Почему знаменитую на весь Союз воспитательно-педагогическую систему Антона Макаренко так и не смогли внедрить?

Дело не в личности

Личность, конечно, очень важна: ребёнок всегда будет смотреть на взрослого и ориентироваться на его поведение, поступки. Каким бы ни был добрым, ласковым педагог, какие громкие слова бы он ни говорил, ребёнок ему не поверит, если не увидит внутренней дисциплины, внутренней человечности, постоянного следования своим принципам.

Кроме того, крайне важно неравнодушие педагога. Макаренко метко замечал, что толпа равнодушных педагогов способна загубить всё дело там, где горстка неравнодушных добьётся успеха.

Тем не менее, система воспитания в знаменитой колонии держалась вовсе не на харизме и силе воли самого Антона Семёновича. Тех же успехов добивались те из его учеников, что потом выбрали путь педагога, а также несколько неравнодушных, подошедших к перенятию опыта Макаренко не формально.

Сам Макаренко старался устроить так, чтобы ему не приходилось контролировать всё вокруг, чтобы как можно скорее подростковый коллектив стал жизнеспособен, пронизан представлениями об этике, мотивирован и с большинством проблем внутри коллектива мог разобраться без педагогов и без рукоприкладства.

Воспитание трудом

Во многочисленных подростковых интернатах позже принцип воспитания трудом, провозглашённый Макаренко, воплощался в виде уроков труда и работы в саду. Притом, конечно же, не давал на деле никакого педагогического эффекта. Психологи и педагоги нашего времени, анализируя жизнь колонии имени Горького, обращают внимание на три особенности труда именно колонистов. Собственно, их осознавал и Макаренко.

Первое: он имел конечный, видимый, зачастую осязаемый результат. Полугодовой пошив фартука или бесконечное стояние за станком, за выпиливанием одной и той же детали, превращают труд в глазах подростка в бесконечный, непонятной цели процесс, который скоро приедается. Всё, что делали колонисты, давало им видимый результат: не деталь, которая в руках выточившего её подростка ни для чего не пригодна, а целое. Кроме того, когда результата ждать было долго, колонисты наблюдали и обсуждали за его приближением: поросята росли, и это можно было замерить в килограммах, посевы поднимались на сколько-то сантиметров, и так далее.

Второе: результат труда был полезен, прежде всего, самим колонистам. Выращенную или сваренную картошку они же сами и съедали. Сшитые шорты надевали. На сколоченных табуретах сидели. Конечно, подростков стимулировало и то, что обеспечить всем необходимым государство не могло: хочешь жить удобно — постарайся. Полностью повторять ситуацию отказа в необходимом в наше время невозможно и неэтично. Организация труда, польза от которого очевидна детям, в наше время возможна только при хорошей фантазии педагогов, которые могут предлагать, например, делать театр и реквизит к нему — кто знает.

Третье: Макаренко, сразу как смог, предложил воспитанникам работать с передовыми технологиями. Колонисты под его руководством построили два завода, на которых выпускали фотоаппараты и электромеханические инструменты. По современным меркам, это как если бы дети создавали протезы для пострадавших от травм домашних животных и разрабатывали бы приложения для смартфонов. Увлечь таким трудом куда проще, чем плетением корзинок. Работали на этих заводах и мальчики, и девочки, потому что девочек обычный ручной труд тоже редко мотивирует, то ли дело — технологии! Жаль, что в российских школах это не учитывается.

Воспитание коллективом

Тимбилдинг — слово, которое многих современных людей повергает в уныние. Но при правильном, неформальном подходе воспитание командного духа, умение работать в команде, быстро самоорганизовываться может творить чудеса. В двадцатые-тридцатые годы выбор для тимбилдинга в среде подростков был невелик. Повальные занятия спортом Макаренко обеспечить не мог, одно только «общее дело» не срабатывает, если дети в коллективе не умеют настраиваться друг на друга, и он выбрал то, что критики назвали «военизацией».

Колонистская форма — очень простая одежда, которой могли себя обеспечить дети и которая могла бы быть аналогом тюремной или больничной робы — превратилась в форму маленькой армии, тем более, что бороться колонистам было с чем и за что, начиная от банального выживания. Сигналы горна и барабанов стали внутренними кодами команды, марширующий шаг — способом поймать некий общий ритм. На руку Макаренко сработала романтизация недавней Гражданской войны. Дети действительно были увлечены военными образами, иначе «военизация» только раздражала бы их.

Были и другие хитрости, чтобы повысить самоорганизованность коллектива. Умение вовремя устраниться, как бы ни хотелось контролировать каждое решение детей. Правило знакомства новичка с жизнью в колонии именно другими детьми. Общественные задания — по отношению к внешнему миру. Ну и, конечно, привнесение элемента командной игры во всё, что только возможно. Детям необходимо играть.

