Гид по Нижегородской ярмарке: где что купить, чем развлечься, как найти сортир

Введение

Общий вид Нижегородской ярмарки. Открытка. 1911 год

Нижегородская ярмарка — наследница и продолжательница многовекового гигантского торга между Европой и Азией, который на протяжении веков перемещался вверх по Волге. Сначала он проходил в Болгаре, у слияния Волги и Камы, потом переместился севернее, к Казани, на Арское поле. После того как в 1524 году там ограбили и побили русских купцов, Василий III запретил им ездить в Казанское ханство и учредил собственную ярмарку в Васильсурске, там, где в Волгу впадала Сура.

Так она впервые переместилась в русские границы. После покорения Казани торжище поднялось еще выше, к Макарьевскому Желтоводскому монастырю рядом с местом впадения в Волгу Керженца, где счастливо существовало больше полутора столетий. Но Волга подмывала берега, а переносу на другой берег, к богатому селу Лысково, мешало то, что склоны были чересчур крутые. И в начале XIX века российское правительство задумалось о переезде ярмарки в Нижний Новгород, на стрелку Оки и Волги.

План новой ярмарки разработал в 1803–1804 годах архитектор Андреян Захаров, автор петербургского Главного адмиралтейства. Но перенос произо­шел гораздо позднее, уже после Наполеоновских войн. Предлогом стал большой пожар, уничтоживший Макарьевскую ярмарку в 1816 году, почти сразу после завершения торгов. Сооружением ее на новом месте руководил Августин Бетанкур, испанский инженер на русской службе, который мечтал сделать ее подобием Венеции (с помощью каналов). Строительство началось в 1817 году, и в 1822-м каменную ярмарку торжественно открыли. Это было внушительное, но странное место: десять месяцев в году она представляла собой большой опустевший город. По весне, в половодье, он и правда походил на Венецию: здания стояли по пояс в воде. Но летом все оживало, на ярмарку съезжалось до 400 тысяч человек, а стрелку Волги и Оки было практически не видно из-за сотен самых разных судов: это был крупнейший внутренний порт России.

Глава 1. Как устроена ярмарка

План Нижегородской ярмарки. 1905 год

Архитектором ярмарки стал Огюст Монферран, и его стройный классицизм вместе с рациональностью плана Захарова сделал торговый город суперсо­вре­менным, а кое в чем и опережающим время. Сравнивать его лучше не с Вене­цией: ориентиром служили французская градостроительная теория и практика. В ярмарочной планировке использованы те же принципы, что и в парижском Тюильри, на Марсовом поле и площади Согласия. Как и в ансамбле последней, композиция улицы завершается храмом, а ширина ярмарочного гостиного двора совпадает с шириной сада Тюильри.

Торжественный вход находится на берегу Оки, где стоит Макарьевская часовня.

Напротив часовни — Главная площадь с Главным домом, административным центром торгового города. На ней бьет фонтан. За Главным домом начинаются 12 торговых рядов. Они разделены на две группы Главной линией, идущей от Главного дома к Спасскому собору, и состоят из 48 однотипных зданий. Каждое здание окружено по периметру навесами, защищающими пешеходов от дождя и солнца. 

По обоим краям торговых рядов, слева и справа, в 1880-х появились еще два ряда торговых зданий. Они стоят на берегах Обводного канала, который опоясывает территорию ярмарки подковой. У вершины подковы стоит Спасский собор, а между ним и основными торговыми рядами находятся две Китайские линии из четырех павильонов. Они сделаны в китайском духе, с пагодообразными башенками и загнутыми крышами. Сначала павильоны украсили соответствующими статуями, но время их потрепало, и от них избавились.

Через Обводной канал перекинуто несколько мостов. От китайских павильонов на запад — Армянский, на восток — Татарский, соответственно, к Армянской церкви и Татарской мечети. Рядом с последней расположены цирк и караван-сарай, где останавливаются торговцы из Азии: персы, армяне, бухарцы, хивин­цы, кокандцы, ташкентцы. К северу от этого района, за каналом, соединяющим Мещерское озеро с Обводным каналом, находится Самокатная площадь с разного рода развлечениями. Западнее ее, прямо напротив Староярмарочного собора, — многочисленные бани. А за ними, ближе к соседнему селу Гордеевке, — ипподром.

За Обводным каналом слева, если смотреть от Оки, — слобода Кунавино, или Канавино. Во время ярмарки она превращается в большую гостиницу. В сло­боде же расположен Московский вокзал, на который в Нижний приезжают по железной дороге (ее открыли в 1862 году). Справа — продолжение торговых рядов, а также Театральная площадь с театром. Почти у самой стрелки стоит второй собор — Александро-Невский. За ним вдоль Волги вытянулась Сибир­ская пристань, снабженная рельсовым ходом, по которому вагоны перемещают конной тягой.

С Нижним Новгородом ярмарка связана выстроенным на Оке плашкоутным мостом (о нем — ниже). Он проходит через остров Гребневские Пески, или просто Пески, с железными и рыбными рядами.

Главный дом

Административное сердце ярмарки. Сюда с 15 июля до 25 августа переселялся нижегородский губернатор, чтобы управлять ею денно и нощно. Здесь же был зал для общественных собраний со столовой для парадных обедов, клуб и ресто­ран. Под балконом, выходящим на Главную площадь, был устроен широкий проезд на Главную линию. В 1850-х, при губернаторе Урусове, его заложили и превратили в небольшой пассаж, где по вечерам играл оркестр. Также в нижнем этаже располагались небольшие магазины. Вот как описывает Главный дом Андрей Печерский в романе «На горах»:

«Обширное здание Главного дома стоит в самой середине ярмарки, под арками его устроены небольшие лавочки с блестящими, бьющими в глаза товарами. Тут до самых, невысоких впрочем, сводов развешаны персидские ковры, закавказские шелковые ткани, роскошные бухарские халаты, кашмировые шали, разложены екатеринбургские работы из малахита, из топазов, аквамаринов, аметистов, бронза, хрусталь, мраморные изваяния. При ярком вечернем свете все это играет, блестит, сверкает и переливается радужными лучами. В середине на дощатом возвышении и музыка играет, кругом кишит разнообразная толпа».

Первый Главный дом был выстроен, как и все остальное, Монферраном, но к концу 1880-х годов пришел в совершенно негодное состояние — трещин было так много, что они грозили обрушением всему строению. Тогда дом передали с баланса казны ярмарочному купечеству. Здание решили разобрать и выстроить на его месте новое. Объявили конкурс: из 26 проектов-участников победи­телем оказался проект Карла Треймана, Александра фон Гогена и Алексея Трамбицкого. Впрочем, в окончательном варианте были использованы элементы и двух других проектов, которые отметила специальная комиссия.

