Карл XII: король, венчанный славой бесполезной

В России же Карл XII — всего лишь угрюмый и взъерошенный антагонист Петра Великого, швед, «погоревший» под Полтавой. Про то, что перед Полтавой у Карла была Нарва и десятки блистательно проведенных сражений, у нас вспоминать не принято. Карл XII в русском культурном пространстве остался таким, как его очертил А. Пушкин: «воинственным бродягой».

Он слеп, упрям, нетерпелив,
И легкомыслен, и кичлив,
Бог весть какому счастью верит;
Он силы новые врага
Успехом прошлым только мерит —
Сломить ему свои рога.

Противостояние «исполина» Петра, который «весь как божия гроза» — и Карла, который скользит над бездной, «венчанный славой бесполезной», в контексте гениальной поэмы, безусловно, оправданно и уместно. Но справедлива ли такая характеристика применительно не к персонажу романтического произведения, а к историческому деятелю? С Пушкиным, очевидно, согласился бы А. Стриндберг, классик и основоположник шведской литературы. Он решительно возражал, когда при нём Карла XII называли северным Александром Македонским.

«Александр распространял просвещение между варварами, поступая как ученик Аристотеля, — негодовал тот, — в то время как наш безбородый Лангобард совершал лишь грабительские походы… Карл XII был призраком, восставшим из гуннских могил, готом, которому было необходимо вновь сжечь Рим, Дон Кихотом, освобождавшим каторжников, заковывавшим при этом собственных подданных в железо, забивая их в кровь».

И факты остаются фактами: Швеция, надломившись во время правления Карла, так и не смогла оправиться, долгое время оставаясь разоренной и истерзанной страной, а военные подвиги прошлых лет были плохим утешением. «Бесполезная слава» короля-воина обернулась для вверенной ему державы тяжелыми безрадостными временами…

17 июня (по юлианскому календарю) 1682 г. утром в Стокгольме бушевала непогода, ветер выл и срывал кровлю с домов, носил тучи пыли и сора. Оглушительно грохнули пушки — ровно 21 выстрел. Карл XI записал в дневник: «Семнадцатого в субботу без четверти 7 утра моя супруга разрешилась сыном. Хвала Господу Богу, который помог ей!»

Ребенка крестили безотлагательно, по желанию короля новорожденный принц был назван Карлом — как и отец его, Карл XI, как и дед, Карл Х. Швеция вздохнула с облегчением: трону был обеспечен наследник. Этой ночью в Стокгольме мало кто лег спать трезвым.

Юному принцу давали самое лучшее воспитание, хотя более всего он питал склонность к наукам военным — из истории интересовался житием Александра Македонского и выдающимися битвами, географию изучал с пристальным и жадным интересом. Набожный, упорный и страшно честолюбивый, еще с детства, молодой Карл был любимцем своего сурового отца. Тот, реформатор и воитель — но, по воспоминаниям, человек, весьма далекий от утонченности, был рад увидеть в сыне военную жилку и воспитывал его по-мужски. На коня Карла впервые посадили четырехлетним малышом, и вскоре царственный отец охотно брал сына с собой на военные смотры, на инспекции гарнизонов — и на охоту. Охота в Швеции была вовсе не то же, что куртуазные выезды в оленьи леса в Версале или сложный ритуал соколиной ловли в России: это было по-настоящему опасное единоборство с хищным зверем. Своего первого волка мальчик застрелил в 8, а медведя — в 11 лет. Отец был и оставался для сына образцом во всём, и в своем детском дневнике Карл, отвечая на вопрос о своем заветном желании, записал: «Мне хотелось бы иметь счастье однажды сопровождать папу в поход». Учителя принца, тщательно отобранные отцом, преподавали ему все науки, которые пригодились бы юному принцу, когда он взойдет на престол. С ним разбирали исторические документы, он свободно читал и говорил на латыни, немецком, французском, а в фортификации, артиллерии и военном искусстве достиг серьезных успехов под руководством генерал-лейтенанта квартирмейстерской службы Карла Магнуса Стюарта, который в лице своего высокородного ученика столкнулся чуть ли не с большим фанатиком военного дела, чем сам Стюарт. Увы, солидные теоретические знания и задатки стратега и полководца — это было не всё, что нужно для хорошего и успешного царствования.

