Британские капелланы на Западном фронте Первой мировой

Священнослужители всех конфессий постарались конвертировать старый религиозный опыт в новые формы, чтобы их слова воодушевления и утешения соответствовали тому, что переживали солдаты на фронте. Одними из наиболее деятельных были священники, служившие в рядах британской армии.

Церковь в Великобритании до и во время войны

Религия в Соединённом Королевстве традиционно пользовалась поддержкой со стороны государства, однако были и нюансы. В первую очередь, поддержкой пользовались христиане, среди христиан – протестанты, а среди протестантов – миряне и священнослужители англиканской церкви, главой которой был правящий британский монарх, с XVI века традиционно носивший титул «защитника веры» (Defender of the Faith).

По политическим соображениям эта поддержка была настолько сильна, что на протяжении нескольких столетий разные религиозные группы (иудеи, католики, крайние протестанты-индепенденты и др.) боролись за своё право не то чтобы свободно исповедовать свою веру, но и просто жить в королевстве. Однако к началу ХХ века Великобритания и особенно Лондон уже представляли собой довольно пёстрое сообщество из сторонников той или иной религии.

Несмотря на государственную поддержку, религия постепенно утрачивала свои позиции в британском обществе. В Лондоне, городе с населением в 4,5 миллиона человек, абсолютное большинство которого идентифицировало себя как христиан, согласно исследованию одного английского социолога, только 832 тысячи человек регулярно посещали церковь. При этом наиболее резкое снижение посещаемости приходилось именно на англиканские церкви. Впрочем, это не следует расценивать как полный крах религии в Британии – скорее, наоборот, в начале ХХ века британский социум демонстрировал, по сравнению со многими другими европейскими народами, устойчивый интерес к религии и чётко ассоциировал себя с христианством. В королевстве никогда не проводилась политика государственной секуляризации, какая была развернута, например, в годы Третьей республики во Франции.

Стоит отметить, что в годы войны произошло уже давно намечавшееся сращивание церковного и национального. Служители англиканской церкви не посмели критиковать вступление страны в войну, хотя последняя и расценивалась некоторыми из них как братоубийственная – так, всего за один-два года до конфликта в адрес «великой протестантской нации Германии» следовали пышные похвалы британских религиозных деятелей. Англиканские священники были членами т.н. «Established Church», т.е. государственной церкви, и должны были принимать во внимание интересы страны.

Кроме того, настоятели приходов всех конфессий исполняли роль хранителей памяти общины, вели учёт призванным солдатам и были ответственны за поддержание памяти о них, а специальные монументы или памятные знаки в честь погибших обыкновенно сооружались на территории близ церквей или непосредственно внутри храмов. Попытка любого высказывания о бесполезности гибели солдат была бы очень негативно воспринята их родственниками и друзьями в приходе. Всё это просто вынуждало священников, причём не только англикан, стать проводниками правительственной пропаганды.

Капелланы в армии

Для обслуживания религиозных нужд британской армии ещё в XVIII веке было создано специальное «Управление религиозных культов» (Royal Army Chaplains' Department), в котором к августу 1914 году насчитывалось 117 священнослужителей трёх христианских деноминаций. В связи с резким ростом армии количество капелланов также резко выросло, и к ноябрю 1918 года было уже более 5000 военных священников, представлявших 11 религиозных направлений. 60% из них были англикане, 20% католики, 10% пресвитериане, а среди оставшихся мелких групп выделялись иудеи, как единственные нехристиане. Религиозные интересы колониальных войск из Индии игнорировались, и потому среди священнослужителей не было мусульман или индуистов.

Как указывает историк Майкл Снэйп, работа, которую исполняли капелланы, была одинаковой, вне зависимости от того, где они находились – в тылу, окопах или на госпитальном судне. Устав требовал от священнослужителей совершать необходимые религиозные церемонии и заботиться о погребении мёртвых. Согласно Женевской конвенции, священнослужители были приравнены к врачебному и вспомогательному персоналу госпиталей.

Командование поначалу довольно прохладно относилось к капелланам, не замечая их, что, впрочем, многих из них устраивало. Фельдмаршал сэр Дуглас Хейг, сменивший в декабре 1915 года фельдмаршала сэра Джона Френча на посту командующего Британского экспедиционного корпуса, был ревностным христианином, поэтому решительно изменил такое положение. С этого момента капелланы, прежде служившие в относительной безопасности и комфорте за линией огня и потерявшие к концу 1915 года всего четырёх человек, стали назначаться на передовую – так, многих бросили на самые опасные участки битве на Сомме. К концу 1918 года погибло 112 британских священнослужителей, из них 59 англикан и 22 католика. Три капеллана были награждены крестом Виктории (все англикане), сотни получили другие награды. Большинство награждений, что вполне естественно, было произведено за оказание помощи раненым солдатам под огнём противника.