Новый Главный дом был заложен 22 июня 1889 года, а уже через год, 15 июля 1890-го, в день открытия ярмарки, его торжественно представили публике. Купечеству он обошелся в 650 тысяч рублей. Это величественное здание в неорусском стиле, который тогда находился в самом расцвете: примерно на те же годы приходится строительство в Москве Городской думы, Истори­ческого музея, Средних и Верхних торговых рядов.

Новый дом стал значительно больше. В нем по-прежнему жил и работал губернатор. Здесь же находилась полиция, ярмарочные комиссии и комитет, почта, телеграф, отделение Государственного банка, казенная и контрольная палаты. Все это располагалось на втором этаже, там же был большой Гербовый зал для балов и приемов. Третий этаж был отдан под служебные квартиры чиновников и служащих.

Если старый дом был, по выражению Андрея Мельникова, автора «Очерков бытовой истории Нижегородской ярмарки», губернаторским палаццо, то в новом на первый план вышли не административные функции, а торговые, потому что сменился хозяин. Внутри по всей длине и во всю высоту здания был устроен пассаж — в нем 75 просторных и светлых магазинов и 48 киосков. Продавали духи Брокара и Ралле, украшения из уральских камней, персидские шали, японские и китайские лакированные вещицы и другие безделицы, а также засахаренные фрукты и цукаты ярославской фабрики Лопатиных. Войти в магазины можно было как из пассажа, так и с улицы. Музыканты играли на мостике, перекинутом через пассаж на уровне второго этажа. Весь дом сверкал электричеством: вскоре после него электрифицировали и осталь­ную ярмарку. 

Макарьевская часовня

В 1865 году купечество обратилось к Александру II с просьбой возвести часовню в честь Макария Желтоводского, который считался покровителем ярмарки и после ее переноса из Макарьева в Нижний Новгород. Император ответил положительно, и в 1866 году часовня была построена. Туда на время ярмарки переносилась из монастыря икона преподобного Макария — она считалась чудотворной, и именно с ней связывали внезапное избавление ярмарки от холеры в том же году. До постройки часовни икону привозили в Спасский собор.

Часовня называлась также Флажной, или Флачной: она стояла между двумя построенными еще Бетанкуром башенками с высокими флагштоками. На них 15 июля торжественно поднимали окропленные святой водой российские флаги, а 25 августа спускали — это официальные временные рамки ярмарки.

У флагов было дополнительное значение: правый, если смотреть от Главного дома, считался флагом всероссийского купечества, левый — московского. Есть и другая версия: правый флаг — московского и заодно всероссийского купече­ства, а левый — нижегородского. Наконец, согласно третьей версии, правый флаг — торговый, а левый — ярмарочной администрации. Но в нее верили разве что писари полицейских участков: купечество-то знало, что на самом деле к чему.

С флагами связаны местные приметы. Если оба взовьются дружно и сразу затрепещут на ветру, ярмарке быть бойкой и веселой. Если повиснут вдоль флагштоков, торговля будет вялой. Если флаги потянутся в сторону Оки и Нижнего, быть ярмарке на руку нижегородцам, а не москвичам, если в сторону Кунавина, быть ей гулевой.

Торговые ряды

Многие путешественники удивлялись тишине и пустынности торговых рядов в центре Нижегородской ярмарки: где тысячи людей, где шум и гам? Все это ярмарочное веселье — за периметром, по окраинам, тогда как в центре господствовала степенность и заключались крупные сделки на десятки и сотни тысяч рублей. Такие дела суеты не любят и решались спокойными переговорами, которые в основном завершались в ярмарочных ресторанах. А в павильонах показывали товар лицом, и время от времени можно было увидеть, как на подводы грузят большую партию проданного.

Удивляли также и китайские павильоны: многие авторы записок о ярмарке отмечали, что в них нет китайцев. Они не очень-то стремились покидать пределы Поднебесной империи, и товары от границы с Китаем возили русские купцы.

Обводной канал

Предполагалось, что подковообразный канал 65-метровой ширины, который огибал центральный ярмарочный комплекс, будет иметь функциональный смысл. По нему планировалось подвозить товары непосредственно к торговым рядам, кроме того, его воды использовались в канализации. Был и другой смысл — художественный: канал делал весь комплекс визуально цельным, выделяющимся на пространстве стрелки.

Августин Бетанкур, который руководил строительством, впервые приехал в Нижний в 1817 году. Тогда перенесенная из Макарьева ярмарка проводилась во временных деревянных балаганах, то есть павильонах. Инженер удосто­верился в том, что место на слиянии двух больших рек выбрано очень верно. Обводной канал, впоследствии получивший также имя Бетанкуровского, был соединен с соседним Мещерским озером, от которого планировали прорыть канал до Волги. Поскольку и озеро, и Обводной находились выше уровня и Волги, и Оки, к ярмарке был протянут еще и 20-километровый Пырский канал — он включал в себя воды трех рек: Пыры, Черной и Параши. Но в 1824 году Бетанкур умер, и из венецианской затеи в итоге ничего не вышло. Берега Пырского канала не были укреплены, а проходил он по песчаной местности и в 1830 году разрушился. Система шлюзов была признана чересчур доро­го­стоящей в эксплуатации, а ее пропускная способность — крайне неэффектив­ной. Так что наполнялся Обводной канал только во время половодья, и корабли к торговым рядам не подходили. На планах ярмарки конца XIX века видно, что один из секторов канала, напротив Театральной площади, засыпан; на дамбе поставлен Бразильский пассаж.

Глава 2. Как попасть с ярмарки в город

Плашкоутный мост. Фотография Максима Дмитриева. Конец XIX — начало XX века

Ярмарку и Нижний Новгород связывал плашкоутный, то есть наплавной, мост, который наводили каждый год. За порядком на мосту, особенно за тем, чтобы извозчики не превышали скорость, следили, как и на всей ярмарке, оренбургские казаки, которые каждый год приезжали в Нижний из родных степей. Сред­ством управления скоростным режимом часто служила нагайка. По мосту двигались не только пассажирские экипажи и пешеходы, но и бесконечные вереницы телег, нагруженных разными товарами — от невыделанных кож до железа и чугуна. Причем в обе стороны, потому что часть пристаней находились на городском берегу Оки. 

Одно время на мосту со стороны ярмарки пышным цветом цвела торговля. В лавках продавали фуражки, шляпы, книги, павловские ножи и замки, самовары и разную мелочь. Вот как писал о них в 1860 году историк и журналист Михаил Семевский в своих «Прогулках в Нижний Новгород»:

«…По бокам его на высоких тонких бревнах, чуть не жердях, устроены лавки. Глядя на эти большие досчатые балаганы, которые с начала ярмарки напол­няются товарами, я невольно задавал себе вопросы, каким чудом они держатся на высоте пяти, шести сажен? Как не развалятся подобно карточным домикам? Видно, и впрямь русское: авось, небось, да как-нибудь — надежный фунда­мент».