Он остался сиротой очень рано — сперва в могилу сошла мать, а через какое-то время и отец. Мальчику едва исполнилось 14 — и страной правил Опекунский совет вместе с вдовствующей королевой-матерью, бабушкой Карла. Опекуны вовсе не стремились оградить юношу от власти, его приглашали на все заседания, спрашивали его мнения по разбираемым вопросам, в сущности, понимая, что честь быть опекуном подростка-наследника отчасти сродни дамоклову мечу — слишком легко нажить врага в лице будущего короля. А власть Карла как правителя Швеции должна была стать абсолютной. На это были направлены практически все реформы его отца, Карла XI: в сущности, это его трудами и попечением шведская армия стала лучшей в Европе, это он наполнил государственную казну, изъяв у аристократии в пользу короны земли, ранее раздаренные монархами-предшественниками, если дворяне не могли документально доказать исконное право на владение этими землями (т. н. «редукция»). В распоряжении государства оказались отличные специалисты и понимающие, дельные администраторы, чьими отцами были крестьяне и ремесленники. Карл XI усиленно ратовал за шведский язык, в том числе и в богослужебной практике, серьезно занялся промышленностью и добычей полезных ископаемых, и всё это принесло свои плоды, когда на троне оказался его сын. Как свое королевское завещание он оставил своему сыну простые и понятные правила правления, каковых тот почти всегда неукоснительно придерживался:

• править твердой рукой,
• не давать никому поблажки,
• держать под контролем аристократов,
• ценить людей по заслугам, а не по происхождению,
• быть экономным в расходовании государственных средств.

Возможно, наберись юноша житейского опыта, научись соотносить абстрактные идеалы и простую повседневную жизнь, дела бы пошли совсем не так. Но история не знает сослагательного наклонения.

Отец, отобрав опекунов для сына и в общих чертах определив план развития страны, забыл указать, когда конкретно юный Карл может считаться достаточно взрослым, чтобы принять на себя бразды правления, и по этому поводу неоднократно возникали споры. Наконец дворянам пришло в голову, что 15-летний король наверняка будет сговорчивым и управляемым, а раз так — то, возможно, и ослабит силу «редукции», восстановив прежнее значение аристократии. Представители крестьянского сословия рукоплескали этому предложению, против были лишь отдельные представители духовенства, считая, что в 15 лет еще рано управлять государством.

Карл, в столь опрометчивом возрасте получив абсолютную власть, вел себя, прямо скажем, бесцеремонно. С компанией приятелей ради забавы срывали с прохожих шляпы. Однажды весельчаки запустили диких зайцев в сеймовую залу — и палили по ним, соревнуясь, кто больше настреляет, а потом поспорили, кто быстрее и ловче орудует саблей — и приказали пригнать им телят и козлят для тренировки: отрубали им головы с одного удара. Напивался молодой король просто чудовищно, а всякого, кто пытался заметить ему, что такое поведение недостойно правителя, он грубо выпроваживал из своих покоев. Деньги текли рекой — на подарки, на свадьбу любимой сестры, на королевские прихоти — так что к началу военных действий казна оказалась практически пуста. Немудрено, что его воспринимали как «кутилу на троне», с которым можно совершенно не церемониться, а раз так — то настала пора потеснить Швецию с карты мира и заставить ответить за все ее былые военные успехи.

