Как наказывали за преступления во времена Шекспира

Привет вам, тюрьмы короля…

Итак, преступник пойман, мотив деяния установлен — и теперь, согласно процедуре, его ожидают тюрьма, суд и казнь. Впрочем, «ожидают» — это громко сказано, ведь по сравнению с узилищами тюдоровской Англии современные тюрьмы, даже российские, выглядят как фешенебельные отели.

В одном только Лондоне к услугам взыскательной публики был доступен целый ряд соответствующих учреждений — тюрьмы Ньюгейт, Кингс Бенч, Флит, Маршалси и, конечно, Тауэр, куда обычно сажали вип‑персон.

Что объединяло все эти заведения, так это ужасающая антисанитария, радикально спартанские условия содержания, сырость, крысы и тому подобные удовольствия. Тюремный рацион, чтобы вы понимали, обычно составлял три-четыре кусочка плохонького ячменного хлеба в день. Естественно, всё это приводило к крайне высокой смертности среди заключённых.

Дожить до суда в шекспировском Лондоне было чем-то вроде отдельного квеста.

На этом, впрочем, развлекательная программа не заканчивалась, ведь подследственного ещё ожидали допросы. И тут важно сделать одну ремарку — официально в Англии пытки во время следствия были запрещены. А раз официально нельзя, значит, надо пытать неофициально! Чем и занимались с завидным упорством. Как заметил сэр Уолтер Рэли — на минуточку, один из первых людей государства и фаворит Елизаветы I, — дыба «нигде не использовалась так, как в Англии». Наш Иван IV, возможно, мог бы оспорить данный тезис, однако правда состоит в том, что на дождливом острове тоже пытали много и со вкусом.

После всех следственных мероприятий обвиняемый отправлялся на суд. В наши дни судебные процессы порой длятся месяцами, однако в те святые времена всё было проще — даже по тяжким преступлениям вроде убийства заседания никогда не длились дольше одного дня, а зачастую дело вообще решалось за какие-то полчаса. Ещё раз — всего-то полчаса требовалось, чтобы решить судьбу человека.

Сами судебные заседания тоже подразделялись на несколько видов. Это могли быть выездные суды на местах, проводившиеся дважды в год, где судей назначал монарх. В Лондоне, естественно, подобные заседания проводились чаще. Дворян же судили исключительно в столице — для этого в Вестминстер-Холле проводился суд пэров под председательством короля или королевы.

Перед началом судебного процесса жюри присяжных внимательно изучало обвинительные заключения, подготовленные мировым судьёй и коронером, и выясняло, есть ли вообще основания для слушания. Если таковые находились, заключение признавалось «истинным» и начиналось судебное разбирательство. Обвинительное заключение зачитывалось вслух, после чего обвиняемый мог выступить в свою защиту. Если он признавал себя виновным, его дело откладывалось до вынесения приговора. Если не признавал — представал перед судом «Бога и страны», что на деле означало коллегию присяжных из двенадцати человек: джентльменов и йоменов (свободных земледельцев).

С обвиняемого снимали кандалы, после чего начиналось слушание. И обвинение, и обвиняемый могли приглашать свидетелей, в том числе и детей, которые давали показания под присягой. При этом подсудимый не имел адвоката или иного юридического защитника и мог защищать себя исключительно своими силами. Несмотря на то, что выносить вердикт должны были присяжные, фактически судьи давали им инструкции, а иногда и оказывали прямое давление. С другой стороны, если обвиняемый был влиятельным человеком, он, в свою очередь, тоже мог давить как на присяжных, так и на судью.

На практике это могло выражаться как в вынесении оправдательного приговора, так и, в случае очевидной вины, в переквалификации с предумышленного убийства на, скажем, непредумышленное, совершённое в рамках самообороны и так далее.

Обвиняемого могли признать сумасшедшим и — как следствие — освободить от ответственности за свершённое.

Современные историки говорят, что процент обвинительных приговоров по Англии того времени варьировался от 49 процентов в Суссексе до 68 процентов в Кенте.

Не стоит, однако, думать, что на этом всё заканчивалось. Порой судебные разборки приводили к самым непредсказуемым последствиям. Так, например, мировой судья из Глостершира Джон Паунсефот в 1516 году был застрелен насмерть группой людей, когда направлялся на выездное заседание. Руководил нападавшими некий Джон Сэвидж, который, конечно же, по совершенно случайному совпадению являлся шерифом соседнего округа. Лишь после того, как вдова убитого обратилась напрямую к королю, этим вопросом занялись вплотную. В итоге Сэвидж получил монаршее помилование, однако был обязан выплатить вдове убитого серьёзную денежную компенсацию.