Перед мостом на ярмарочной стороне была биржа рабочей силы: тут толпились бурлаки, матросы, грузчики, крючники и другие искатели поденного труда. Между ними сновали сбитенщики и торговки пирогами, а также так называе­мые воздушные цирюльники, услуги которых обходились в три копейки.

В 1896 году, в год Всероссийской промышленной и художественной выставки, открытой на той же стороне реки, что и ярмарка, по мосту пустили трамваи: так Нижний Новгород стал вторым после Киева городом Российской империи, где появился этот вид транспорта.

В третьем часу ночи мост разводили, и сухопутное сообщение с городом прекращалось до шести утра. Запоздавшие гуляки могли успеть перебраться на ту сторону, пока плашкоуты готовили к разводу, но за это следяющие за порядком полицейские брали взятки. В XX веке ночью между берегами ходили легкие баркасы, отчаливавшие от флажной часовни каждый час. Но еще в конце XIX века опоздавшие либо оставались ночевать на ярма­роч­ной стороне, либо договаривались с «мартышкой» — так называли лодочников, чьи утлые суда тратили на переправу почти полчаса.

Когда мост разводили, то сначала по образовавшемуся проходу шли пароходы и баржи в низовом караване, то есть со стороны Волги, а потом двигался верховой караван, то есть с судами из Оки.

Глава 3. Что продавать и покупать

Чай

До 1860-х годов царем ярмарки был чай. Его везли сибирскими дорогами и реками из Кяхты, приграничного города, через который шла торговля с Китаем. Складировали его за Сибирской пристанью, где в основном и торговали (второе чайное место — китайские павильоны). Чайные склады представляли собой горы цибиков, накрытых брезентом. Цибик — главная товарная единица: обтянутый кожей ящик, в который помещалось до двух пудов чая (около 35 кг).

Поскольку чай из Китая приходил несортированным, важную роль играли специальные оценщики, получавшие за свою работу большие деньги. Они сидели там же, у гор цибиков, за длинными столами, заставленными чашками свежезаваренного чая, между пробами споласкивали рот холодной водой и делали дегустационные заметки.

Чай задавал ход всей ярмарке. Настоящие торги велись в первых числах августа, когда купцы-чайники договаривались о ценах. От их выручки зависело то, по каким ценам они смогут закупиться другими товарами.

Кризис ярмарочной чайной торговли начался в 1862 году, когда правительство разрешило ввоз в Россию кантонского чая, то есть чая, который шел в Европу недорогим морским путем. В 1869 году открылся Суэцкий канал, путь стал на 8000 км короче, а чай — еще дешевле. Так ярмарка перестала быть главным чайным распределительным центром России: продукт во все больших объемах стали ввозить через морские порты.

Железо

На внешней стороне Песков, окского острова (в первые годы ярмарки он был еще полуостровом с затоном), тянулась Железная пристань. На нее свозили свою продукцию уральские заводчики — Демидовы, Строгановы, Шуваловы, Всеволожские, Стенбок-Ферморы, Белосельские-Белозер­ские, Абамелек-Лазаревы, Яковлев, Балашев.

Писатель Владимир Дедлов рассказывал в своих путевых очерках:

«Под навесами и просто под открытым небом на желтом песке лежат груды стали и чугуна в полосах, листах и брусках, кругляках, болван­ках. Местами громадные склады чугунов, тазов, подков, втулок, ухватов, сошников, вил, шкворней, ведер, ковшей, гвоздей и т. д., и т. д.».

Но к концу XIX века торговля железом пришла в упадок. И до этого часть железа оставалась нераспроданной после окончания ярмарки — и уходила, например, в нижегородские центры металлообработки: Павлово, Ворсму и другие села. Но в 1902 году дошло до того, что на Песках остаток оказался небывалым.

Главных причин упадка было две. Во-первых, стремительное развитие желез­ных дорог: стало куда выгоднее отправлять железо напрямую покупателям, минуя ярмарку как распределительный пункт. Во-вторых, у уральцев появи­лись серьезные конкуренты — металлурги юга России, чей товар был дешевле, а производства — более современными. В итоге снабжение металлом через Железную пристань осталось значимым только для Поволжья, от Казани до Ярославля, и для самой Нижегородской губернии, где кроме павловских металлических промыслов был крупный машиностроительный завод в Сормове.

Рыба

Рыбная пристань, располагавшаяся на Песках непосредственно за Железной пристанью, вверх по Оке, — самое пахучее место на ярмарке. Ароматы, которые неслись оттуда, одни деликатно называли крепким запашком, а другие — без цере­моний — нестерпимым смрадом. Караваны с вяленой и соленой рыбой приходили с низовьев Волги к августу. В годы расцвета торговли на ярмарке сбывалось больше половины рыбы, добываемой под Астраханью и в Каспий­ском море, прежде всего вобла и судак, лещ и щука, сазан, кутум и залом.

Рыбу с судов на берег, как правило, не выгружали, она так и оставалась на баржах, но побывавший в России в 1839 году французский путешественник Астольф де Кюстин пишет и о рыбных складах. Вяленую рыбу он называл морскими мумиями и писал, что «если бы трупы на этом рыбьем кладбище не насчитывались миллионами, можно было бы вообразить, что вы попали в кабинет естественной истории». Впрочем, продавали на ярмарке и живую рыбу — стерлядей, судаков, сомов и других волжских обитателей. Их достав­ляли в прорезях, специальных судах, в середине которых было отделение с водой — она поступала через продольные щели в бортах. Значение рыбы как предмета торговли также сильно уменьшилось со временем — ее частично стали направлять внутрь России не через ярмарку, а через Царицын, в который дошла железная дорога.

Мануфактура

Главным товаром на ярмарке начиная с 1860-х годов постепенно становится продукция мануфактур Московской и Владимирской губерний. В этом боль­шую роль сыграли две взаимосвязанные вещи: во-первых, текстильная про­мыш­ленность развивается бурными темпами, во-вторых, меняется потреби­тель — после отмены крепостного права главными конечными покупателями российских тканей и изделий из них становится простой народ: крестьяне и рабочие. Кроме того, растет экспорт в Азию.

