Тайны особняка Набоковых на Большой Морской

Шедевр архитектуры со всеми удобствами

Здание на Большой Морской, 47 знаменито не только тем, что в нем жил выдающийся писатель. Этот дом – прежде всего уникальный образец петербургской архитектуры раннего модерна.

Сама же история дома очень насыщенна: он был построен в XVIII веке, изначально это был небольшой каменный одноэтажный особнячок, принадлежавший члену Соляной конторы Якову Маслову, но на протяжении десятилетий его постепенно меняли и перестраивали, благодаря чему он стал больше и приобрел более классический вид.

Дом пережил несколько владельцев, в числе которых были, например, сестра директора Царскосельского Лицея, внук полководца Александра Суворова, а за два года до рождения Владимира Набокова здание приобрел наследник уральских и сибирских рудников Иван Рукавишников в качестве приданого для дочери Елены – будущей матери великого писателя. Вместе с мужем Владимиром Дмитриевичем Набоковым и пятью детьми она прожила здесь до самой революции.

Тот вид, который описывает Набоков, дом приобрел в 1901 году, когда он был кардинально перестроен «в духе времени» (автор проекта – инженер-архитектор М. Гейслер). Облицовка фасада природным камнем, характерные узоры и много других элементов придали зданию стиль модерн.

К особняку не только добавили третий этаж (с бережным сохранением отделки), но и оборудовали его современной системой отопления, провели электричество, телефонную связь (телефон стоял в специально отведенной комнате) и даже построили лифт. Интересно, что в доме была даже предусмотрена изолированная комната с санузлом, представлявшая собой что-то вроде изолятора на тот случай, если кто-то из домочадцев подхватит какую-нибудь инфекцию.

В новом проекте очень удачно проявилось сочетание архитектуры и декоративного искусства. Особенно оригинален мозаичный фриз, изготовленный в известной мастерской В. Фролова (кстати, автора мозаики храма Спас на Крови), который идет по всей ширине фасада. А ажурные кованые узоры очень хорошо гармонируют с каменной поверхностью.

Гордостью и главным украшением дома стали витражные окна: орнамент из ромбов был очень модным в те времена архитектурным мотивом. Кстати, позднее Набоков очень часто будет упоминать этот орнамент в своих произведениях. Видимо, эта деталь была одним из самых ярких воспоминаний его детства.

Оконные витражи второго этажа, изготовленные в мастерской рижского мастера Эрнеста Тоде, сохранились до наших дней.

Внутри особняка Набоковых уже при их жизни можно было открыть музей, ведь в помещениях была оригинальная отделка, все они были оформлены в разных исторических стилях (барокко, ренессанс и т.д.), а также в более новом по тем временам стиле модерн.

Ну а коллекции живописи и графики хозяев дома, доставшиеся матери Набокова от ее родителей, были невероятно разнообразны – они включали работы Бакста, Бенуа и других выдающихся художников. Часто Набоковы получали ценные произведения искусств в благодарность от различных учреждений культуры (например, от руководства Мариинки) за свою благотворительную деятельность.

Отъезд навсегда

Увы, после революции 1917 года, когда Набоковы покинули свой дом, все эти реликвии так и остались на Большой Морской, ведь, уезжая, домочадцы и не предполагали, что больше не вернутся.

Как и другие особняки богатых господ, дом Набоковых национализировали, а наиболее ценные вещи бывших хозяев большевики свезли в Государственный Музейный фонд. Впоследствии картины Набоковых попали в музеи нашей страны, а наиболее ценные книги оказались в библиотеках либо были проданы за границу. Кстати, много лет спустя Владимир Набоков, по его воспоминаниям, то и дело встречал книги их семьи в букинистических лавках Франции, (их было нетрудно узнать по экслибрису его отца).

Из всего большого семейства вернуться и увидеть родной дом смогла только сестра писателя, Елена Владимировна Набокова-Сикорская. Ей удалось полвека спустя попасть в Ленинград, однако, по ее словам, в родное здание на Большой Морской ее не пропустили – удалось лишь мельком увидеть лестницу.

В 1920-е годы в доме Набоковых располагалось датское агентство по прокладке телеграфа из Европы в Японию. Сотрудники компании лишь дивились роскошным интерьерам здания, даже не догадываясь о том, кому оно раньше принадлежало. Впоследствии в доме размещались и другие организации, в том числе (что символично) и комитет по литературной цензуре.

После того, как Набоков перестал быть запрещенным писателем и о нем узнала широкая читательская аудитория России, в доме, наконец, открыли его музей. Правда, сначала это была лишь маленькая экспозиция в одной из комнат. И только в 1999-м, через сто лет после дня рождения Набокова, здесь появился официальный музей.

На первом этаже можно увидеть парадные, общие помещения, которые соединяет анфилада, на втором этаже – комнаты отца и матери писателя, а на верхнем – детские. Здесь до сих пор сохранились лестницы, витражи и резные узорчатые деревянные панели, а также монограммы хозяйки – Е.Н. (Елена Набокова).

Кстати, сохранить многие из вещей Набоковых помог их управляющий Иосиф Дорзеник. После отъезда хозяев из Петербурга он еще больше года жил во вверенном ему доме в качестве преданного хранителя покинутого особняка. Несмотря на то, что зарплату он уже не получал, Иосиф бережно оберегал внутренние интерьеры, а также вещи, которые ему подарили Набоковы. Впоследствии они тоже стали экспонатами дома-музея. Ну а подробнее об этом доме можно узнать в романе Набокова «Другие берега» (особняк фрагментарно упоминается и в других его произведениях).

Интересно, что это был по сути единственный дом писателя, ведь после отъезда с семьей за границу он так и не обзавелся собственным жильем. В Европе Набоков снимал простенькие квартиры, а порой и комнаты, в США жил в арендованных домах. Даже после того, как благодаря «Лолите» Набоков приобрёл большой успех и разбогател, он не стал покупать собственного дома, а снял номер в отеле, где прожил полтора десятка лет, до самой смерти. На все намеки знакомых о том, что неплохо бы обзавестись собственным домом, писатель лишь отшучивался.

«Единственный дом в мире» – так говорил Набоков о своем родном доме, оставшемся в далеком Петербурге, в той «прошлой» жизни.