Почему мы боимся змей

Клянусь, ни львы, ни тигры, ни медведи
Столь не страшны! Никто б не изобрел
Такую тварь, хотя б в горячке бредя!
А. К. Толстой «Дракон»

Это ясно даже из названия: эпитетом «змей» наделяют самого лютого врага рода человеческого. Существует и другое ругательство — «змея подколодная». Иногда драконы впрямую сохраняют некоторые змеиные черты. Так, герой англосаксонского эпоса Беовульф, убив дракона, сам погибает от драконьего яда, проникшего ему в кровь. Ядовитым был и страшный змей Фафнир, побежденный исландским Сигурдом (немецким Зигфридом). Тема змееборчества присуща практически любому эпическому циклу, и наш Добрыня или Иван-царевич, несмотря на ряд отличий, в целом являются типичными змееборцами. Следовательно, и Змей Горыныч состоит в кровном родстве с западноевропейскими, китайскими и греческими драконами.

У змеи вообще наиболее «чуждая» внешность по сравнению с другими животными: без ног, немигающие глаза, кажется, обладают гипнотической силой, из пасти постоянно высовывается раздвоенный (!) язык. Вдобавок змея способна убивать, нанося маленькую и неопасную ранку! Достаточно поводов для страха…

И греко-римские, и библейские корни европейской культуры (германо-славянские мифы — тоже) восходят к опыту цивилизаций, которые змей знали плохо и, как ко всему неизвестному, относились к ним враждебно. В Библии змей даже стал виновником грехопадения человека.

В странах тропического пояса, где люди волей-неволей лучше были знакомы со змеями (и рептилиями вообще), картина другая. Там змеям часто воздается почет, они обожествляются. Египтяне отождествляли раскрытый капюшон кобры с солнечным диском. Существовал и культ крокодила (бог Себек), священным крокодилам даже приносились людские жертвы. В Индии боги сумели добыть себе бессмертие при помощи огромной змеи Вашуки. А у ацтеков главным богом вообще являлся Кетцалькоатль — пернатая змея!

Но даже у этих народов сочувственно описываются подвиги героев-змееборцев. Похоже, ВЕЗДЕ и ВСЕГДА человечество змей все-таки боялось. А страх может вылиться не только в ненависть, но и в испуганно-подобострастное поклонение, задабривание. Характерно — в Египте обожествлялся также африканский мангуст ихневмон, истребитель змей и крокодильих яиц! Очень уважали мангуста и в Индии: именно из местных сказок Киплинг извлек своего Рикки-тикки-тави.

Так в чем же причина столь дружной ненависти? Ядовитость, воспринимающаяся как некое «нарущение правил игры» (недаром любая отрава — и в бокале вина, и на стрельном наконечнике — практически всегда проходит по категории бесчестных методов борьбы)? Инстинктивная ксенофобия, неприятие «чуждости» облика рептилии, а особенно — рептилии безногой, немигающей, наделенной раздвоенным языком-«жалом»? Думается, не только это.

Американский ученый Карл Саган еще тридцать лет назад высказал предположение, что динозавры, в течение десятков миллионов лет крайне осложняя жизнь наших далеких предков-млекопитающих, отложили свой облик в наследственной информации. Это не так невероятно, как кажется на первый взгляд: избегание какой-либо опасности на протяжении миллионов поколений может, наверно, быть подхвачено естественным отбором и перейти из условного рефлекса в категорию безусловных. В конце концов, среднестатистический облик хищника хотя бы отчасти, но закреплен генетически: вид оскаленной пасти, звук рычания вызывают испуг даже у младенцев, не имеющих вообще никакого жизненного опыта.

Известно, что животные, заведомо никогда ранее не встречавшие змей, явно их боятся, а некоторые (даже такие парнокопытные, как овцы), осторожно подойдя сзади, пытаются затоптать. Зато обезьян даже крошечное изображение змеи вызывает дикую панику. Предубеждение человека против змей тоже широко известно.

Да, это так. Но все же кажется сомнительным, что страх перед змеями — отголосок «великой войны» млекопитающих и рептилий в мезозойскую эру. Хотя бы потому, что эти отношения, похоже, вовсе не носили такой остро враждебный характер: громадные ящеры и древние звери занимали слишком различные экологические ниши. К тому же ни люди, ни звери вроде бы не боятся остальных пресмыкающихся: ящериц, черепах… Боязнь крокодилов — другое явление, здесь страх не мистический, а вполне определенный, страх перед грозным хищником, наделенным всеми атрибутами «пожирателя»: зубастая пасть, большие размеры, стремительная бесшумность внезапной атаки.