Хлопчатобумажные производства Центральной России сбывали через ярмарку примерно пятую часть своей продукции. Тут торговали Цандель, Грюбнер, Куваев, Павлов, Баранов, Рабинек, Морозовы и другие фабриканты. Их склады располагались между гостиным двором и Сибирской пристанью, это были солидные двухэтажные дома, построенные преимущественно в русском стиле. Типичный такой склад описывает Владимир Дедлов:

«В сараях и под навесами лежат кипы и ящики товара на два миллиона рублей. Шесть­­десят человек постоянных рабочих в продолжении всей ярмарки возят на прочных тачках эти кипы и ящики, сдавая их крупным пере­купщикам. Эти последние развезут их по всему востоку: Стахеев, Кузьмин и Даров — в Сибирь и на северо-восток, Шмидт — на южное Поволжье, Сивирганов — на Дон, Давыдов и Шах-Назаров — на Кавказ, в Персию — Ашимов, а в Среднюю Азию — Яушев. <…> В Сибирь и на Волгу идет „одежный“ товар, то есть одноцветный и без узоров. Бельевая бумага требуется южной и западной России. Средняя Азия покупает „подкладку“, из которой, ничтоже сумняшеся, шьет себе халаты. Ситцы и „пунцовый товар“ идут всюду».

Другие товары

Кроме этого, на Нижегородской ярмарке можно было продать и купить поташ, сапоги, калоши, валенки, деревянную посуду — от ложек до чашек и таре­лок, — лошадей, вино и крепкий алкоголь, мыло, свечи, надгробные памят­ники, беличьи и кошачьи шкуры, соболей и куниц, мельхиор, хлопок, лен, пеньку, мерлушки, игрушки, иконы, часы, колокола и колокольчики, цепи якорные и блочные, самовары, оптические и хирургические инструменты, сукно, холст, золото, кружева, иголки, пробки, веревки, книги (в том числе старинные), шерсть, войлок, шляпы, фуражки, лампы, табак, пух, перо, рога и копыта, нитки, сбрую, жемчуг, бахрому, сукно, музыкальные шкатулки, луб и мочало, дерево (от липы до кипариса), мебель, подержанную одежду, лекар­ства, варежки, конфеты, хрусталь, бронзу, бриллианты, фарфор, весы, оружие, всевозможные орехи — от миндаля и фисташек до грецких, — финики и изюм, персидские ковры, шелк, яблоки и другие фрукты, сыр, горчицу, шпроты, кильку, сушеную чернику и малину, грибы, маслины, каперсы, кофе, оливковое и подсолнечное масло, краски, сахар, пряники, коньяк, вино, павловские замки и ножи, сундуки от мала до велика, зерно, сырые кожи, сало, пуховые и ситце­вые платки, сережки, нательные крестики, бусы и многое-многое другое.

Глава 4. Где жить

Гостиница. Фотография Максима Дмитриева. Фрагмент. 1899 год

Многие купцы жили, как правило, в своих лавках. Вот как описывает быт на вторых этажах Петр Щукин, основатель Щукинского музея, вспоминая поездку на ярмарку в конце 1850-х годов:

«Жить в антресолях над лавками было не всегда приятно: в летние жары в низких помещениях была такая духота, что по ночам при настежь отворенных окнах приходилось спать совсем голыми, в осеннюю пору в конце августа и начале сентября, когда подчас наступали холода и сы­рость, в этих антресолях все дрогли, согреть помещения не пред­став­лялось возможности, так как печей нигде не было. Иногда под страхом строгой ответственности и крупных неприятностей потихоньку ставили самовар, что было строго запрещено, и тем согревали комнаты».

Гостиниц на самой ярмарке было мало, в основном они были сосредоточены в соседнем Кунавино и за рекой, в самом городе, на Нижнем базаре, как называли его подгорную часть. Но и там мест не хватало, так что кому-то приходилось останавливаться и в верхней части города, что было не очень удобно.

Высокий гостиничный сезон был очень коротким, так что владельцы брали за номера вдвое и втрое больше, чем в остальное время года. Особого уюта не предлагалось. Вот как описывает свой номер, снятый на Нижнем базаре в 1870-х, писатель Александр Милюков:

«Комната моя очень оригинальна. При опрятных полах, безукоризненно чистой постели и мягкой мебели она вместо обой покрыта какою-то прозрачной лаковою краской, под которую видны оттиски хватавшихся за стену рук, потоки выплеснутой воды, узоры от серных спичек, и все это блестит под тонким слоем лака, — отделка в совершенно русском вкусе».

А вот отзыв Чарльза Латуиджа Доджсона, более известного как Льюис Кэрролл, о гостинице Смирнова, одной из лучших в городе (тоже на Нижнем базаре): «Еда там была очень хороша, а все остальное очень скверно». Ночь он провел на кровати, состоявшей из досок, покрытых матрасом не более дюйма толщи­ной, подушки, простыни и стеганого одеяла — зато основным блюдом на зав­трак была «удивительно вкусная большая рыба, называемая стерлядью».

Глава 5. Где есть

Объявление об открытии рестораций Никиты Егорова в «Справочном листке для Нижегородской ярмарки». 1857 год

Еды на ярмарке было много и разной. Главным продуктом питания был хлеб, который выпекали на Песках, и по его количеству можно было приблизительно определить, сколько людей бывает на ярмарке. Так, Павел Мельников подсчи­тал, что в 1850-х ее ежедневное население составляло до 25 тысяч человек.

С переносом ярмарки из Макарьева и макарьевские кухарки на время торгов переезжали со своим бизнесом в Нижний. Их кухни располагались у Само­катов (о них ниже), рядом с Мещерским озером. Там жарили макарьевские пышки, а также готовили дешевые обеды, которые пользовались спросом в основном у приказ­чиков и купцов из мелких и средних. Ели они у себя в лавках — многочислен­ные разносчицы доставляли им судки на коромыслах.

Там же, у Самокатов, было много харчевен разного толка, в том числе народных столовых и кухонь. На такой кухне за три копейки можно было приготовить еду самому, за пять — получить щепотку чаю и сахара, а за восемь — обед из двух блюд. «Здесь же, — рассказывал поэт и писатель Константин Случев­ский, — кормится масса всяких сидельцев, рабочих, крючников, возчиков, за которых уплачивают хозяева от 10 до 20 рублей и более за все время ярмар­ки». В 1861 году в этом обжорном ряду побывал наследник престола Николай Александрович, сын Александра II. И благодаря тому, что сопро­вождавший его Павел Мельников все тщательно документировал, нам известно, что там гото­вили гречневые блины и продавали медовуху, а в армян­ской харчевне жарили на мангале шашлыки и демянки, то есть баклажаны.

И, конечно, славилась ярмарка своими ресторанами. В «Мишеле», который любили разноплеменные мелкие торговцы, были отличные пирожки и куле­бяки. Это заведение — ресторан-забегалка, по определению Андрея Мельни­кова, — проработало более 70 лет, сначала в старом Главном доме, потом рядом с новым. Само по себе оно было маленьким, но рядом находился палисадник, где в сени осокорей стояли садовые скамейки и столики, и найти свободное место было непросто. В садике разрешалось курить на свежем воздухе — ред­кость на ярмарке.