Тройственный союз заключили между собой государи Дании, Саксонии и России, непосредственно граничившие со Швецией. Они решили, что сейчас самое время вернуть территории, когда-то отобранные «надменным соседом» — и удовлетворить свои интересы. Кроме того, было известно, что на международной арене у Швеции почти нет союзников — отчасти виной тому были отвратительные дипломатические способности Карла ­ — стало быть, опасаться серьезного конфликта нечего. Август Сильный (курфюст Саксонии и властитель Польши), Фредерик IV Датский — и царь Пётр договорились об одновременном нападении на Швецию с разных сторон. Пётр присоединился к союзу позже прочих, ведь сначала ему пришлось уладить дела с турками, война с которыми тянулась еще со времен Крымских походов его сестры, царевны Софьи. Ввязываться в неприятности на двух фронтах одновременно Пётр никак не желал, но Ингерманландия и выход к Балтийскому морю был настолько лакомым куском, что он поддержал идею. Чтобы усыпить подозрения шведов, Россия заключила со Швецией мир — и этого вероломства Карл так и не смог простить Петру никогда. Датчане напали на союзника и зятя Карла Фридриха IV Гольштейн-Готторпского, Пётр с армией проследовал к Нарве, а Август со своими саксонцами вторгся в Лифляндию и направлялся к Риге, центру Шведской Прибалтики.

Но внезапно, в экстремальной ситуации, когда нападение последовало не с одной, а с целых трех сторон, юный безобразник и позор королевского семейства полностью преобразился. Неожиданно для всех Швецию поддержали Голландия и Англия. Сам Карл совершенно бросил валять дурака, в частности пить, армия была мобилизирована, все указания по поводу государственного управления в отсутствие короля сделаны — и вскоре шведы провожали своего короля на войну. Битва на море затянулась — несмотря на военную помощь англо-голландской эскадры, и был принят рискованный план морского десанта. В результате шведы оказались под самыми стенами Копенгагена. Для этого им потребовалось переправиться через пролив Эресунн. 18-летний король с четырьмя пехотными батальонами в шторм на шлюпках пересекли пролив, и к рассвету 25 июля атаковали датчан. Король со шпагой в руках выпрыгнул с корабля первым — и оказался по горло в воде, солдаты посыпались за ним, держа над головами мушкеты, чтобы порох не промок. Бой длился недолго. Фредерик IV поспешно сдался, разгневав своих союзников, и заключил мир с Голштинией. Карл страстно хотел добить Данию, захватить Копенгаген, но союзники категорически запрещали ему это сделать. Ведь войны Дании Швеция не объявляла — а инцидент с Голштинией исчерпан. Кроме того, на продолжение войны у Швеции не было денег — и на эту-то операцию еле наскребли. Скрепя сердце Карл был вынужден согласиться с доводами дипломатов.

Следующей целью Карла стал русский великан — Пётр, рвущийся к Нарве. Терять Нарву Карл не собирался, кроме того, коварство московитов, заключивших мир — и тут же отказавшихся от своих слов — ранило его в самое сердце и требовало отмщения. Едва отыскав денег, вместе с солдатами он отправился в дальний и трудный переход под нескончаемыми осенними дождями. 20 ноября армия Карла оказалась вблизи Нарвы. По легенде, Карл, в простой солдатской одежде, опустился на колени вместе со своими солдатами — и все они запели старинный псалом. Карл, истово верующий человек, искренне полагал, что если их дело правое, то и Бог на их стороне, а его армия была готова идти в огонь и в воду за своим отчаянным королем. В этот момент подул сильнейший ветер, повалил снег — и в снегу, без барабанов и труб, молча, каролинеры пошли в атаку на русские укрепления. Из-за метели русские не увидели приближения противника — шведы появились перед ними буквально из ниоткуда. Разгром под Нарвой был полный — в руках шведов оказались практически все пушки, потери армии Петра были около 10 000 человек, потери шведов составили 700 человек убитыми и 1200 ранеными. Имя Карла гремело по всей Европе.

