Александр Свечин: вехи жизненного пути талантливого красного военачальника

«Учился отлично, вёл себя буйно»

Александру Свечину была предопределена военная стезя. Как и отец и старший брат, он закончил полный семилетний курс 2-го кадетского корпуса в Санкт-Петербурге. Преподаватели отмечали отменные способности мальчика к учёбе, его интерес к военному делу, а также горячий, неуёмный нрав. Однако сложности переходного возраста не препятствовали юному Свечину успешно осваивать иностранные языки. Ведь тогда значительное количество военной литературы и периодики выходило за рубежом. Первым делом многообещающий кадет выучил немецкий – вряд ли предполагая, что двум державам в грядущем доведётся скрестить мечи. Ведь исход XIX века был временем разгара «Большой игры» – конфликта России и Великобритании в Средней Азии и Афганистане. Тогда будущий кайзер Вильгельм Прусский запросто писал Александру III «Миротворцу»: «Могу тебя уверить, что симпатии всех моих товарищей на стороне войск, сражающихся за тебя, и я, как русский офицер, желаю, чтобы победа всегда сопровождала знамена царя; я жалею, что не могу послужить им лично и своей кровью!»

В 1895–1897 годах Свечин закончил по первому разряду два класса Михайловского артиллерийского училища. Блестяще учась, он оставался задирой, дерзал критиковать товарищей и начальство, за что едва не поплатился карьерой офицера. Обошлось без отчисления, но и на третий курс юнкера-забияку не оставили, заодно не рекомендовав его для службы в гвардии.

Далее – чин подпоручика, служба на западных окраинах империи в 46-й (с 1898 года – 43-й) артиллерийской бригаде. На тот же период приходятся пробы пера Свечина в военной публицистике – свои первые статьи неизвестный никому офицер подписывал инициалами «А. С.».

В 1900 году русские войска штурмовали Пекин, а 22-летний Александр Андреевич Свечин поступил в Николаевскую Академию Генерального Штаба – кузницу кадров военной элиты дореволюционной России. Свечин успешно закончил оба класса и дополнительный курс Академии, «но только семнадцатым из-за критики совершенно устаревшей постановки военной статистики». Его нетерпимость к косным явлениям постановки военного дела в России ещё не раз выйдет Свечину боком.

Будучи причислен к Генеральному штабу и пройдя летние сборы, осенью 1903 года штабс-капитан Свечин стал командиром роты 3-го Финляндского полка. Но отбывание им ценза в тылу продлилось недолго – в январе 1904 года грянула русско-японская война.

Генерального штаба колумнист

Свечин тотчас же подал ходатайство о переводе в действующую армию. Офицер-артиллерист отказался и от перспектив карьеры в Генштабе, предпочтя ей службу в 22-м Восточно-Сибирском стрелковом полку. Там его приняли холодно, усомнившись в способности командовать ротой. Однако Свечин превосходно проявил себя на деле: «Мне приходилось командовать взводом, вести разведку, идти во главе роты в штыковую атаку, работать в штабе…». Осенью того же года он был переведён в штаб 3-й армии, однако и там пришёлся не ко двору. Конфликт с начальством дошёл до того, что, спасая Свечина, генерал-квартирмейстеру армии М. В. Алексееву пришлось выслать его в столицу как нервнобольного!

Затем – освидетельствование и перевод на строевую службу в крепость Осовец. Два года на западной границе не прошли для Свечина впустую. Он продолжил военное самообразование, осмыслил и систематизировал полученный на другом крае света боевой опыт. Свечин ратовал за развитие искусства пехотного боя и дисциплины огня, как его основы: «Пехотинец должен чувствовать себя и без штыка на ружье вполне вооружённым. Традициями нельзя руководствоваться в деле вооружения и тактического обучения. Традиции должны заключаться в сердцах бойцов, а не в устарелых приёмах – пережитках старины». Он первым заговорил о тяготах ведения войны в горах; заложил основы теории общевойскового боя; наконец, Свечин прозревал новую форму наступления войск – прорыв подготовленной обороны. Следующая, Первая мировая война окажется щедрой на них.