После вынесения приговора осуждённый возвращался в тюрьму, где должен был дожидаться экзекуции. И да, это означало ещё один шанс не дожить до неё. Впрочем, некоторые изворотливые умы порой находили интересные лазейки.

Пока ещё не поздно нам сделать остановку…

Было несколько легальных способов как минимум отсрочить исполнение приговора, а как максимум — спасти свою шею от верёвки палача. Например, закон запрещал казнить беременных женщин, поэтому дамы частенько пользовались подобной отсрочкой. В случае, если это была симуляция беременности, раскрытие обмана было лишь вопросом времени, однако в любом случае за время отсрочки многое могло случиться.

Например — можно было получить королевское помилование. Другое дело, что для этого требовалось иметь довольно серьёзные контакты при дворе, чем абсолютное большинство людей похвастать не могли. Кроме того, можно было существенно смягчить приговор, доказав свою принадлежность к Церкви. Причём не обязательно даже было состоять в каком-либо братстве или сестринстве — порой хватало просто связно прочесть церковные тексты на латыни. Вины это не снимало, но позволяло ходатайствовать о рассмотрении дела церковным судом, который был существенно более мягким, чем мирской.

Впрочем, недолго музыка играла — уже Генрих VIII в рамках церковной реформы фактически упразднил данную практику. В то же время в ходу по-прежнему оставался старинный обычай монастырей предоставлять убежище всем, кто его просит, и для многих преступников это был неплохой вариант спастись. Другое дело, что большинство обителей ограничивали срок невыдачи в сорок дней, по прошествии которых беглеца брали под белы рученьки люди местного шерифа.

Некоторое время существовала практика в исключительных случаях выдворять убийц из страны.

Так, например, в 1527 году некий Томас Паркер ворвался в церковь в Лестере в поисках защиты — он утверждал, что нанёс другому человеку смертельное ранение. Когда же по его душу явился шериф, Паркер заявил, что готов отречься от зла и полностью посвятить себя служению церкви. В итоге его, разутого и с большим деревянным крестом в руках, под конвоем отвели в ближайший порт, где посадили на корабль и посоветовали под страхом смерти никогда более не возвращаться в Англию. Ну а чтобы не было соблазна — заклеймили как опасного преступника.

Впрочем, подобные случаи были единичными, да и в целом в начале XVII века практика предоставления церковной защиты была упразднена окончательно и бесповоротно.

Меня сегодня ждёт петля и гладкие столбы…

Да, именно петля, ведь казнь через повешение была самой распространённой для убийц на протяжении столетий. Очень часто виновных казнили или поблизости, или на том же месте, где они совершили злодеяние, — в этом был недвусмысленный намёк для остальных, что любое преступление будет наказано. Порой это приводило к довольно интересным казусам.

Так, например, в 1512 году королевский стражник по имени Ричард Ньюболд убил слугу лорда Уиллоуби, и Генрих VIII, который с юности отличался крутым нравом, приказал вздёрнуть преступника прямо в Вестминстерском дворце. Качающийся в петле труп украшал королевскую резиденцию два дня, в полной мере показав подданным, что с молодым королём шутки плохи.

Ох и наплачутся они от него в будущем!

Что характерно, сами современники оправдывали подобную практику… гуманизмом. Дескать, англичане — народ просвещённый, не чета разным туркам и уж тем более проклятым «лягушатникам», поэтому предпочитают казнить своих преступников самым быстрым, бескровным и максимально безболезненным способом. На практике, конечно, всё было далеко не так.

При Тюдорах, несмотря на постоянную практику, палачи ещё не научились быстро ломать повешенным шею, поскольку виселиц с открывающейся дырой в полу тогда не придумали. Вместо этого осуждённый становился на телегу, которая затем отъезжала в сторону, оставляя его висеть в петле. Соответственно, куда чаще люди долго и мучительно задыхались, так что подобную казнь вряд ли можно было считать гуманной.

Впрочем, иногда простого повешения казалось мало — его могли «усилить» дополнительной экзекуцией.

