер в самой дешевой гостинице. На этот раз платила жена.

В Лондоне Генриетта ходила с Эдвардом на биржу, но вскоре зареклась: до эмансипации было тогда еще далеко, и при ее появлении завсегдатаи почтенного учреждения, сплошь мужчины, встречали ее такими взглядами, будто она по ошибке заскочила не в тот туалет. Муж краснел. Пришлось ограничиться спекуляциями на разнице между стоимостью доллара и английского фунта. Там, в Лондоне, Генриетта родила двух детей: сына Неда и дочь Сильвию.

Домой супруги вернулись лишь после того, как из-за океана пришло известие о завершении тяжбы о наследстве. Суд принял решение: в иске отказать, но выплатить истице положенную по завещанию сумму вместе с процентами, всего 660 тыс. долларов. Вышло неплохо, хотя дело Гетти и проиграла.

В Нью-Йорке супруги занялись финансовыми операциями на фондовой бирже.

Эдвард стал зарываться, рисковать, делая одну ошибку за другой. Чтобы дойти до полного разорения, ему понадобилось всего десять лет. То есть все это время он учил Гетти, как не надо поступать.

Сама Гетти начала с торговли правительственными долговыми обязательствами. Первым ее шагом на рынке ценных бумаг была покупка облигаций Гражданской войны. Облигации расходились плохо, опытные инвесторы шарахались от них как от чумы – после войны ожидался дефолт. Гетти вложила в облигации все средства, полученные в наследство от тетки, и… Дефолта не произошло, облигации взлетели в цене, и она удвоила стартовый капитал.

Трейдерскую шантрапу на фондовой бирже Гетти великодушно предупреждала: «Когда я ввязываюсь в драку, обычно бывают похороны. И эти похороны, заметьте, не мои»

Гетти интересовали наиболее динамично развивающиеся отрасли – строительство железных дорог, производство стали, добыча нефти и золота, градостроительство. В Чикаго и Нью-Йорке уже появились первые небоскребы, но Гетти делала ставку на развитие городов «вширь». Действуя через многочисленные риелторские конторы, она скупала пока еще дешевую землю в пригородах. К концу жизни ей принадлежало более восьми тысяч земельных участков и домостроений в десяти штатах. В некоторых городах ее собственностью были целые кварталы.

Собственного банка она не завела – предпочитала контролировать чужие. В некоторых была самым крупным вкладчиком. Но в 1885 году потерпел банкротство финансовый дом «Джон Дж. Киско и сын», в котором она была самым крупным инвестором. Ударом для Гетти стало то, что ничем не обеспеченные кредиты предоставлялись компаниям, совладельцем которых был ее муж. Получалось: муж воровал деньги у собственной жены. Этого ему простить Гетти не могла, и они развелись. Так тихо, что еще долго после развода все ее считали вдовой.

На Уолл-стрите Гетти уже знал каждый. Ее ценили за безошибочное чутье. Не только мелкие брокеры, но и крупные биржевики следили за ней: если миссис Грин сегодня покупает ценные бумаги, значит, завтра их стоимость непременно вырастет. На самом деле за каждым ее шагом скрывалась не интуиция, а точный расчет: прежде чем купить акции, она изучала всю подноготную выпустившей их компании.

Ее боялись – потому что дела она вела напористо, грубо. «Никому не доверяй», – это наставление отца она помнила. Ее ненавидели – потому что в этой борьбе она не знала пощады и могла разорить любого, кто пытался перейти ей дорогу.

В свою очередь, она тоже кое-кого ненавидела – врачей и налоговых инспекторов. Врачи и аптекари, по ее убеждению, существуют для того, чтобы наживаться на людских хворях. Смертельные болезни не лечатся, а остальные проходят сами собой. Налоговые инспекторы были ей противны до такой степени, что она просто-напросто отказывалась их видеть. Избежать встреч с ними помогал «кочевой образ жизни», который она вела. Гетти часто меняла квартиры и, переезжая на новое место, в целях конспирации иногда даже называла себя чужим именем, а когда обман вскрывался, приступала к поискам другого жилья.

Любимым занятием постаревшей Гетти было ростовщичество. Большую часть своих активов она держала в огнеупорном хранилище Химического национального банка. Над хранилищем, в углу общего зала у нее был отдельный стол, за который она, как привилегированный вкладчик, не платила. 

Здесь, «сидя на собственных деньгах», она принимала посетителей. Расписки и деньги, полученные в счет погашения долга, «старуха-процентщица» рассовывала по многочисленным карманам, пришитым к обратной стороне длинной юбки. Никакой документации не вела, полагаясь на отличную память и феноменальную способность к устному счету. Чтобы напомнить должнику, что «срок истек», готова была отправиться пешком в самый дальний район Нью-Йорка (бывало и такое).

Сколько денег хранилось на банковских счетах Гетти, никто в точности не знал. Говорили о 200 млн. долларов (до 4 миллиардов в нынешнем эквиваленте).

А в могилу ее 3 июля 1916 года на 82-м году жизни свел скандал: кухарка переплатила за молоко. Гетти вышла из себя, тут ее и хватил апоплексический удар.

Наследовал состояние сын Нед. Торопясь наверстать упущенное в молодости, начал скупать яхты. Да хватило бы лишь приобретенного им инкрустированного драгоценными камнями унитаза, чтоб покойная мать, узнай об этом, скоропостижно скончалась бы во второй раз.

Уже в 1920-е годы имя Гетти Грин стало в Америке нарицательным. В 1934 г. режиссер Чарльз Райзнер поставил о ней в Голливуде фильм «Вы не можете купить все». Вышло несколько беллетризованных биографий Генриетты Грин, был создан музей ее имени. Она вошла в список самых богатых людей за всю историю США. Причем среди 40 имен корифеев американского капитализма лишь одно – женское, нашей героини.

Из рейтинга журнала Forbes следует, что сегодня на первом месте среди женщин-предпринимательниц – китаянка из Гонконга Ву Яхун, (почти 4 млрд. долларов). Следом за ней – Розалия Мера, одна из основательниц империи Zara (3,5 млрд.). Третье место у Елены Батуриной (2,9 млрд.).

Если бы Гетти не покинула этот мир чуть ли не сто лет назад, она со своими 4 миллиардами (по нынешним меркам) и сегодня смотрелась бы хорошо.