Мятеж на Сенатской площади

Прошлое часто представляется глянцевым, ярким, лица персонажей - благородны, помыслы чисты. Они храбрецы, готовые умереть за идею!

Такими виделись в романтической дымке и декабристы, восстание которых произошло 195 лет назад на Сенатской площади в Санкт-Петербурге в морозный, ветреный день. Думаешь о них, и в памяти возникают пушкинские строки: «Товарищ, верь: взойдет она, звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна…».

Однако, не вспряла тогда Россия. Спала еще почти век - до семнадцатого года. Но нынче все сильнее гложут сомнения, зачем было рушить крепкую державу, и на обломках самовластья строить новый строй? Но - воздвигли, стоял он семь десятилетий, но потом стал слабеть и рухнул. Сейчас опять что-то строим, но без тщательных чертежей, прежнего старания, громких лозунгов. Что выйдет, одному богу известно. А ежели не получится, снова обрушим и начнем сызнова…

Но не о сегодняшнем дне речь, а о позавчерашнем.

Декабристы собирались опрокинуть самодержавие. Но - странным образом. Вышли на Сенатскую полками и встали, обнажив сабли, взяв ружья наизготовку, под ледяным ветром с Невы. Не раз предоставлялась им возможность, пойти в атаку, смять правительственные войска, захватить Зимний дворец, Петропавловскую крепость. Заключили бы под стражу сановников, генералов, царскую семью. Впрочем, относительно последней у декабристов были иные, более радикальные, зловещие намерения…

Мысли о цареубийстве их буквально обуревали. Так, князь Федор Шаховской был готов собственноручно лишить жизни нового императора Николая I. Другой декабрист, Николай Оржицкий, тоже жаждал расправы, но готов был растерзать не одного властителя, а весь царствующий дом. На Адмиралтейском бульваре, в двадцати шагах от императора, стоял полковник Александр Булатов. Он держал за пазухой два заряженных пистолета с твердым намерением лишить монарха жизни…

Но царь остался жив, при том, что он был на виду, не прятался за спинами своих гренадеров. Не побоялся выйти на Сенатскую, встретиться с солдатами Лейб-гренадерского полка, пожелавшими присягать не ему, а цесаревичу Константину, несостоявшемуся императору. Он, между, прочим, во время восстания в столице так и не появился.

Несмотря на отвращение декабристов к крайностям Великой Французской революции, они вполне могли обрушить на проигравших монархистов массовый террор. И убийство императора Российской империи могло совершиться не в 1918 году, а много раньше. Жертвой бы пал царь Николай I, принявший присягу после смерти своего отца, Александра I. А Николая II уж, верно, не было бы никогда.

Декабристы могли повернуть ход баталии в свою пользу даже при недостатке военных сил и средств. Представители разных сословий стояли на Сенатской площади и вокруг нее, не отрывая глаз от происходящего. Явные симпатии петербуржцев были на стороне бунтовщиков. Разношерстная толпа в несколько тысяч глоток бурлила, свистела. В царскую свиту летели камни и поленья.

Если бы декабристы кинули призывный клич, то те, кто стояли окрест, возможно, ринулись бы им на выручку. Но восставшие лишь нервно топтались и судорожно оглядывались - не скачет ли князь представитель знатнейшей фамилии, князь Сергей Трубецкой, назначенный декабристами диктатором. Но он исчез, и огромная машина переворота бездействовала.

Николай I знал о заговоре, но «весть сия поразила, как громом». Он изображал спокойствие, но терпение его иссякало. Царь опасался, чтобы «волнение не сообщилось черни».

Когда генерал-адъютант Илларион Васильчиков предложил бить бунтовщиков картечью, Николай I возразил: «Вы хотите, чтобы я пролил кровь моих подданных в первый день моего царствования?».

Однако Васильчиков настаивал: «Надобно стрелять, чтобы спасти вашу империю…». Наконец, император кивнул. Артиллеристы выкатили пушки, дали залпы по неприятельскому каре: первый - холостой, после - картечью. Сначала выпалили выше голов мятежных солдат, по простолюдинам на крышах здания Сената и соседних домов.

Восставшие ответили нестройным ружейным огнем. Новый, на сей раз убийственный залп пушек расстроил их ряды, снег обагрился кровью. Немедленно последовал еще один залп, повергший бунтовщиков в бегство…

Отчего же сплоховал Трубецкой? На этот счет было предположений и версий. Но и сам Сергей Петрович ничего толком не объяснил, а еще больше напустил тумана: «Знаю, что много клеветы было вылито на меня, но не хочу оправдываться. Я слишком много пережил, чтобы желать чьего-либо оправдания, кроме оправдания Господа нашего Иисуса Христа…»

К ночи, когда восстание было уже подавлено, Трубецкого отыскали жандармы. Его арестовали, привезли в Зимний дворец и вышедший к нему Николай I гневно прокричал: «Что было в этой голове, когда вы, с вашим именем, с вашей фамилией, вошли в такое дело? Гвардии полковник! Князь Трубецкой! Как вам не стыдно быть вместе с такою дрянью! Ваша участь будет ужасная!».