Следующей мишенью был Август. И Карл со своим войском, влюбленным в своего короля-солдата, и тут оказался победоносен. Август был разгромлен — и более того — свергнут с польского престола. Правда, на это ушло непомерно много времени, и все советники Карла, кто хоть немного разбирался в особенностях государственного управления в Польше, предупреждали его и заклинали — ни в коем случае не ввязываться в вопросы лишения Августа польского трона… Но Карл, не слушаясь ничьих советов, решил поступать так, как сочтет нужным — и, по выражению Петра I, «увяз в Польше». Он разгромил Августа и в результате сумел добиться того, что королем Польши стал Станислав Лещинский, лояльный шведам и личный друг Карла. Но времени на всё это потребовалось страшно много. Лишь в 1706 году Карл добился от Августа II мирного договора.

Пётр недаром называл шведов «своими учителями», а мы недаром называем его Великим. Он умел извлекать великую пользу даже из совершенно отчаянных ситуаций. После страшного разгрома под Нарвой он развил бурную деятельность, восстанавливая артиллерию, собирая и обучая подкрепление, еще и еще раз проанализировав как причины разгрома, так и сильные стороны шведов. И пока Карл со своей непобедимой армией гонялся за неуловимым Августом — то по Польше, то по Саксонии, русский царь, сделав все необходимые для себя выводы, с отдохнувшим и восстановившимся войском вернулся в Ингерманландию. Был взят Нотебург (Орешек) — и стал Шлиссельбургом, ключ-крепостью. Ивангород и Нарва опять приняли петровские гарнизоны. И наконец — в дельте Невы был заложен новый, небывалый град — Санкт-Петербург. До выхода к морю, портов, Адмиралтейства и верфей оставалось подать рукой.

Карл был героем и кумиром всей Европы. Его странные манеры — вернее, отказ от общепринятых манер, — придавали ему в глазах восторженных обожателей особую прелесть. Он позволял себе не носить парика, одевался исключительно в синий офицерский мундир с медными пуговицами, носил простой черный шейный платок и просторный плащ, которым укрывался в походе. Он был крайне неприхотлив в еде и прост в обращении. Его любимой едой был хлеб с маслом, окорок, а деликатесам он предпочитал шведские соленые сухари. Он не пил никаких крепких напитков, строго держа давний зарок. Он был бешено храбр — про его самообладание рассказывали легенды и анекдоты. Кроме того, его принципиальность и набожность вошли в легенду, а на досуге он читал жизнеописания великих римлян. Короче, в лице Карла Европа получила нового Александра, Цезаря и объект для поклонения — Карл стал буквально супергероем. Через сто лет таким же идолом и кумиром станет Наполеон Бонапарт. Недоброжелатели, правда, говорили, что Карл воняет, как простолюдин, потому что не меняет одежду неделями, что он невежа и солдафон — и даже не отстегивает острых шпор, что он избегает женщин и «ест как конь» — способен мазать себе бутерброд пальцем, по рассеянности забыв о ноже.

Россия неоднократно пыталась заключить с Карлом мир, желая обезопасить себя от нападения и законным путем попытаться завладеть аннексированной территорией. Но тот неизменно отвечал отказом, считая, что «хитрым московитам» веры нет, кроме того, уступать хоть клочок балтийской земли врагу шведский король не собирался. Было совершенно ясно, что войны не избежать — и вымечтанный город, который возводился уже три года на формально чужой территории, придется отбивать силой. Пётр уже примерно представлял, как должна строиться стратегия войны с противником вроде «брата нашего Каролуса».

Наконец, покончив с Августом, Карл решил вернуться к Петру.

Первоначально он планировал ударить на Псков — и отсечь от Империи этот район. Но новая информация привела его к еще более амбициозному плану. Узнав, что в России далеко не все довольны политикой, а еще больше ­ — методами действия Петра, он решил идти на Москву и, захватив столицу, уничтожить это государство. По новому плану, Россию полагалось «видоизменить»: север (включая Псков и Новгород) должен был быть отрезан от Москвы, Украина и Смоленщина — отойти Польше, децентрализация страны и превращение ее в отдельные княжества должны были стать залогом того, что «северный гигант» больше не поднимется. Во главе Москвы должен был оказаться тот правитель, который будет и впредь «знать свое место». В сущности, таковым мог оказаться и 18-летний царевич Алексей.