За пельменями отправлялись на Пески, где торговали уральским железом — поэтому и уральское блюдо готовили эталонно. Там было заведение Алелекова, которое представляло собой натуральный сарай. Несмотря на неприглядную обстановку, кухня была высочайшего уровня. Андрей Мельников рассказывал, что пельмени «все были на подбор мелкие, как грецкий орех, с тонким, в папиросную бумагу, тестом и начинкой из свинины пополам с филейным мясом, приправленной луком, так мелко рубленной, что она представляла собой массу, похожую на тесто». Начинка была замешена на густых кипяченых сливках, а подавали к пельменям рубленую петрушку, тертый швейцарский сыр, красный квасной уксус и свежемолотый перец. Ездили к Алелекову также за стерляжьей ухой, провесным балыком, зернистой икрой и расстегаями.

В лучших ярмарочных ресторанах числились «Россия», «Германия», «Повар», «Эрмитаж», «Коммерческий» и «Аполло», но главным и самым роскошным было заведение Никиты Егорова, который держал также и все буфеты на стан­циях железной дороги от Нижнего до Москвы. Находилось оно у армянской церкви и предлагало широчайший выбор закусок и основных блюд (особенно ценилась уха), а также большой выбор первоклассного алкоголя.

Глава 6. Где молиться

Спасский собор

Монферран приехал в Россию в 1816 году и свою архитектурную карьеру под покровительством Бетанкура начал быстро и успешно. Примерно одновре­менно со Спасским собором на ярмарке он проектировал петербургский Исакиевский, так что сходство двух классицистических храмов далеко не случайно.

Главный престол собора посвящен Происхождению Честных Древ Животворящего Креста Господня, два придела — Александру Невскому и Макарию Желтовод­скому. Почему же собор Спасский? Дело в том, что функционировал храм только во время ярмарки, чуть больше месяца в году, поэтому для экономии его приписали к Спасо-Преображенскому собору в Нижегородском кремле. Оттуда были священники и служки, оттуда привозили иконы и необходимую церковную утварь.

Стены собора были расписаны местными художниками: основателем Арза­масской школы живописи Александром Ступиным, его сыном Рафаилом и ступинскими учениками. Иконостас сделал итальянский скульптор и худож­ник Фридолино Торричелли, но купечество не понимало, как можно молиться полуобнаженным, а то и вовсе обнаженным святым, изображенным в европей­ском плотском духе. Перед иконами часто не ставили свечек. Иконостас пришлось поменять. Сначала его заказали Василию Стасову, но вышло дорого, и в итоге работу в середине 1840-х выполнил архитектор Роман Кузьмин.

Ступинские росписи тоже нравились не всем. Историк Михаил Погодин писал о соборе так: «Церковь не соответствует ярмарке. Никакого вкуса в украшениях. Распи­сана вывесочными малярами». Он же пишет об интересном обычае — купцы со всей России привозили в собор иконы из своих городов:

«Так, жители Иркутска представили сюда своего Иннокентия; карго­польцы — преподобного Александра; москвичи своих — чудотворцев; вот Макарий Желтоводский, покровитель здешних мест; вот ростовские святители: Исайя, Леонтий, Феодор; ярославский князь Феодор с чада­ми, Давидом и Константином; от Костромы образ Феодоровской Божией Матери». 

Мечеть

Монферран был не единственным архитектором ярмарочного комплекса. Многие здания были возведены, а впоследствии и ежегодно подновлялись под руководством Антона Леера. Среди них — ярмарочная мечеть, возведенная в 1827 году рядом с караван-сараем.

Купцы-мусульмане составляли значительную часть торгового населения ярмарки. Мечеть, естественно, была и на Макарьевской ярмарке, а после ее переноса в Нижний в первый же год была построена временная, деревянная. Стояла она, предположительно, на том же месте, где потом была возведена каменная.

Леер интересно решил проблему михраба — ниши, указывающей на Мекку. Если бы мечеть была, как обычно, прямоугольной, с выступающим михрабом, это нарушило бы ярмарочную классицистическую симметрию, поэтому архи­тектор спроектировал симметричное, восьмиугольное, почти круглое в плане здание. Минарет Леер сделал в виде трехступенчатого шпиля, увенчанного полумесяцем.

Кроме приезжих купцов значительную часть прихожан мечети составляли нижегородские татары из Сергачского уезда, которые приезжали на ярмарку на заработки: их было очень много среди грузчиков и других рабочих людей.

Вот как описывал пение ярмарочного муэдзина Льюис Кэрролл (он побывал в Нижнем в составе англиканской церковной делегации в 1867 году):

«Начало каждого предложения произносилось монотонной скоро­говоркой, а по мере приближения к концу голос служителя поднимался все выше, пока не заканчивался долгим пронзительным воплем, кото­рый так заунывно звучал в тишине, что сердце холодело…»

Армянская церковь

Армянская ярмарочная диаспора составляла около 10 тысяч человек. Армян­ские купцы из персидских пределов торговали с русскими землями веками. При Алексее Михайловиче они получили привилегии в торговле шелком (в том числе им разрешили провозить его через Архангельск в Европу). Важную роль играли они и на Макарьевской ярмарке, где тоже стояла армянская церковь.

Армянскую церковь Сурб Григор Лусаворич, то есть Святого Григория Просветителя, также построил Антон Леер — как и мечеть, возведена она была на средства казны. В плане она повторяла мечеть: тот же восьми­угольник, приближенный к кругу. Но только завершен он был классицисти­ческим куполом, а кроме того, к церкви была пристроена колокольня.

Александро-Невский собор

В 1856 году купечество решило построить еще один собор — в память посе­щения ярмарки Александром II. Ходатайство к губернатору было удовле­тво­рено, разрешение получено, но деньги на строительство — почти полмиллиона рублей — собирали десять лет. Место выбрали у самой стрелки.

Строился храм тоже долго. Первый проект сделал к 1864 году губернский архитектор Роберт Килевейн, который ориентировался на типовые пятишатро­вые храмы Константина Тона. В том же году собор заложили. В 1867 году проект Килевейна доработал архитектор Лев Даль, сын создателя Толкового словаря живого великорусского языка: он усилил продольное направление и усложнил общий силуэт. Но окончательно в Петербурге утвердили компо­зи­цию Килевейна с упрощенными деталями фасадов, в которых просматривались элементы не только древнерусской, но и романской архитектуры.

Храм заложили повторно в 1868-м, и строился он 13 лет: освящение состоялось 20 июля 1881 года в присутствии Александра III (его отца убили пятью меся­цами раньше). В соборе были применены новейшие инженерно-технические решения: центральный шатер имеет металлические несущие конструкции, церковные главы также сделаны из металла, а кресты вызолочены гальвани­ческим способом. Почва на стрелке неверная, близко подступают грунтовые воды, и вместо свай Килевейн предложил сделать фундамент в виде большого дубового плота, который словно плавает в заполненной водой большой глиня­ной ванне, образовавшейся под тяжестью здания.