Царь жестоко расправился с декабристами. Пятерых отправил на виселицу, многих – на каторгу. Но как иначе он мог ответить тем, кто посягнул на государственные устои?

Утверждали, что у декабристов было несколько, как считалось, прогрессивных идей перестройки России. Наиболее популярной была программа руководителя Южного общества Павла Пестеля, опубликованная в «Русской правде». В нее входили отмена крепостного строя, предоставление россиянам гражданских свобод. Высшая законодательная власть отдавалась однопалатному Народному вече, исполнительная власть - Державной думе.

Пестель мыслил радикальнейшим образом. Но насчет прогрессивности его идей вопрос спорный. По мысли Павла Ивановича, все проживающие в стране этносы должны быть слиты в один русский народ. Цыгане обязаны были либо принять православие, либо выселяться за пределы империи. «Буйные» кавказские племена надлежало переселить «в глубь России», предварительно раздробив на малые части. Кажется, Пестель мыслил вполне «по-сталински».

Вот еще одно тому подтверждение. Евреев декабрист предлагал собрать в колонны, с вещами и отправить под конвоем для учреждения «отдельнаго Государства, в какой-либо части Малой Азии». Вот это идея, так идея!

От планав декабристов несло протухшими чернилами доносов и грязными сапогами стражей империи. В частности, новая власть собиралась «узнавать, как располагают свои поступки частные люди: образуются ли тайные и вредные общества, готовятся ли бунты, делаются ли вооружения частными людьми противозаконным образом во вред обществу, распространяются ли соблазн и учение, противные законам и вере, появляются ли новые расколы и, наконец, происходят ли запрещенные собрания и всякого рода разврат».

Развалить Россию, уничтожить наблюдение за инакомыслием, слежку за неугодными, чтобы основать новую, еще более изощренную и всепроникающую во все слои общества структуру тайной полиции и жандармерии? Оригинально мыслил господин Пестель, ничего не скажешь!

«Какова его цель? – вопрошал издатель и беллетрист Николай Греч. — Сколько я могу судить, личная, своекорыстная. Он хотел произвесть суматоху и, пользуясь ею, завладеть верховной властью в замышляемой сумасбродами республике. Достигнув верховной власти, Пестель сделался бы жесточайшим деспотом»

Судить об этом трудно, но предпосылки к тому были. Поэтому многие с облегчением вздохнули, когда декабристы были обезврежены. Так, один из известных дипломатов того времени утверждал, что, разгромив восстание декабристов, Николай I спас не только Россию, но и Европу: «Революция здесь была бы ужасна. Вопрос не в замене одного Императора другим, но переворот всего социального строя, от которого вся Европа покрылась бы развалинами».

«Какая сволочь! – ругался поэт Василий Жуковский. - Вот имена этого сброда. Чего хотела эта шайка разбойников? Главные и умнейшие Якубович и Оболенский, все прочее мелкая дрянь. Бестужевы 4, Одуевский, Панов, два Кюхельбекера, Граве, Глебов, Горский, Рылеев...»

Николай I поначалу был не чужд своемыслию. Однако восстание на Сенатской площади перевернуло его сознание. Он замкнулся в себе, стал жестче, черствее. Опасаясь новых выступлений, царь создал Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии. Отныне все неблагонадежные, смутьяны, революционеры оказывались под бдительным надзором. Возможно, царь и переусердствовал, но – радея об империи…

Федор Тютчев, впечатленный восстанием декабристов, написал стихотворение «14-ое Декабря 1825»:

Вас развратило Самовластье,

И меч его вас поразил, —

И в неподкупном беспристрастье

Сей приговор Закон скрепил.

Народ, чуждаясь вероломства,

Поносит ваши имена —

И ваша память от потомства,

Как труп в земле, схоронена.

О жертвы мысли безрассудной,

Вы уповали, может быть,

Что станет вашей крови скудной,

Чтоб вечный полюс растопить!

Едва, дымясь, она сверкнула

На вековой громаде льдов,

Зима железная дохнула –

И не осталось и следов.

Без сомнений, Тютчев всецело был на стороне правительства: декабристы для него – «жертвы мысли безрассудной», дерзнувшие посягнуть на исторически сложившийся строй. Однако в том, что произошло, поэт винит не только декабристов, но и произвол «самовластья».

Однако Тютчев полагал, что «потомство» забудет декабристов, в действительности же они - Сергей Муравьев-Апостол, Петр Каховский, Кондратий Рылеев, Михаил Бестужев-Рюмин, Павел Пестель и их соратники стали примером для следующих поколений революционеров, которые принялись упорно и методично сотрясать государственные устои. Они «разбудили» не только Герцена, но и народовольцев-бомбистов, эсеров-террористов, прочих ниспровергателей, опьяненных утопическими идеями.

Завершили разрушение сильной, могущественной державы, начатое восстанием в Санкт-Петербурге, большевики во главе с Владимиром Лениным и Львом Троцким в 1917 году в том же городе, но уже звавшимся Петроградом.

Круг замкнулся. Увы, не стоило верить Пушкину – звезда пленительного счастья над Россией так и не взошла. А нынче и вовсе скрылась за тучами…