Некий Питер Берчетт в 1573 году закатил поножовщину на одной из лондонских улиц и крепко порезал не абы кого, а сэра Джона Хокинса — того самого, который в 1588 году вместе с Дрейком и остальными будет испанскую Армаду останавливать. Берчетта, естественно, кинули в холодную до суда, однако он не успокоился и умудрился убить одного из тюремных стражников. В итоге по совокупности дел ему сначала отрубили руку за то, что дважды поднял её на людей королевы, затем вздёрнули, после чего ещё и прибили к эшафоту отрубленную конечность — в назидание всех зевакам.

Гори, гори ясно!

Впрочем, с определённой точки зрения повешение действительно можно было считать самой гуманной казнью в тюдоровской Англии. Не потому, что оно таковой являлось, — просто остальные были ещё хуже. Так, например, во времена Шекспира в ходу была казнь через сожжение заживо. Любознательный читатель отметит, что так обычно казнили подозреваемых в колдовстве, и это верно, но — лишь отчасти.

Ещё в первой части нашего повествования мы отметили, что при Тюдорах худшим преступлением считалась измена, а уже потом — убийство. Причём измена не только короне, но и каким-то личным обязательствам — например супружеская. И вот как раз за измену, сопряжённую с убийством, могли казнить сожжением на костре.

Так, например, в 1582 году жена одного уроженца Вустершира закрутила интрижку с его молодым слугой. Вместе они подстроили смерть главы семейства, однако их раскрыли. Парочку привязали к одному столбу, обложили хворостом и заживо спалили. Законы, позволяющие сжигать людей на кострах, официально существовали в Англии до 1790 года.

Вот вам и эпоха Просвещения.

Поводом стало дело некоего повара по имени Ричард Руз, который отравил двух человек при помощи собственноручно приготовленного бульона. «Большой Генри», как в простонародье именовали короля, оценил изобретательность кулинара и придумал тому казнь, не лишённую мрачной иронии, — именно дело Руза стало судебным прецедентом, давшим дорогу практике заживо варить преступников в котле. Выглядело это так — обвиняемого, связанного и подвешенного на цепь, несколько раз опускали в кипящий котёл «до готовности».

Жуть, в общем.

Прочие радости жизни

Случалось так, что предъявить обвинение не получалось либо для вынесения приговора не хватало улик, — тогда обвиняемого попросту могли заморить в тюрьме. К XVI веку, дабы ускорить этот процесс, определённое распространение получила практика давки заключённых тяжёлыми каменными плитами. Один из современников в 1583 году описал подобную экзекуцию, проводившуюся в тюрьме Ньюгейт. Жертву связывали и клали на стол, сверху помещали другой стол, только перевёрнутый, а уже на него постепенно докладывали камни или свинцовые грузики.

Самое интересное, что «в отказ» обычно шли из самых что ни на есть прагматичных соображений — если обвиняемый признавал свою вину, все его владения и собственность могли быть конфискованы в пользу короны. Если же не признавал и тем самым мог обречь себя на голодную смерть в тюрьме или казнь через расплющивание, право на всю собственность сохранялось за его фамилией, поскольку де-юре его вина не была установлена. Соответственно, всё отходило либо его вдове, либо иным наследникам.

Маргарет Клитроу, арестованная в 1586 году за то, что предоставляла убежище католическим священникам в своём доме в Йорке (католицизм со второй половины XVI века был в Англии вне закона), отказалась сознаваться и добровольно обрекла себя на подобную казнь, спасая собственных детей от допросов и судебного преследования. Практика подобных казней сохранилась до XVIII века и была законодательно запрещена лишь в 1772 году.

Ещё одним примером тюдоровских казней было колесование, которое насчитывало как минимум несколько вариаций. Доходило даже до того, что осуждённых «ломали» колёсами проезжавшей по ним телеги.

Англичане развлекались как могли.

Ну а про отрубание голов и говорить нечего — Генрих VIII даже двух своих жён «укоротил» подобным образом.

В заключение стоит сказать, что англичане были весьма педантичны во всём, что касалось документирования процессов и казней, — порой выходили даже многостраничные брошюры, в красках описывавшие и судебный процесс, и экзекуцию. Печатались они, как правило, по горячим следам — спустя два-три дня после приведения приговора в исполнение — и продавались по два пенса за штуку в тавернах и прочих местах массового скопления народа. Можно сказать, это были образцы тогдашнего жанра «хоррор» — расхватывали их получше иных современных бестселлеров.

Именно поэтому нам так много известно о криминальной Англии времён Шекспира. К слову, современные историки полагают, что и сам великий драматург нет-нет, да и почитывал криминальную хронику — уж слишком детальными получались сцены преступлений в его пьесах.

Не исключено.