Связь со внешним миром

Кстати, о внешнем мире — в то время, как чем позже, тем больше детей в детских домах и интернатах стали изолировать от общества, сводя контакты к приезду клоунови раздаче подарков, колонисты у Макаренко, после привития им некоторых навыков дисциплины, с внешним миром старались общаться активно. Ездили с завхозом на закупки, давали театральные представления деревенским жителям, выходили на городские праздники.

Вообще подготовка к жизни именно там, в мире вне колонии, была одной из важнейших целей для Макаренко. Речь шла не только о навыках самообслуживания и труда. В колонию привозили детей, уже узнавших уличную жизнь, так что очень важно было научить их себя сдерживать. Говорить на собраниях по очереди, дожидаясь слова. Не толкаться даже от нетерпения. Ходить по коридорам внутри дома спокойно: хочешь бегать — иди на спортивную площадку, выбегайся. Движение — хорошо, не уметь себя сдерживать и потому создавать опасные ситуации — плохо.

Прежде всего, умение сдерживать себя Макаренко полагал важным для навыка умения сдерживать агрессию, особенно сексуальную. Бессмысленно и невозможно было бы читать одни только лекции о недопустимости бить товарища в лицо и лапать девочек, хотя при необходимости всё это без лишнего стеснения проговаривалось вслух. Но слова останутся словами, а навык сдерживания — совсем другое дело.

Индивидуальность

Хотя жизнь колонии со стороны выглядела как уравниловка, борьба со всякой индивидуальностью, Макаренко как раз считал, что коллектив складывается из личностей и навыки — это одно, а характер — другое. Ребёнок должен ориентироваться на нужды коллектива, но и коллектив должен учитывать, что состоит из живых людей со своими нуждами и, строго говоря, нужды коллектива — это нужды тех самых людей.

Каждая личность для роста и развития должна была получать задание, которое бросает ей вызов, иначе мотивация расти личностно у ребёнка пропадала. Первые колонисты привыкли чувствовать свою силу и пользоваться ею — Макаренко придумал для них задание, которое направило бы их навыки и желание применять их в общественно-полезное русло. Он отправил патрулировать юношей 16-17 лет дорогу, где порой орудовали грабители, и гонять из леса браконьеров. Мордобой, конечно, не поощрялся, но грабителям в основном хватило самого наличия патруля, а браконьера четверо парней могли скрутить без побоев.

Если ребёнок был художественно одарён, он получал поручение на границе своих возможностей: оформление задника для спектаклей, например. То же с одарённостью музыкальной, математической, животноводческой. Каждый талант получал свой вызов, но никогда не сверх того, на что подросток способен. Кроме того, Макаренко считал, что без харизматичных и этичных в то же время лидеров, без здорового ядра детский коллектив к нормальной самоорганизации не способен — а это опора именно на личность.

Педагогическое бессилие

Были вещи, с которыми Макаренко справиться оказался не в силах. Когда его только назначили в колонию, он увидел, что семнадцатилетние ребята превратили её в притон, держали в страхе воспитателей, никого не слушались. Все приёмы и уловки были бесполезны. В книге Антон Семёнович признавался, что слушать его слова парни стали только после того, как он одного из них ударил по лицу. Это было вершиной его отчаяния, падением как педагога, но никакого другого выхода он не нашёл — не хватало инструментов воздействия. Этим признанием Макаренко потом попрекали долго, подозревали, что и позже он держал дисциплину зуботычинами.

Макаренко работал с детьми, каждый из которых имел опыт в первые годы семейной жизни. Он не знал и ничего не мог предложить детям из домов ребёнка, с суровой тактильной и эмоциональной депривацией. Он подспудно обращался к здоровым воспоминаниям детей, перенесших порой страшный опыт — воспоминаниям о доме, о семейственности, об уюте. Его система плохо годится для детей, у которых опыта эмоциональных связей со взрослыми нет.

Наконец, Макаренко совершенно не знал, как быть с девочками, прошедшими улицу. Эти девочки часто были проституированы, многократно изнасилованы, они вели себя, как многие девочки с таким опытом, нарочито распущенно и в то же время очень недоверчиво, им было трудно вливаться в коллектив-по-хорошему, сначала требовалась психологическая реабилитация. У Макаренко нужных специалистов не было, да и не имела понятия тогда педагогика о методах работы с детьми, пережившими сексуальное насилие. Много раз Антон Семёнович испытывал педагогическое бессилие, сталкиваясь с такими девочками. Тем не менее, десяткам девочек он смог помочь вырасти и влиться в общество — возможно, сам девчачий коллектив оказывал психологическую помощь новеньким в меру возможностей.