Карлу было 26 лет, он рассчитывал быстро и решительно расправиться со своим старым врагом, практически ничего не зная о том, что изменилось в русской армии за эти годы. Он яростно обдумывал стратегию и архитектонику этого монументального похода и разрабатывал свой план, включая туда всё большее количество участников — и турков, и поляков, и финнов… Петру было 36 — и он видел то, чего не мог предугадать Карл. Он знал, что героизм и порыв — это важно, но голодный солдат много не навоюет, а голодная лошадь попросту падет. И он отлично знал, как легко устроить голод армии, проходящей по чужой стране.

Пока «викинг нового поколения» медлил в Саксонии, Петр яростно укреплял ряд городов, которые должны были превратиться в крепости. Чинились мосты, прокладывались дороги. Вдоль предполагаемого пути Карла население предупреждали о необходимости строить подальше от дорог крепкие замаскированные укрытия, чтобы, если что, уходить туда самим и уводить скот. Смоленск, Великие Луки, Псков, Новгород и Нарву было велено определить как пункты, куда свозили хлеб и всё продовольствие и фураж. В Москве хлеб и прочие стратегические ресурсы складировались в Кремле. Свободно покидать или въезжать в города, определенные как стратегические пункты, было запрещено. Населению разъяснялось, что если придет неприятель, всё, что не будет спрятано или сдано, придется сжигать без пощады. Стратегию для армии выбрали следующую: битвы неприятелю ни в коем разе не давать, уходить, оставляя вокруг выжженную землю. Население заранее ненавидело завоевателей, но не менее — и «защитников». Казаки оперативно поджигали деревни перед приближением шведского войска — и бороться с огнем шведы уже были не в состоянии.

Такая тактика давала плоды: «оголожение» и выматывание шведской армии работало гораздо эффективнее, чем прямые сражения, где шведы всё еще умудрялись одерживать победы. Когда стало ясно, что предполагавшийся поход идет совсем не так, Карл всё равно продолжал придерживаться выбранной стратегии.

Генерал-квартирмейстер Аксель Юлленкрок в своих записках об этой войне приводит довольно выразительный случай: «Король подвинулся ближе к неприятелю и расположился в виду его ретраншементов, которые, находясь за рекою, с обеих сторон были окружены болотами. Здесь невозможно было пройти, потому что неприятель сильно укрепил все выходы. Мы простояли на этом месте несколько дней. Король вошел однажды в мою палатку и сказал, чтобы я посоветовал ему, каким бы образом двинуть дальше армию. Я отвечал: «Не зная плана Вашего Величества и предполагаемой Вами дороги, я не могу сообщить и своего мнения». Король отозвался, что у него нет никакого плана. Я сказал: «Ваше Величество изволите милостиво шутить со мною. Я знаю, что Ваше Величество имеете план, и куда намерены идти». Король отвечал: «А я не знаю, куда нам идти с армиею, если вы не выберете дороги». Я сказал: «При таких обстоятельствах мне весьма трудно сделать какое-либо предложение». В эту минуту на форпостах послышалась тревога, и король тотчас от меня уехал».

Прервать поход было невозможно — в немалой степени и потому, что жестоко пострадала бы гордость Карла. Плохо разведанная дорога, единолично принятый план идти на Москву, вглубь страны, а не ограничиться уже известной дорогой на Псков, масса ошибок и непонимания привели к тому, что шведское войско терпело большие лишения. Генералу Левенгаупу было приказано собрать в Курляндии и Лифляндии обоз и подкрепление — и двигаться на соединение с основным войском. Лето кончалось — и моральный дух непобедимой шведской армии тоже постепенно расшатывался. Петр отлично знал, что делал, когда выстраивал свой жестокий, но действенный план, беря себе в союзники голод, холод и деморализацию противника.

