Экспрессионизм: мир жесток, суров и трагически абсурден

Экспрессионизм — это авангардное художественное течение, новое трагическое мировоззрение и целый свод многозначительных мотивов, символов и мифов. И, кстати, это революционная реакция не только на поношенное, безжизненное традиционное академическое искусство, но и на светлую, идиллическую, южную импрессионистскую «видимость» мира.

Термин «экспрессионизм», как чаще всего бывает, придумали критики или журналисты. Версий несколько — и, с большой долей вероятности, все они верные.

Первая — красивая: на одной из выставок коллекционер поинтересовался, глядя на картину: «Это что, импрессионизм?» «Нет, — ответили ему в шутку, — экспрессионизм».

Вторая — задокументированная: в 1911 году в журнале «Штурм» (Der Sturm) экспрессионистами называют французских постимпрессионистов, а также Мунка, Пикассо, Брака и уже некоторых немцев в этой компании — художников, чьи работы представлены на выставке Берлинского сецессиона.

Третья — мировоззренческая: искусствовед Вильгельм Воррингер (Wilhelm Worringer) впервые дал философское и искусствоведческое описание термина в книге «Абстракция и вчувствование». Это тот самый ученый, который позже вместе с Василием Кандинским и Францем Марком в манифесте «В борьбе за искусство» расскажет о связи экспрессионизма с готикой и северной традицией.

Накануне экспрессионизма

Экспрессионизм не случился вдруг от зашкалившего социального напряжения и всеобщей усталости после торжественного импрессионистского светового шоу — у движения были пророки-одиночки, сочинившие для него основы, живописный язык, вернувшие в современность Христа, запустившие в нее экзотических богов и чудовищ.

Предтечами экспрессионистов называют голландца Ван Гога и француза Гогена — как раз благодаря завезенному с островов экзотическому варварству и спустившемуся на землю Христу. Бельгийца Джеймса Энсора себе в предшественники берут не только экспрессионисты, но и сюрреалисты: у него люди в застывших масках, а маски, наоборот, как живые, — первобытный страх и ирония. Норвежца Эдварда Мунка для простоты даже называют экспрессионистом — это у него впервые любовь становится пугающей, жадной, вампирской, а пейзажи вызывают необъяснимое ощущение постоянной угрозы.

Эдвард Мунк экспрессионистом не был. В молодости он восхищался импрессионизмом, ездил во Францию, писал статую Родена и делал копии картин Гюстава Кайботта. А когда приближалась Первая мировая война, 50-летний Мунк уже давно пережил несколько нервных срывов, годы отчаянных страхов и необъяснимой тревоги, написал несколько вариантов «Смертного одра» и «Крик». Его личный север и его личная война сделали Мунка экспрессионистом до того, как придумали этот термин, и до того, как его молодые последователи в Германии и Австрии заговорили о предчувствии глобальной катастрофы, об искаженном мире, о деформированной реальности.

Эдвард Мунк — художник вне стилей и движений. Но его художественный мир, страшный, враждебный, подсказанный трагическими детскими воспоминаниями и взрослыми страхами, оказался созвучен ощущениям и мировоззрению целого поколения молодых художников десятки лет спустя. Благополучные дети разумных родителей, студенты архитектурного отделения Высшей технической школы, они расслышали в вызывающих живописных контрастах, пылающих небесах, искаженных лицах на картинах Мунка единственно верный язык, на котором можно говорить о современном мире.

Этот мир обречен

Берлин стал столицей Германии в 1871 году. До начала Первой мировой войны его население увеличилось в 2,5 раза: в столицу съезжались в поисках работы, удачи, денег. В начале ХХ века рост города были головокружительным, а жажда обновлений — неутолимой и опасной. Машин было столько, что возникла необходимость в регулировщиках, в любой конец города можно было добраться на трамвае или автобусе, на Потсдамской площади выросла самая большая в Европе гостиница. Берлин сияет витринами, рекламами, фарами, огнями ночных клубов и театров — это самый освещенный город Европы, потому что здесь есть целый квартал, названный в честь промышленного гиганта Siemens. В начале века именно здесь изготавливают электрокабели.