Несложно догадаться, что ряд военно-научный сочинений Свечина, начиная с 1906 года, встретил ответный вал критики и злопыхательства. Он был стоек в своих воззрениях: «Я не уступлю никому честь наиболее беззаветно подставлять себя под удары критики... Я слишком свободно и много критикую других...». Но вновь и вновь расплачивался за них. Очередная статья о русской артиллерии (Свечин обличал громоздкость батарей восьмиорудийного состава) привела к его аресту на 30 суток по приказу лично Николая II.

Тем не менее, карьера возмутителя нравов шла в гору – прослужив год при штабе Варшавского военного округа, Свечин в 1908 году был переведён в Главное управление Генерального штаба (ГУГШ). Он остро и успешно полемизировал со столпами военно-инженерной мысли – генералами Н. А. Буйницким и К. И. Величко; координировал взаимодействие ГУГШ с военным и другими министерствами. Свечин не вошёл в ряды профессуры Академии, но активно оппонировал на защитах диссертаций как представитель начальника Генерального штаба. Широту интересов и познаний Свечина как военного мыслителя сложно преувеличить. В ходе командировки в Германию он изучал развитие там воздухоплавания и авиации. Но вряд ли тогда даже его искушённый ум предвидел начало противоборства двух держав пять лет спустя, обернувшееся мировой войной.

Из Ставки – в полымя

Эта страница биографии Свечина заслуживает отдельного подробного обзора. Здесь довольно будет отметить, что начал Великую войну он в должности офицера для поручений при генерале Н. Н. Янушкевиче – начальнике штаба Верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича-младшего. Свечин готовил для Ставки сводки о ходе военных действий. Он уже по долгу службы критиковал предложения самого генерал-квартирмейстера Ю. Н. Данилова – притом, что по свидетельству контр-адмирала А. Д. Бубнова, «Данилов обычно гулял по дорожке сада вдоль домика, где было его управление, и, покуривая сигару, обдумывал ведение операций. Великий князь, когда не гулял вместе с ним, — строго наблюдал за тем, чтобы никто не нарушал размышлений Ю. Н. Данилова во время этих прогулок». Когда же требовалось – мирил Данилова со своим шефом и организовывал их работу. План колоссальной Варшавско-Ивангородской операции был детищем в том числе и Свечина.

Но за время первой кампании штабная работа ему надоела. В августе 1915 года, в разгар кризиса на фронте и «Великого отступления» русской армии, Свечин добивается перевода на строевую должность в 6-й Финляндский стрелковый полк. Его «Искусство вождения полка» – доселе одно из лучших описаний Первой мировой войны на Русском фронте. Но что... и – кого же в огне Великой войны мог вспоминать Свечин в последние часы? Возможно, прапорщика К., героя и труса… Тот отличился перед новоиспечённым командиром, случившись первым на вражеской позиции и залихватски оседлав взятую с боя пушку. Прапорщику К. была вверена рота. Но две недели спустя он же удрал из окопа, открыв немцам брешь в обороне. Товарищи К. стыдились такого малодушия, но не выдавали его командиру. Дальнейшее описывал сам Свечин:

К. командовал ротой сторожевого охранения и вдруг, около полуночи, приводит роту к д[еревне] Задворники, где располагался полковой резерв, и встречает меня.

- Где ваш командир батальона?

- Там, впереди, ведёт бой.

- Как же вы – его резерв, решились без его приказа уйти? Немедленно возвращайтесь на ваше место в Задворники и установите связь с командиром батальона.

- Но там на моём месте теперь немцы.

- На выбор – вы их выбьете, или я стреляю.

Мой браунинг упёрся в грудь К. Он ответил отчётливое «слушаюсь» и увёл роту в темноту, где раздавались выстрелы и мгновениями вспыхивали огоньки. Минут через 6 после ухода К. раздалось несколько выстрелов совсем близко от резерва, в том месте, куда направился К. Через час я был на перевязочном пункте полка – в хате, расположенной на южной окраине той же д[еревни] Задворники. Старший врач доложил мне, что приходил раненый в ладонь прапорщик К. Делавший перевязку фельдшер обратил внимание на нагар, осевший на края раны; ясно, что выстрел был произведён в упор…

К. дезертировал в тыл и долгое время избегал трибунала благодаря связям в армейской верхушке. Однажды Свечин заметил его в одном из этапных батальонов и решил кончить дело здесь и сейчас, но К. вновь сбежал от дозора. После Февраля 1917 года новый главковерх генерал А. А. Брусилов заменил ему расстрел пожизненной каторгой, а впоследствии дезертир и «самострел» был оправдан как жертва царского режима.

