Дмитрий Кокорев: герой первого дня войны

Необходимо отметить, что за редким исключением эти исследования носили скорее характер художественных публикаций или воспоминаний участников событий, что не могло не повлиять на степень их исторической достоверности. В итоге в девяностых годах прошлого столетия в научно-публицистической литературе усилиями различных авторов сложилось совершенно фантастическое представление о количестве воздушных таранов, выполненных советскими пилотами в первый день войны.

Нисколько не умаляя подвиги советских лётчиков в первые дни войны, следует понимать, что большинство описанных таранов не подтверждается не только немецкими данными о потерях, но и советскими архивными документами. В процессе работы с фондами советских частей и соединений в Центральном архиве министерства обороны автору удалось установить, что доступными на данный момент советскими документами подтверждаются сведения лишь о четырёх случаях воздушных таранов 22 июня 1941 года. Это тараны командира звена 46-го ИАП ст. лейтенанта И. И. Иванова, командира звена 124-го ИАП мл. лейтенанта Д. В. Кокорева, командира звена 12-го ИАП мл. лейтенанта Л. Г. Бутелина и командира звена 123-го ИАП ст. лейтенанта П. С. Рябцева. В этой публикации речь пойдёт о таране, выполненном Дмитрием Кокоревым в 5:15 утра 22 июня 1941 года. Этот эпизод интересен тем, что он подтверждается не только архивными документами 124-го ИАП, но и немецкими данными о потерях, а также воспоминаниями члена экипажа сбитого немецкого самолёта.

Дмитрий Кокорев к началу Великой Отечественной войны не был новичком в авиации. Он поступил в Пермскую авиашколу в январе 1938 года и после полутора лет обучения, успешно сдав экзамены и получив звание младшего лейтенанта, в июле 1939 года получил назначение в 41-й ИАП 66-й ИАБр ВВС Белорусского военного округа. Почти год, до июня 1940 года, младший лётчик Дмитрий Кокорев познавал тонкости лётного мастерства в составе одного из самых лучших кадровых полков округа, каким заслуженно считался 41-й ИАП. После обучения на курсах командиров звеньев Дмитрий был назначен командиром звена недавно сформированного 124-го ИАП.

Как и большинство советских авиационных частей, сформированных в 1940 году, 124-й ИАП не получил положенного по штату числа боевых самолётов, поэтому развернуть надлежащую учебно-боевую подготовку командованию полка не удалось. Всего за 1940 год личный состав полка налетал 1938 часов 20 минут, что составляло в среднем 20–25 часов налёта на каждого пилота и, естественно, не отвечало даже минимальным требованиям. Разумеется, при таких условиях большая часть молодых пилотов полка не смогла в 1940 году приступить к выполнению собственно боевой подготовки, и не выполняла ни воздушных стрельб, ни воздушных боёв, ни полётов на бомбометание.

Весна 1941 года принесла очередные перемены. В апреле полк был выведен из состава 11-й ИАД и переброшен с аэродрома Минск (Мачулищи) на аэродром в Белостоке с включением в 9-ю САД. Кроме того, практически одновременно с перебазированием, личный состав полка начал перевооружение на новейшие истребители МиГ-1 и МиГ-3.

По этой причине вновь, как и в 1940 году, развернуть полноценную учёбу весной 1941 года не удалось. Вплоть до 1 июня лётчики 124-го ИАП налетали всего 667 часов 32 минуты, из них всего 60 часов 50 минут (195 полётов) на «МиГах», то есть меньше 10 часов налёта на каждого из 82 пилотов полка. Ещё хуже обстояли дела с собственно боевой подготовкой: за пять месяцев 1941 года пилоты полка выполнили всего 10 стрельб по наземным мишеням (в январе), а по конусу в воздухе не стреляли вообще ни разу.