Берлин получил в начале века хлесткое прозвище — Вавилонская блудница. В отличие от других европейских городов, здесь не было организованных борделей. Проститутки искали клиентов прямо на улицах и площадях, смешивались с толпой несущихся по улицам прохожих. Но работа была не из легких: нужно быть достаточно заметной, но нельзя выглядеть слишком вульгарно. Отряды моральной полиции, отслеживающие проявления неподобающего поведения на ночных улицах, не должны ничего заподозрить. Так между проститутками и их клиентами складывается особый язык улыбок, подмигиваний, незаметных жестов, по которым можно было распознать нужную особу и договориться о деле.

Берлин стремился стать самым прекрасным городом в мире, не хуже, чем культурная столица Париж и индустриальная столица Лондон. Он развивался в бешеном темпе, накапливая напряжение людей, не готовых к таким быстрым переменам. Все больше женщин работают на производствах — все больше недовольных мужчин, которые видят в этом угрозу для семьи, будущего потомства и собственного эго. Все больше рабочих с отчаяньем перестают чувствовать себя мастерами и оказываются безымянными винтиками в машине серийного производства. Выбирая из десятков новейших, модных питейных заведений, берлинцы не имели возможности выбирать власть. Строятся мосты, заводы, устраиваются впечатляющие индустриальные выставки — и при этом безбожно перемалываются культуры и традиции колоний.

Именно в такой Берлин в 1911 году приехали из Дрездена создатели художественного объединения «Мост», первой экспрессионистской группы.

Все немцы делали это

Официальным годом рождения экспрессионизма считается 1905 — год создания объединения «Мост». В Дрездене четыре студента-архитектора — Эрнст Людвиг Кирхнер, Фриц Блейль, Карл Шмидт-Ротлуф и Эрих Хеккель — решили менять немецкое искусство. В разное время к ним присоединялись Эмиль Нольде, Макс Пехштейн и другие художники. «Мост», как и экспрессионизм вообще, некоторое время был просто синонимом нового искусства. Программа группы, оформленная в виде гравюры, была не о стилистических особенностях, а о революции: «Мы, молодые, — залог будущего, хотим добиться свободы в жизни и в сопротивлении отжившим установкам стариков. К нам принадлежит каждый, кто непосредственно и искренне выражает то, что понуждает нас творить».

Любое авангардное движение, противопоставлявшее себя традиционной живописи, находило собственный путь из академизма. Импрессионисты ушли в острую современности и сиюминутность. Экспрессионистам же современность не особо нравилась, как, впрочем, и импрессионистская имитация реальности — и они ушли в архаику, экзотику и мистику. Видимый мир виден каждому, считали они, нет смысла его изображать. Важно лишь эмоциональное состояние автора — и его способность при помощи формы, цвета, штриха передать это состояние зрителю.

Из готического искусства они с наслаждением забирают вытянутые вертикально формы и повторяют древнюю иконографию в построении лиц и фигур. Им очень близки гротескные видения Босха и Гойи, им по душе мистические ожидания и культ чувств эпохи романтизма, они любят барокко за мрачную патетику и напряженность линий. Экспрессионисты возрождают гравюру, нарочито грубо режут на дереве фигуры, оставляя видимыми зазубрины, шероховатости. За пределами цивилизованной Европы, в колониях, в Африке, они восхищаются примитивными, но удивительно выразительными формами масок, ритуальных скульптур, цветовой простотой гравюр.

Первая выставка художественного объединения «Мост» проходила в выставочном зале электролампового завода (на фото вверху).

Афишу выставки разработал Фриц Блейль (репродукция снизу), а немецкая полиция ее запретила как непристойную и целенаправленно уничтожала.

В этот дрезденский период участники «Моста» каждое лето уезжают на Морицбургские озера и находят в этих богемных, расслабленных, нудистских тусовках-пленэрах выход из современного ада, ужаса и одиночества. Они пишут обнаженных женщин, скорее, варварок и диких животных, чем цивилизованных немок, пишут друг друга и не питают иллюзий: там, где дикая, неуправляемая энергия вырывается в человеке наружу, обнаруживаются не только невинность и природная грация, но и звериное, голодное, аморальное, воинственное.

С переездом в громкий, сияющий Берлин каждый из участников «Моста» постепенно расстается с прежними сюжетами и надеждами на спасение в дикой природе. В оставшиеся три года до войны они создадут самые важные и эмоционально острые работы. Но уже каждый сам по себе. Этот первоначально постулированный экспрессионистами художественный вызов «писать эмоции художника, а не внешний мир», «искать собственную душу» ведет еще и к творческому одиночеству и непохожести всех на всех. В экспрессионизме не предусмотрена общность. В Австрии художники, которых потом причислили к экспрессионистам, были одиночками всегда.