Иконы для храма были написаны московским мастером Федором Соколовым, кроме того, сюда перевезли образа из упраздненного в 1868 году Макарьевского монастыря. После открытия собор стали называть Новоярмарочным, а Спас­ский, соответственно, Староярмарочным. 

Старообрядческие сходбища

Среди русских купцов (и не только купцов), съезжавшихся на ярмарку, было много старообрядцев со всей России: по подсчетам Павла Мельникова, до 75 тысяч человек ежегодно. Вплоть до начала XX века для своих собраний им нужно было строго конспирироваться и давать большие взятки полицей­ским чинам, чтобы те закрывали на это глаза. В середине XIX века нижего­родский старший полицмейстер брал 100 рублей серебром за каждую воскресную и праздничную службу.

Тот же Мельников рассказывает, в каких местах собирались на ярмарке и в самом городе старообрядцы разных толков: федосеевцы — во временной моленной, содержавшейся на средства купцов Гучковых, поморцы и бегло­поповцы — в доме Гущина в Нижнем, где была моленная, устроенная Елисеем Морозовым, филипповцы — у московского купца Дудышкина и в Сормове, нетовцы — в Мурашкинском ряду на ярмарке.

В 1905 году Николай II издал указ «Об укреплении начал веротерпимости», и собрания легализовались. В частности, именно в Нижнем проводились Всероссийские съезды старообрядцев Белокриницкого согласия. Первым открытым был шестой съезд, в 1905 году, до этого они были тайными. Проводились они в домах Веры Сироткиной (на Верхне-Волжской набережной) и ее сына Дмитрия (на Ильинке).

Глава 7. Где помыться и как найти туалет

Баням было отдано довольно большое пространство за Обводным каналом, напротив Староярмарочного собора. Были также дешевые бани с дурной славой на Орен­бургской улице и в Азиатском переулке — рядом с Мещерским озером и Само­катами: главное назначение их, пишет Павел Мельников, «не для омовения тела, а совсем для другого, так что бани эти и топятся нарочно не очень жарко». Кроме того, на Московском шоссе работали бани Соболева — их называли «Соболя», а в Кунавине — «Перлы», бани Перлова. Они были недешевы и славились в первую очередь дикими кутежами, а их «особосемейные номера» больше напоминали дома терпимости. 

По периметру торговых рядов, на внутренних берегах Обводного канала, можно было встретить небольшие беленные известью башенки с уходящими вниз винто­выми лестницами. Башенки были снабжены трубами, покрытыми проволочной сеткой, из которых вился небольшой дымок. Это входы в одно из главных инженерных сооружений Бетанкура — общественные туалеты, по словам пораженного ими Теофиля Готье, «гигантское и необычное сооружение, может быть единственное в своем роде во всем мире».

Они представляли собой длинные подземные коридоры, всегда отапливаю­щиеся печами (отсюда дымок). По одной стороне в каждом коридоре шел ряд кабин, что примечательно, без дверей; в некоторых из них висели сосуды — для омовения мусульман.

Два раза в сутки накопившиеся нечистоты смывались сильными потоками воды, выпускаемой из Мещерского озера, и уносились в Оку. «Обоня­ние, — рассказывал Александр Милюков, — страдает здесь не больше, чем в иные дни на гранитных набережных Мойки и Екатерининского канала».

Кроме того, в ретирады спускались покурить: на всей остальной территории ярмарки это было строго запрещено из соображений противопожарной безопасности.

Глава 8. Чего опасаться

Толпа на Самокатной площади. Фотография Максима Дмитриева. Конец XIX — начало XX века

Стечение большого количества людей с деньгами привлекало на ярмарку преступников всех мастей — от мошенников и воров до откровенных грабителей.

Недоброй славой пользовался ресторан Кузнецова на Мещерском озере, где был сад с киосками, заменявшими отдельные кабинеты. В нем работала шайка из пяти человек, в которую входили «нимфы радости» и фармацевт. Молодые девушки возбуждали посетителей на дорогие подарки, с которых получали долю от хозяев заведения. Но самая большая опасность грозила загулявшим толстосумам. Специально для таких случаев фармацевт готовил так называе­мую «малинку»: вино, преимущественно шампанское, с отравой из смеси хлоралгидрата и секретного снадобья. Когда жертва порядком ошалевала от выпивки, сирены хором запевали «Ягоду-малину», и это было знаком. На столе незаметно появлялась «малинка»: действие ее было довольно быстрое и приводило человека в состояние, близкое к летаргическому, после чего его обчищали до нитки. Иногда сердце жертвы не выдерживало, и тогда труп относили в специальный подвал, обложенный льдом, а когда наступал удобный момент, отправляли на дно канала или Мещерского озера.

О неприкрытых грабежах писал среди прочих Гиляровский, который помог одному ночному гуляке отбиться от профессиональных злодеев. Он же писал о двух «мельницах», подпольных казино и притонах, и ярмарочном клубе в караван-сарае, где играли в основном в макао — и где работали крупные московские шулера.

Глава 9. Как развлечься

Посмотреть спектакль

Для театра выделили площадь за каналом через пару кварталов от Главного дома. В первые годы ярмарки там выступала крепостная труппа ардатовского помещика князя Николая Шаховского. Это был первый публичный театр в Нижнем, он появился в 1798 году. В дальнейшем в ярмарочном театре выступали как местные актеры, так и гастролирующие.

По периметру большого здания — все-таки ярмарка — располагались магазины. После 1895 года, когда театр купил оперный певец Николай Фигнер, он стал называться Театром Фигнера. В ту пору здание уже стало каменным, а при прежнем владельце, антрепренере Федоре Смолькове, оно было выстроено из дырявого барочного леса со скрипящими полами и лестницами.

В ярмарочном театре выступали многие знаменитые артисты того времени: в 1820-х — Павел Молчанов, в 1840-х — юная Любовь Косицкая, позднее — Михаил Щепкин, Гликерия Федотова, Сергей Шумский, Александр Мартынов, Василий Живокини, Александр Ленский, Иван Горбунов. Здесь играл Шекспира американец Айра Олдридж, европейская звезда: чернокожий актер уехал из Штатов, где ему не давали выступать расисты.

Далеко не всегда театр был полон, а предпочтения публики заставляли актеров, что называется, переигрывать. Как писал в 1865 году в «Ярмарочном листке» его редактор, писатель Александр Гациский, «покойный Мартынов делал, бывало, опыты над вкусом ярмарочной публики: играешь как следует — ни щелчка, что называется; начнешь уснащать свою игру фарсами — трещит театр от рукоплесканий».