Новейшие самолёты МиГ-1 и МиГ-3 имели массу «детских болезней», были перетяжелены и обладали большой нагрузкой на органы управления, что сильно тормозило освоение личным составом. 14 мая в катастрофе при облёте МиГ-3 погиб один из опытнейших пилотов полка командир 4-й эскадрильи капитан Г. А. Тихонов, имевший более 1700 часов налёта. Ещё больше усугубило ситуацию то, что в первых числах июня полк передал 25 своих И-16 во вновь формируемый 184-й ИАП, и в части в качестве переходного самолёта для освоения «МиГов» осталось всего четыре И-16. Далее боевую подготовку необходимо было проводить исключительно на МиГ-3. По сути, к началу войны 124-й ИАП представлял собой учебную часть, командный состав которой осваивал новые самолёты для того, чтобы впоследствии организовать переучивание остального личного состава и развернуть полноценную УБП.

В июне к уже имеющимся трудностям с техническим состоянием самолётов добавились серьёзные проблемы с состоянием вооружения. При попытке начать учебные стрельбы выяснилось, что большая часть синхронных пулемётов банально отказывает, а синхронизаторы выходят из строя, что приводит к прострелу лопастей винта. При осмотре вооружения 4 июня на 50 самолётах полка был выявлен производственный дефект синхронизатора! Выездная бригада завода № 1 и технический состав полка лихорадочно выполняли переделку синхронизаторов и пристрелку пулемётов. Если учесть, что 10 июня последовал приказ снять с самолётов подкрыльевые пулемёты УБК, то можно представить, насколько ситуация с боеготовностью части была угрожающей.

Не так давно историк М. И. Мельтюхов опубликовал спецсообщение 3-го управления НКО №37928 от 15 июля 1941 года о причинах потерь 41-го и 124-го ИАП 22 июня 1941 года. В части, касающейся 124-го ИАП, в том числе отмечено и то, что решить вопрос со штатной работой синхронизаторов до начала войны так и не удалось: «У большинства истребителей МиГ-3 не стреляли пулемёты, так как бригада завода № 1 не успела отрегулировать их…»

К 22 июня 124-й ИАП базировался на аэродромах Высоко-Мазовецк и Ломжа. В Высоко-Мазовецке базировались все боеготовые подразделения полка, перевооружённые на МиГ-3, в составе которых имелось 55 МиГ-3, один МиГ-1, 11 УТ-1 и три У-2. На аэродроме Ломжа базировались четыре И-16 и пять УТИ-4, на которых тренировались молодые пилоты перед выпуском на МиГ-3. Кроме того, на аэродроме Белосток в ангарах стояли 9 законсервированных МиГ-3 и один неисправный МиГ-1. В части имелось 82 пилота, из которых 63 были выпущены на МиГ-3.

Как и большинство частей ВВС приграничных округов, полк был поднят по боевой тревоге около 02:00 22 июня и был приведён в полную боевую готовность согласно Директиве № 1, однако из-за противоречий в тексте директивы, как и в большинстве других частей и соединений, командование полка не пошло на решительные действия и выжидало. В 04:20 на аэродром Высоко-Мазовецк был совершён налёт немецкими бомбардировщиками. Согласно документам полка, всего в налёте (а скорее, в двух налётах, в 04:20 и 04:55) принимали участие 16 Ю-88 и 14 Ме-110. Не имея достаточного опыта в опознании вражеской техники, советские авиаторы ошиблись – налёт производили Dо 17Z из KG 2 и Bf 109Е из II./JG 27.

После первых сброшенных бомб в воздух начали подниматься самолёты 124-го ИАП, и всего с 04:30 до 05:10 взлетели несколькими группами 28 МиГ-3. Согласно приказу командования полка, советским пилотам было разрешено стрелять по немецким самолётам только в ответ на огонь противника, перелетать границу также было запрещено. Немецкие бомбардировщики первыми стрелять по советским истребителям не торопились и, пользуясь близостью границы, ретировались на сопредельную территорию, поэтому первые взлетевшие группы самолётов 124-го ИАП воздушных боёв не вели. Судя по всему, лишь после повторного налёта в 04:55 часть лётчиков уже без разрешения командования приняла решение сбивать самолёты противника.