Что же касается некоторой наследственной предопределенности страха перед змеями — да, такое положение отнюдь не противоречит представлениям о действии эволюционных механизмов. Но — только перед собственно змеями. Их ядовитые зубы угрожали тоже миллионам поколений млекопитающих, среди которых были и предки людей. Вообще, колыбель человечества, да и всех приматов (а если посмотреть глубже, то и класса млекопитающих в целом) — районы с теплым климатом, где змеи широко распространены.

Впрочем, иногда наследственную природу страха перед змеями отрицают на том основании, что человеческие и звериные детеныши совершенно их не боятся: подходят вплотную, треплют, играют. На это можно возразить, что различные инстинкты просыпаются в разном возрасте. Ребенок останется совершенно равнодушным и в том случае, если мимо пройдет красавица.

В этом смысле представляют большой интерес взаимоотношения змей и собак. Ведь если нетерпимость людей к змеям еще может определяться, например, устной и литературной традицией, то у собак такой вариант полностью исключен. А городские псы, у которых щенки рано отнимаются от матери, не могут воспользоваться и опытом старших поколений.

У собак, насколько можно судить, существует три основных типа реакций:

1) Яростная атака, сочетающаяся с молниеносными отскоками (это показывает, что собака прекрасно осознаёт потенциальную опасность своего противника), стремление разорвать. По наблюдениям опытных собачников, так ведут себя почти исключительно лайки.

2) Лишенное страха любопытство, ознакомительная реакция, часто кончающаяся трагически. Так ведут себя мелкие дворняжки, а также псы многих охотничьих пород — легавые, спаниели, фокстерьеры и гончие. Впрочем, последнее спорно: сам я не был очевидцем, но приходилось слышать, что реакция гончих скорее соответствует первому типу. Подобный случай описан и в книге-дневнике профессионального змеелова (А. Д. Недялков «Натуралист в поиске». М., «Мысль», 1977). Можно допустить, что агрессивное поведение гончих менее выражено, чем у лаек, но все-таки имеется.

3) Поведение, соответствующее одному из исходных типов, но скорректированное личным опытом и опытом стаи. Это характерно для пород, не просто обитающих в «змееобильных» местах, но и ведущих отчасти стайный образ жизни. Сильные и «боевые» пастушьи собаки (среднеазиатские или кавказские овчарки), заметив змею, облаивают ее, делают атакующие выпады, но в прямое соприкосновение обычно не вступают. Это, несомненно, видоизменение первого варианта. Маленькие вьетнамские дворняжки при виде змеи разбегаются. А это больше походит на второй вариант: собаки не пытаются разорвать змею (хотя и могли бы стаей), и, не будь у них печального прошлого опыта, они, скорее всего, начали бы ее обнюхивать и даже попытались бы играть.

В чем же причина таких резких отличий? Едва ли стоит объяснять нападение лаек на змей переразвитием охотничьего инстинкта: лайка, ориентированная на лося, не станет облаивать даже белку (иначе грош ей цена), тем более лягушку или ящерицу. А змею-то почему?! Маловероятно и то, что лайка воспринимает как вызов оборонительную позу змеи. Ведь змея обычно «становится в позу» уже после того, как подверглась нападению. Поза — следствие, а не причина. Оценивая породы только по их охотничьей специализации, мы не получим вразумительного ответа. Но вот если вспомнить, что боязнь змей отсутствует у детенышей, а потом сравнить внешность и повадки разных пород, то картина получится примечательная.

В самом деле: у собак, применяемых для птичьей охоты, не просто сильно изменена наследственная основа. У легавых и спаниелей отбор с самого начала шел на закрепление детских, щенячьих признаков! Среди них — абсолютная покорность «старшему»- человеку, мягкий и кроткий нрав (ведь им не приходится вступать в бой с добычей). Даже внешность у всех так или иначе щенячья: висячие уши, округлая морда со слабо развитыми клыками, сравнительно малые размеры и легкий костяк. То же касается и маленьких незлобных дворняжек.

Несколько выпадает из этого ряда смелый и драчливый фокстерьер. Но взглянем на его происхождение: терьеры за свою почти тысячелетнюю историю использовались как норные собаки или для борьбы в помещениях с крысами и мелкими хищниками типа ласки. Следовательно, от этой группы пород требовался малый рост и относительно короткие ноги, а это скорее инфантильное сложение. Две крупных породы терьеров — эрдель и черный терьер — выведены путем прилития значительной дозы чужой крови, причем во многом это кровь догообразных собак. То же касается и бультерьера, которого даже терьером назвать не очень-то правильно.