Стоит отметить, что никакой специальной выучки у священнослужителей военного времени не было. Это были люди, в большинстве своём добровольно отправившиеся на фронт с благословления епископа, оставив свой приход и семью. С одной стороны, священники по этой причине оказывались ближе к своей пастве из новобранцев, понимая и разделяя их тяготы, с другой, как и «временные джентльмены», т.е. офицеры военного времени из штатских, они явно выпадали из старой и довольно консервативной армейской иерархии. По этому поводу один из священнослужителей вспоминал:

«Капелланам было разрешено свободно перемещаться, и, когда части срывались с места, то мы срывались вместе с ними. Некоторые из нас были награждены крестом Виктории, значительное число погибло в боях… Мы совершали таинство причащения в окопах, проводили службы для раненых и умирающих, разделяя, насколько могли, всё, что выпадало на долю солдат… Мы делали всё, чтобы помочь им во имя Христа, и, уверяю, поделиться сигаретой было не хуже, чем подать стакан воды, и они понимали, почему мы делаем это. Но нас вовсе не рассматривали как офицеров службы бытового обеспечения. Каким-то слабым чувством солдаты угадывали, что они нуждаются в том, что служители Церкви могут им дать».

Впрочем, некоторые люди, видевшие капелланов в действии, имели и другую точку зрения. Один из ветеранов-гвардейцев, Стивен Грэм, в своих мемуарах, вышедших сразу же после войны, проклял военные богослужения, заклеймив их как «одну из самых неприятных частей» армейской жизни. Даже больше:

«Люди, любившие тех, кто разговаривал с ними о доме, в то же время очень равнодушно воспринимали разговоры о религии с капелланами. Потому что капелланы не соответствовали ни виду, ни духу христианской жизни».

Кроме того, по мнению некоторых наблюдателей, священнослужители столкнулись и с рядом проблем теологического свойства:

«Бог и христианство вызвали растерянность в умах простых парней, которые желали жить, а не умереть. Они не могли соотнести христианские поучения капелланов со штыками немцев и бойней на поле битвы. Вся эта кровь и искромсанная плоть на просторах Франции и Фландрии казались им – многим из них, я твердо знаю – точным доказательством того, что Бога нет, а даже если и есть, то не такой, как им говорили, не Бог любви, а чудовище, упивающееся человеческой агонией».

Причём делились такими размышлениями, замечает журналист Филипп Гиббс, не с англиканскими священниками, а чаще всего с католическими, «…которые посвящали себя целиком телесным и духовным нуждам солдат… или с пресвитерианами, приносившими солдатам под ураганным огнем горячий какао и одно-два слова поддержки».

Наконец, была ещё одна точка зрения, выраженная писателем Чарльзом Монтегю, в целом оправдывавшая священников, но делавшая это особым образом:

«Что, действительно, мог сделать обычный армейский священник, с его маленьким кругозором и предубеждениями? Как мы его вооружили и экипировали? Когда в руках не прах земной [чтобы слепить человека], а крутящийся шар раскаленных металлов и газа, то чувство юмора, некоторая склонность к приключениям, успехи в крикете, умение поладить с людьми и плохое усвоение едва разжеванных 39 статей [имеется в виду официальный вероучительный документ англиканской церкви – прим.авт.] не могут вас особо поддержать».

Таким образом, воспоминания ветеранов, солдат, священников и наблюдателей-штатских подчас очень сильно расходились, и общая точка зрения по поводу роли капелланов так и не возникла. Пристрастные сравнения протестантов и католиков, причём не в пользу первых, обвинения священников в трусости, моральной неустойчивости (вплоть до слов, что священники были частыми гостями госпиталей для венерических больных) и сведении всей работы с солдатами к раздаче сигарет (сравните с высказыванием выше по этому поводу) в знаменитом автобиографическом романе Роберта Грейвза надолго похоронили возможность консенсуса.

Это резко контрастировало с оценкой государственными деятелями и историографами вклада священников в войну: «…они оказывали существенное влияние в вопросах морали и служили важным звеном между офицерами и рядовыми» (цитата из труда по истории Великой войны, подготовленного исторической секцией комитета обороны Империи). Довольны были также иерархи англиканства, которые после войны с удовлетворением заметили, что «…этими результатами [т.е. наградами – прим.авт.] церковь может гордиться».

До сих пор, как отмечает историк Майкл Снэйп, образ капеллана колеблется между этими двумя полюсами, что, разумеется, приводит к мифологизации войны. Дело историков прояснить истинное положение дел, выявить как светлые, так и тёмные стороны этого вопроса. Решается это, по словам британских исследователей, только широким привлечением новых источников, писем, дневников, воспоминаний, которые дают объёмную картину прошлого.