Судя по выписке из журнала боевых действий полка, командир звена Дмитрий Кокорев взлетел в составе 10 МиГ-3 в 05:10. В оперативной сводке № 01 штаба полка указано, что противника сумел атаковать только мл. лейтенант Кокорев, который сбил один Ме-110, при этом, согласно выписке из журнала боевых действий, он его таранил.

После изучения истории и донесений о потерях немецкой бомбардировочной эскадры KG 2 стало понятно, что противниками пилотов 124-го ИАП были экипажи Dо 17Z из штабной эскадрильи, при этом немцы утверждают, что бой произошёл в 04:15 по берлинскому времени (соответственно, в 05:15 по Москве):

«В первых лучах света штабная эскадрилья вылетела в район Ломжа – Новогрудек – Белосток – Остроленка, в 04:15 подверглась атаке нескольких вражеских истребителей. После трёх атак был сбит экипаж пилота обер-фельдфебеля Эриха Штокманна (Ofw. Erich Stockmann), штурманом которого был командир эскадрильи обер-лейтенант Ханс-Георг Петерс (Oblt. Hans-Georg Петерс)».

Вот что вспоминал радист Dо 17Z-2 (W.Nr. 3603 «U5+DA») фельдфебель Ханс Ковнацки (Fw. Hans Kownatzki):

«Мы стартовали 22 июня, это был боевой вылет на атаку советского аэродрома. Около 04:15 примерно в 24 км юго-восточнее Ломжи, вблизи от Замбрува, мы были атакованы вражескими истребителями. В ходе воздушного боя мы втроём отстреливаемся от истребителей противника, причём я получаю два лёгких касательных ранения головы. Вскоре после этого нас сбивают. Наша машина входит в штопор. Обер-лейтенант Петерс и я выпрыгиваем из кабины и на парашютах опускаемся на землю, прямо на пшеничное поле. Здесь нас находит польское гражданское лицо, которое рассказывает нам, что оба наших приятеля, обер-фельдфебель Штокманн и унтер-офицер Шумахер (Uffz. Hans Schumacher, воздушный стрелок), сгорели в самолёте. Я получил контузию. Старший лейтенант Петерс, вероятно, сломал левый коленный сустав, и я оказал ему первую помощь посредством двух палок, завязанных на ноге…»

Судя по воспоминаниям радиста немецкого экипажа, Кокореву явно не хватило стрелковой подготовки, что не удивительно, учитывая то, что он не стрелял как минимум с декабря 1940 года. Тем не менее, в третьей атаке пули советского истребителя попали по кабине немецкого самолёта. Вполне вероятно, что лётчик и стрелок получили тяжёлые ранения или были убиты и не смогли покинуть машину. Странно, что радист не отмечает сам момент тарана, хотя вполне возможно, что он из-за ранения уже не стоял у пулемёта и не видел сам момент удара. Исходя из анализа всех известных источников, Кокорев расстрелял в трёх атаках патроны, но решил не упускать врага и добил «дорнье» таранным ударом, после чего произвёл вынужденную посадку.

Почему другие пилоты взлетевшей группы «МиГов» (а в её составе было четыре заместителя командиров эскадрилий, в том числе ветераны боёв на Халхин-Голе и советско-финляндской войны ст. лейтенанты В. Д. Ратников, И. И. Неемченко и лейтенант А. Г. Пронин) не пытались помочь товарищу, в советских документах не описано. В данном случае нам поможет история II./JG 27. Согласно немецким данным, в 04:15–04:20 (по берлинскому времени) аэродром Высоко-Мазовецк атаковали Bf 109E из 4./JG 27, которые, судя по всему, и связали боем лётчиков 124-го ИАП. Вероятно, немецкие истребители сопровождали ещё одну группу бомбардировщиков, и этот налёт был классическим немецким приёмом «повторного удара». Такая тактика, когда после первого налёта на вражеский аэродром через 15–20 минут подходит вторая группа атакующих и, вступая в бой, добивает защитников аэродрома, работала на всём протяжении советско-германского фронта практически без сбоев.