В генетике существует такое понятие, как плейотропия. В предельно упрощенном виде это значит, что один ген или группа родственных генов может отвечать одновременно за несколько признаков, с первого взгляда не связанных морфологически, но по большому счету все-таки родственных. Еще проще: если инфантильным становится внешний вид — достаточно велика вероятность, что в том же направлении изменится нрав, повадки. И в самом деле, терьеры более «серьезные» собаки, чем спаниели, но человека-хозяина они тоже воспринимают скорее как родителя (а, например, догообразные — как вожака стаи, авторитет которого все же не столь подавляющ). Кроме того, классические терьеры, при всей их боеспособности, насколько мне известно, не применяют такой прием, как боковой удар корпусом, — прием типично волчий, а следовательно, «взрослый». А вот черным терьерам и бультерьерам он известен!

К. Лоренц по внешности и особенностям поведения разделял породы собак на два больших отряда: происходящие от волков и от шакалов. В настоящее время более правильным считается объяснять шакалоподобную внешность и привычки ряда собак не столько их происхождением, сколько закреплением в генотипе инфантильных признаков. Т. е. там, где сперва видели шакалов, теперь видят взрослых щенков.

А какие породы сохраняют больше всего волчьих, взрослых особенностей? В первую очередь — лайки! В несколько меньшей степени — гончие. У обеих этих групп гипертрофировано именно взрослое поведение: гнать, задерживать зверя. И здесь вступает в действие все то же плейотропное влияние генов: если не утрачена такая наследуемая черта, как охотничий инстинкт, — вероятно, сохраняется и наследственная ненависть к змеям. Ведь обе они присущи одной возрастной стадии.

Еще одна породная группа сохранила в себе много волчьего. Это рослые и могучие догообразные собаки, или доги в широком смысле — такие, как собственно дог, ротвейлер, кавказские и среднеазиатские овчарки... По аналогии с лайками от них, видимо, следует ожидать нападения или по крайней мере его имитации (см. пункт 3). Не знаю, как реагируют на змею доги и ротвейлеры, но принадлежащая моим знакомым кавказская овчарка, воспитанная не в горах, а в петербургской квартире, при встрече со змеей проявила четкую реакцию по первому типу.

Многие повадки различных пород догов тоже «взрослые». Например, в схватках все они широко используют таран корпусом. Этот прием известен и гончим. Если верить Джеку Лондону (а ему дОлжно верить: Север он знал), применяют его и американские ездовые лайки.

Однако даже легавые собаки не утратили всю наследственную информацию о змеях. Правда, теперь они реагируют не на внешний вид, даже не на запах, а на… звук.

Известный американский герпетолог А. Карр неоднократно замечал, что охотничьи собаки (в основном пойнтеры, но и другие легавые тоже), которые никогда прежде не подвергались змеиному укусу, в страхе отскакивали, услышав звук трещотки гремучей змеи. Как это понять, ведь пойнтер по происхождению своему — европеец, а гремучники обитают только в Америке? Но ведь гремучая змея — не единственный представитель отряда, который при опасности вибрирует хвостом. Эта особенность характерна и для многих змей Евразии. Правда, у них нет такой эффектной погремушки, поэтому вибрация кажется беззвучной. Однако давно известна способность собак воспринимать тончайшие звуки, недоступные для грубого человеческого слуха.

Почему же детеныши не боятся змей? Должно быть, это не запрограммировано эволюцией потому, что змея — не хищный зверь, она кусает крупное существо, только защищаясь, чтобы не быть съеденной или не погибнуть под копытами. Следовательно, опасна уже для более-менее самостоятельного существа, ведущего активную жизнь, пасущегося или выходящего на охоту. Значит, для подросткового и старшего возраста.

(Знаменитый эколог Ян Линдблад однажды наблюдал нападение лисенка на гадюку. Но это, строго говоря, был уже не детеныш, а подросток на грани юношеского возраста, вожак семейной группы. По человеческим меркам ему было бы 15—16 лет.)

Итак, выводы:

1. Страх перед змеями, находящий отражение в мифах, легендах, былинах, имеет некоторую наследственную подоплеку.

2. Этот страх, судя по наблюдениям за собаками и другими животными (включая вид Homo sapiens), не проявляется вплоть до определенного возраста. С позиции эволюции такая особенность очень выгодна. Детство — период бурного развития, получения необходимых для дальнейшей жизни навыков. Незачем засорять именно этот, столь важный отрезок времени введением лишней информации.