Репертуар тоже был соответствующим: «Женевская сиротка», «Жизнь игрока» и «Материнские благословения». Впрочем, давали и «Маскарад», и «Гамлета». А «Братья-разбойники» на афишах представлялись так: «Потрясающая трагедия из разбойничьего мира и жизни гордых феодалов. Сочинение когда-то всемирно известного и знаменитого немецкого писателя Шиллера». Ставились и оперы: «Сорока-воровка», «Дочь полка», «Сомнамбула», «Асколь­дова могила», «Волшебная флейта» и «Волшебный стрелок», «Риголетто» и «Травиата», «Пиковая дама» и «Евгений Онегин», — а также какие-то «демихарактерные балеты».

Сходить в цирк

Первый цирковой балаган был открыт на ярмарке в первый же год ее работы на новом месте, в 1817 году (на Макарьевской ярмарке также давали цирковые представления). Выступали танцовщики, фокусники, плясуны на канатах и медвежатники из Сергача со своими дрессированными медведями.

Первоначально цирк располагался к северо-востоку от ярмарки, за каналом, на том месте, где впоследствии был устроен ипподром. Известно, что владель­цами его были Прис, затем Велле, а после 1867 года — Карл Гинне. Давали там «балеты-самодельщины», переделанные из известных балетов и опер. «Идет, например, „Роберт-дьявол“, и оркестр тянет без конца какую-нибудь польку, постоянно сбиваясь с такта», — писала в 1865 году газета «Нижегородский ярмарочный справочный листок».

В 1879 году под новый цирк известным цирковым братьям Никитиным выделили землю рядом с Мещерским озером. Сначала это был временный балаган, потом стационарное деревянное здание, и, наконец, 26 июля 1886 года открылся каменный цирк. Вот как описывает их представления Андрей Мель­ников: «В цирке Никитиных всегда какая-нибудь свежая новинка по части разных кувырканий и в заключение балет самого чепушистого, но полного эффекта содержания». Историк Дмитрий Смирнов в «Нижегородской старине» рассказывает про наездницу, которая раздевалась на глазах у публики: «Трюк состоял в том, что наездница, испытывая нетерпеливое ожидание зрителя, медленно снимала с себя одни за другими до 15 пар панталон и сорочек и оставалась наконец в трико телесного цвета». Выступали также любимец публики, «вечно юный мальчик Коля Никитин, эквилибрист и жонглер на лошади», укротительница тигров «мадемуазель Маргарита» и Владимир Дуров на дрессированной свинье.

Съездить на бега

Ипподром появился на ярмарке в 1896 году, он был построен ко Всероссийской промышленной и художественной выставке. Его устроили за каналом, на Гордеевских лугах. Дорожка была длиной почти в полтора километра, и в начале XX века поверх­ностный слой пропитали 400 тоннами нефтяных остатков: такой отличной дорожки не было в России больше нигде. Примерно в то же время там появи­лись жокейские экипажи-качалки на пневматических шинах.

Профессиональный интерес бега представляли для московских, пензенских и казанских конезаводчиков, а в зрителях собиралась вся ярмарочная знать во главе с губернатором. Любила сюда приезжать и ярмарочная творческая интеллигенция: актеры, циркачи, певцы и певицы. Много было гостей ярмарки с Востока, которые наблюдали за бегами весьма азартно.

Пообедать с заезжими литераторами

В 1864 году в Ярмарочном биржевом комитете решили, что пора сближать купечество и интеллигенцию. 14 августа был устроен обед, на который пригласили купцов и литераторов, оказавшихся в то время на ярмарке. Среди участников были экономист Владимир Безобразов, издатель сатирического журнала «Заноза» Илья Арсеньев, начинавший тогда литературную карьеру Петр Боборыкин, Павел Мельников-Печерский, писатель-этнограф, собиратель народных побасенок и загадок Павел Якушкин, драматург Федор Кони, редак­тор местных «Губернских ведомостей» и «Ярмарочной газеты» Александр Гациский. Именитое купечество представляли среди прочих мануфактурист Яков Гарелин, уральский железный заводчик Петр Шувалов, владелец Сормовского завода Дмитрий Бенардаки.

Говорились речи, провозглашались тосты, много пили. Якушкин, будучи навеселе, по своему обыкновению сыпал шутками и прибаутками. Арсеньев «ни с того ни с сего в речи своей от имени всей литературы обругал купечество подлецами». За купцов вступился граф Шувалов, но вышло неважно: по-русски говорить у него получалось не очень хорошо, а перейти на французский было неудобно. Всем стало смешно и неловко, и скандал был большой.

Тем не менее через три дня состоялся новый купеческо-литераторский банкет. На нем Якушкин, быстро напившись, «сделал какое-то невежество» по отно­шению к Безобразову. Тот обиделся и, по слухам, пожаловался временному нижегородскому генерал-губернатору Николаю Огареву. Кроме того, Якушкин после обеда набедокурил в ресторане Егорова — надерзил жандарму. По сово­купности его арестовали, отправили в Петербург, а потом выслали к матери в Орел. После этого литераторские обеды не возобновлялась.

Сходить в кино

С синематографом гости Нижегородской ярмарки познакомились уже на сле­дующий год после его изобретения. В 1896 году Шарль Омон, французский антрепренер-авантюрист, открыл свой «Театр концерт-паризьен», в котором показал первые фильмы братьев Люмьер: «Прибытие поезда», «Выход с за­вода», «Кормление младенца» и «Политый поливальщик». Заведение Омона было кафешантаном с отчетливой репутацией публичного дома; не слишком интеллектуальным развлечением считалось и кино. Одним из первых зрителей люмьеровских работ на ярмарке был Максим Горький; вот что он писал в своей рецензии в газете «Нижегородский листок»:

«И вдруг что-то щелкает, все исчезает, и на экране является поезд желез­ной дороги. Он мчится стрелой прямо на вас — берегитесь! Кажется, что вот-вот он ринется во тьму, в которой вы сидите, и превратит вас в рваный мешок кожи, полный измятого мяса и раздробленных костей, и разрушит, превратит в обломки и в пыль этот зал и это здание, где так много вина, женщин, музыки и порока».

В следующем, 1897-м, ярмарка сама попала на кинопленку: ее гостей снял физик-оптик Карл-Оскар Краузе, а фильм показали в кинематографе Месстера, который находился в цирке братьев Никитиных. Позднее появился и кино­павильон «Прожектор». «Из Парижа. Волшебный мир», — было написано на его вывеске. Там можно было посмотреть «Войну и мир», «Нану» (экранизация Золя), «Тайны доктора Фауста». 