Немецкие лётчики были «стреляными воробьями», а учитывая то, что советские ветераны не имели должной тренировки уже в течении полугода, а также то, что МиГ-3 на небольшой высоте был явно не лучшим соперником для Bf 109E, шансов у советских пилотов было не слишком много. Однако, несмотря на явно неравные условия, в завязавшемся над аэродромом воздушном бою немцы смогли одержать только одну победу: в 04:20 по Берлину обер-лейтенант В. Визингер (Oblt.Wilhelm Wiesinger) сбил советский истребитель, идентифицированный им как И-17 (это была уже 10 победа немецкого аса). Оперативная сводка № 01 штаба 124-го ИАП подтверждает потерю одного МиГ-3 в воздушном бою над аэродромом Высоко-Мазовецк в 05:25, его молодой пилот мл. лейтенант П. В. Жарков погиб. К сожалению, в документах полка воздушный бой в подробностях не описан, и если судить по оперативной сводке № 01, Жаркова сбила какая то «залётная» пара «мессершмитов». Далее документ сухо сообщает о последующем налёте, причём, что характерно, потерь советских самолётов на земле в результате этого налёта не отмечено:

«В 05:35 группа в составе 18 бомбардировщиков в сопровождении истребителей противника Ме-109 (7 самолётов), сброшены бомбы противника в восточной части аэродрома 400 м на опушке леса. В результате налёта авиации противника убито 3 человека 156-го батальона (156-й БАО – прим. авт.), ранено 26 чел., из них лётчик мл. лейтенант Артамонов, остальные красноармейцы 156-го батальона».

Немецкие данные позволяют нам уверенно предположить, что погнавшегося за уходившими «дорнье» Дмитрия Кокорева не поддержали обстрелянные пилоты, которые понимали, что за первым налётом вполне возможен следующий и не стоит оставлять аэродром без прикрытия. В результате оставшаяся девятка смогла помешать очередной атакующей немецкой группе прицельно отбомбиться, но за это пришлось заплатить сбитым МиГ-3 и жизнью молодого лётчика.

Учитывая эти обстоятельства, с очень большой долей вероятности можно предположить, что Дмитрий Кокорев именно по этой причине не был представлен к награде – бросившись в погоню, он покинул группу и оставил прикрываемый объект. Видимо, его поступок был расценен ведущим группы как минимум как мальчишество. Наказывать автора тарана не стали, но и не поощрили. Несмотря на все эти соображения, несомненно, героическое поведение молодого лётчика (Дмитрию Кокореву было всего 22 года), совершившего таран в первом своём воздушном бою, было отражением его бескомпромиссной жизненной позиции, которую он недвусмысленно выразил в письме жене:

«Дорогая Катюша! 21-го получил от тебя последнее письмо, и ответа дать не пришлось… Когда я слушаю последние известия по радио, у меня от злости дрожат все мускулы и слёзы капают из глаз. Но недолго извергам этим гулять по нашим полям. Нет и не будет вовек силы, которая могла бы победить Красную армию. Ты помнишь наш спор о твердости характера? Кто кому должен уступить? И помнишь мои слова: «Я никогда никому не уступлю»… Так и вышло, а что именно – потом узнаешь… Дело произошло 22 июня на рассвете. Вот об этом и всё».

Не получивший звание Героя Советского Союза подлинный герой войны Дмитрий Васильевич Кокорев не вернулся из боевого вылета 11 октября 1941 года, до конца выполнив свой долг перед Родиной. За два дня до гибели, 9 октября 1941 года, было подписано представление на награждение мл. лейтенанта Д. В. Кокорева орденом Красного Знамени, в том числе и за его таран 22 июня 1941 года, но даже эту награду лётчик не успел получить…