«Я его встретил в 1920 г. на улице Москвы близ Ревсовета, – вспоминал Свечин. – Он был штабным работником Красной армии, широко раскрыл мне свои объятия и хотел поделиться со мной воспоминаниями о дорогом прошлом, но я уклонился...». Да, неисповедимые Марсовы пути вновь свели их уже при Советской власти. До того Свечин успешно командовал полком, действовал в авангарде Брусиловского прорыва, был ранен. Позднее, в начале 1917 года, он согласился возглавить 2-ю Черноморскую дивизию – адмирал А. В. Колчак готовил её для уникальной операции: захвата Константинополя. Черту под этими планами подвела революция. Генерал-майор Свечин не жалел сил для поддержания дисциплины и боеготовности войск, но для русской армии уже наступил период распада. Плачевные итоги последнего «Июльского наступления» 1917 года обесценили успех действий Свечина, а в сентябре он был отчислен из армии за старорежимные замашки.

Судьба военспеца

После Октябрьской революции новая власть привлекла на свою сторону большое количество кадровых русских офицеров – «военспецов». Как справедливо полагают историки, их профессионализм, наряду с ответившей на вызовы времени и народа идеологией и численностью Красной армии, стал залогом её победы в гражданской войне в России. Пойти на службу к «красным» Свечина подвигло тяжёлое положение дел на Северо-Западе – наступление немецких войск на Псков и Нарву в ходе операции «Фаустшлаг». Генерал отнюдь не разделял большевистских доктрин, «ощущал атмосферу недоверия ко мне как к бывшему генералу, отчего возникало известное расхолаживание в сознании бесплодности моих усилий… Считал экономическую программу, выдвинутую Октябрём, практически неосуществимой». Однако он сделал свой выбор в раздиравшем страну противостоянии.

Свечин не принимал непосредственного участия в боях, будучи целиком погружён в штабную работу. Верный себе, он раскритиковал действия главнокомандующего Вооружёнными Силами РСФСР И. И. Вацетиса – и был отправлен на преподавательскую работу в возрождённую Академию Генерального штаба РККА. Считается, что там Свечина урезонил никто иной, как комдив В. И. Чапаев, в ходе лекции о сражении при Каннах высмеявший римлян и бросивший: «Мы уже показали таким, как вы, генералам, как надо воевать!».

Как бы то ни было, Свечин продолжал трудиться в Военной академии РККА до февраля 1931 года, когда был впервые арестован. В СССР набирало обороты так называемое дело «Весна» – репрессии против «военспецов» старой школы. Они были инспирированы органами ОГПУ на местах и поддержаны руководством госбезопасности в Москве – В. Р. Менжинским и Г. Г. Ягодой. Жертвами дела «Весна» оказались более тысячи военных, но для Свечина тогда оно обошлось лагерным сроком. Освободившись, он вернулся на преподавательскую работу. Более того, судимый генерал царской армии был зачислен в IV (Разведывательное) Управление штаба РККА, занимаясь изучением германской и японской армий.

В 1935 году Свечину присвоили воинские звания сперва комбрига, а затем комдива. Он «горел» на работе, успев подготовить несколько изданий трудов великого военного мыслителя Карла Клаузевица. Однако в декабре 1937 года Свечин был вновь арестован. Очередная волна репрессий в Красной армии была в самом разгаре. Доведись Свечину её прочесть, он наверняка нашёл бы немало причин для объективной, суровой критики. Но яркая траектория его жизни, подобающая профессиональному артиллеристу, не сулила продолжительного полёта.

По обвинению в контрреволюционной организации и подготовке террористов 29 июля 1938 года Александра Андреевича Свечина приговорили к расстрелу. В тот же день приговор был приведён в исполнение.