Уйти в загул

О купеческих загулах ходили легенды, и даже оленя на нижегородском гербе называли «веселой козой»: ярмарка прочно ассоциировалась с безудержным весельем. Торжище располагало множеством соблазнов, большое количество денег за проданные товары тоже било в голову, и в результате люди, которые весь год вели благоразумный образ жизни, бросались во все тяжкие. Совсем уж размашистая разгульная жизнь стала сходить на нет из-за развитого железнодорожного сообщения. Купцам стало незачем находиться на ярмарке все время, можно было быстро приехать на три дня и столь же быстро отправиться по другим своим делам.

Главными разгульными местами были, разумеется, рестораны — с отдельными кабинетами и цыганскими хорами, которые со временем сменились русскими. Особое место в системе развлечений занимали знаменитые ярмарочные арфистки, которые ходили между столами, выпрашивая деньги «на ноты», пели под арфу удалые песни, но в целом зарабатывали не столько голосом, сколько телом. Их одно время запретили, что привело к серьезному падению доходов многих заведений.

Гуляли по-разному. Один молодец выкупил все места в ярмарочном театре и спал в ложе до конца спектакля. Другой в веселую минуту высыпал из окна мешок золота. А крупный пароходовладелец мог допиться до того, чтобы возомнить себя банкротом и сбежать, украв у самого себя из кассы тридцать тысяч рублей. Любили сорить родительскими деньгами дети богатых купцов. Так, в буфете ресторана Егорова по вечерам любил сидеть наследник одного известного суконщика; пил он только красное и только полубутылками; по мере того как он их одну за одной опоражнивал, «становился все развязней и, встречая входивших посетителей, бросался в объятия каждого, уже не различая знакомого от чужого». Часто также били зеркала, вымазывали лица официантов горчицей и совершали другие поступки, далекие от идеаль­ных. А одним из любимых развлечений купцов была игра в «аквариум»: на пюпитр вместо нот клали сторублевые купюры и заказывали пианисту любимую мелодию. Под ее звуки огромный рояль наполняли шампанским и пускали туда рыбок.

Покататься на самокатах

Самокатная площадь, или попросту Самокаты, — главное место народного веселья. Названа она в честь стоявших там каруселей. В последние десятилетия существования ярмарки в них не было ничего особенного: лошадки да повозки. Но раньше самокаты были устроены куда сложнее.

Это были двухэтажные тесовые строения: на втором этаже вращалась огромная карусель, на первом помещалась машина, которая приводила ее в движение. Вокруг шла галерея, украшенная флагами, изображениями невиданных чудищ и прочей мишурой. Андрей Мельников писал: 

«На перилах этой галереи, свесив ноги к стоявшему постоянно перед таким зданием народу, сидел „дед“ с длинной мочальной бородой и сыпал неистощимым потоком всевоз­можные шутки и прибаутки, остроты, причем предметом осмеяния нередко являлся кто-нибудь из толпы, на что последний не обижался, а даже отчасти был доволен, привлекая на себя всеобщее внимание. По тому же барьеру расхаживали, кривляясь, пестро разодетые в грязных лохмотьях скоморохи, кто из них был наряжен петухом, кто страусом, кто котом, кто медведем, зайцем».

На карусели скакали на коньках подростки, «…тогда как в колясках рассажи­вались кавалеры в солдатских шинелях с самокатскими дамами в платочках, нарумяненными и набеленными; здесь же можно было видеть и загулявшего молодца из гостиного двора, обнявшись с горничной из дешевых номеров, и подвыпившего средних лет в засаленной шинелишке чиновника; все это кружилось вихрем среди шума, гама и грохота бубен и барабанов».

Кроме ударных инструментов визжали рожки, тенорили разбитые валторны и пели хоры. В некоторых самокатах разыгрывали сцены — преимущественно из жизни волжских разбойников.

Вокруг были и другие балаганы, где также давали представления, но уже без каруселей: тут «Падение Гуниба» и «Взятие Шамиля», там «механический театр» показывал шествие папы Пия IX, рядом — зверинец Крейцберга, поодаль — вывеска «Планета счастья с механической пушкой», за ней — стереоскопическая галерея Патюэля и, наконец, кабинет восковых фигур, «…где показывались пытки инквизиции, и в особом „научном“ отделе что-то, к обозрению чего не допускались „дамы“».

А главное, на Самокатах было множество трактиров, кабаков, харчевен невысокого пошиба, так что жизнь там шла разгульная.

Сфотографироваться

На ярмарке была целая фотографическая линия с портретными мастерскими местных и приезжих фотографов. Так, свои павильоны тут были у Михаила Настюкова и его ученика Андрея Карелина: они делали портреты музейного уровня — по крайней мере, сейчас их можно увидеть в фотомузеях. В 1874 году в павильоне Настюкова на ярмарке, а позднее и в городском ателье Карелина работал выдающийся фотограф Максим Дмитриев. Своего ярмарочного балагана у него не было: за портретом нужно было отправляться в его мастерскую в город, на Осыпную улицу.

Посетить выставку

На ярмарке регулярно устраивали художественные выставки, которые, впрочем, не пользовались успехом. Самая представительная состоялась в Главном доме в 1865 году. Устроило ее Санкт-Петербургское собрание художников, и на ней можно было увидеть «Отторжение Иуды» Николая Ге, «Бегство Дмитрия Самозванца из корчмы на литовской границе» Григория Мясоедова, «Склад чая на Нижегородской ярмарке» Андрея Попова, портрет Екатерины II работы Левицкого, пейзажи Сильвестра Щедрина, картины Брюллова.

Но самой главной выставкой, связанной с Нижегородской ярмаркой, стала Всероссийская промышленная и художественная выставка 1896 года. Она представляла собой целый город в соседней слободе Кунавино: 84 гектара, на которых построили около 200 павильонов — чтобы обойти все, нужно было не меньше недели. Соединяла выставку с ярмаркой и городом специально построенная трамвайная линия.

Там можно было увидеть первую в мире гиперболоидную башню Шухова, первый российский автомобиль Яковлева и Фрезе, грозоотметчик Попова (предшественник радиоприемника) и множество других технических изобре­тений. В Центральном павильоне рассказывали об успехах России в горном деле, металлургии и других отраслях промышленности. В машинном отделе, гигантском павильоне, перекрытом арочными конструкциями Шухова, демон­стрировали различные станки и машины, в павильоне Волжско-Каспийского пароходства — модели кораблей и подлинные яхты, построенные Петром I. В павильоне «Крайний Север», оформленном Константином Коровиным, впервые с такой подробностью и наглядностью показывали богатства огром­ного и практически неизвестного края. В художественный отдел привезли современную живопись: Левитана, Поленова, Нестерова. Для внушительного «Воззвания Минина» Маковского был выстроен отдельный павильон — как и для двух панно Врубеля, «Микула Селянинович» и «Принцесса Греза», со скандалом отринутых художественным отделом (поэтому для них Савва Мамонтов построил отдельный павильон).

Впрочем, Всероссийская выставка 1896 года достойна отдельного путеводителя.