Опасаясь приближающейся зимы, Карл повернул в Северную Украину и тем самым еще более отдалился от корпуса Левенгаупа с обозами. Летучий отряд под личным командованием Петра разгромил корпус Левенгаупа, оставшийся без защиты, у деревни Лесной 9 октября 1708 г. — и Карлу больше не приходилось рассчитывать на подкрепление. Левенгауп, не сумев отбить обозы, с остатками армии ускоренным темпом ушел на соединение с Карлом, но армия осталась без фуража, продовольствия и оружия, всё это досталось русским. Эту победу Петр потом вполне заслуженно называл «матерью Полтавской баталии».

Помощь, которую мог предоставить гетман Мазепа, была не настолько велика, чтобы в корне изменить ситуацию. И хотя на Гетьманщине тактика «выжженной земли» прекратилась, но ситуация всё равно оставалась очень сложной. Зима пришла — и стала губительной для шведов, не сумевших найти удовлетворительные зимние квартиры. Казаки-запорожцы, ушедшие к Карлу, существенно осложнили ситуацию: как многие нерегулярные войска, они не обладали достаточной выучкой и дисциплиной, влиться в шведскую армию они не могли и не желали, работать с такими отрядами было для офицеров практически невозможно. Крепость Полтава была осаждена шведами, поскольку гетман Мазепа убедил Карла, что там в избытке есть всё необходимое: и фураж, и припасы. Это оказалось не так, в крепости не было практически ничего полезного для армии — но взять крепость не удалось, а время было безнадежно потеряно: русское войско окружило шведов. Само население осажденной Полтавы — включая женщин и детей — в едином порыве воспротивилось шведам до такой степени, что горожане растерзали человека, неосторожно обмолвившегося о возможной сдаче на милость осаждающих.

16 июня 1709 г., в день своего рождения, Карл выехал на рекогносцировку — прямо в лагерь верных Петру казаков, завязалась перестрелка, в ходе которой Карла ранили в пятку. Пулю вырезали, но через 11 дней решающей битвой Карл командовал с носилок. Кроме того, шведы уже были страшно измотаны, предполагаемый ход битвы недостаточно разъяснен командирам, предварительный план — незаметно продвинуться на позиции — сорван. Удача непоправимо отвернулась от Карла и его верных каролинеров. При битве под Полтавой шведское воинство, когда-то лучшее в мире — было разгромлено практически полностью, и Карл с Мазепой, в окружении остатка верных драбантов — элитного отряда Карла ­ — бежали, прорываясь через русские редуты. Они нашли убежище у Османской империи — под городом Бендеры. Через несколько часов Петр приказал пригласить в свой праздничный шатер пленных шведских генералов, усадил их за пиршественный стол, вернул шпаги фельдмаршалу Реншильду и принцу Вюртембергскому и великодушно пил за здоровье «своих учителей в ратном деле».

Авторитет русского войска и лично Петра вырос в Европе неизмеримо. А Карл с Мазепой и своими верными воинами-драбантами (всего 300 человек) нашли убежище у Османской империи — под городом Бендеры, где Карл почти 4 года провел в странном положении то ли пленника, то ли чрезмерно загостившегося гостя — плетя интриги, закатывая скандалы и требуя активных боевых действий против России. В конце концов султан Ахмед III был настолько утомлен буйным королем шведов, что тот был выслан в Швецию после огромного скандала со стрельбой и штурмом шведского лагеря. Мир России со Швецией, впрочем, был заключен только через 12 лет, и Россия получила-таки вожделенную Ингерманландию, на которую претендовала, а также Эстляндию, Лифляндию и ряд других территорий. Санкт-Петербург стал русским городом — и столицей России. Карл к тому времени был уже два года как мертв. До сих пор неизвестно, что именно стало причиной его смерти — во время осады датского замка Фредрикстен: выстрел снайпера или подосланный своими же убийца. Впрочем, официальная версия была, что королю в висок попал осколок ядра. Умирая, король всё же успел положить руку на эфес шпаги — и умер, держа оружие. Было ему 36 лет.