Австрийские одиночки

Оскар Кокошка и Эгон Шиле участвовали в общем противостоянии академизму. Но если большинство австрийских художников (в том числе Густав Климт, учитель Шиле) писали декоративные панно в стиле модерн и планировали изменить художественный мир, пробравшись в гостиные и спальни обывателя с новыми художественными идеалами, то Шиле и Кокошку в респектабельных гостиных не охотно принимают.

Эротизм и мистицизм модерна всегда приятен глазу — узоры, распахнутые глаза, золотистые волосы, ощущение тайны. Эротизм и мистицизм экспрессионизма — пугающие, бездонные, раздражающие и обнажающие: нечеловечески заломленные руки и ноги, мир, разобранный на простейшие куски, насыщенные до ядовитости или до грязноты краски, ощущение обреченности.

Эгон Шиле писал вызывающие ню , обнажая уже не тело, а душу модели. Кокошка — гротескные, как будто недолепленные фигуры в нелепых театральных позах. Кстати, Кокошка был признанным драматургом-экспрессионистом — и его пьесы вызывали не меньше возмущения и благочестивого ропота, чем картины и тряпичная кукла, с которой он ходил в оперу и на светские приемы. Экспрессионисты вообще часто блестяще совмещают разную художественную деятельность: театр, литературу, музыку, живопись, скульптуру. Экспрессионисты теоретизируют свое искусство — и теоретизируют очень убедительно. Особенно там, где к истории движения подключаются русские.

Русский экспрессионизм в Мюнхене

Художественные поиски объединения «Синий всадник», на первый взгляд, лежат где-то за пределами экспрессионистского круга тем и настроений. Об их причастности к направлению часто спорят: ни напряженного ожидания катастрофы, ни городского одиночества, ни мистических видений. Но исходная программная задача у многонационального объединения из Мюнхена «Синий всадник» — та же: противопоставить насквозь продажному, зацикленному на материальном миру некую духовную основу, докопаться до нее и предъявить еще не совсем погибшему человечеству. Сюжетных усилителей произведение искусства, по теории Василия Кандинского и Франца Марка, не требует — духовная и эмоциональная энергия зашита уже в цвете и форме. Да, от экспрессионизма «Синего всадника» уже рукой подать до абстракции — все так и будет.

Но собрав в 1911 году русских художников Марианну Веревкину, Алексея Явленского, Василия Кандинского, немецких — Франца Марка, Августа Маке, Пауля Клее, «Синий всадник» ищет все тот же выход из традиционного искусства и из огрубевшей реальности.

К примеру, художественный мир Франца Марка — это не анимализм в классическом значении. Это философский анимализм: по той же причине, по которой мостовцы уходили в архаику и мистику, он уходит в мир животных, смотрит на окружающую реальность их глазами. С одной стороны — получает от такого взгляда новые художественные формы, откровения, с другой — под грязью и мишурой внешнего силится рассмотреть «мечту», «внутреннюю истину».

О духовности искусства, о синтезе искусств участники «Синего всадника» пишут в одноименном альманахе. Но успеют издать только один выпуск — и группа распадется. В Европе начнется катастрофа, которую предчувствовали и предсказывали экспрессионисты.

P.S. Та неотвратимая буря, которой с ужасом ждали художники-экспрессионисты, разразилась войной, эпидемиями и бедностью — и каждый из них очутился в эпицентре этой бури. Август Маке и Франц Марк погибли в Первой мировой совсем молодыми. Эгон Шиле вместе с беременной женой умер от испанского гриппа, когда ему было 28. Оскар Кокошка вернулся с войны после потери памяти и нескольких ранений, Людвиг Кирхнер — с тяжелым психическим расстройством. Василию Кандинскому пришлось вернуться в Россию. И каждый экспрессионист, который дожил до второй немецкой катастрофы (прихода к власти национал-социалистов), увидел свои картины на выставке «Дегенеративное искусство».

Экспрессионизм: шпаргалка

Художники, работавшие в экспрессионистском стиле

Эдвард Мунк, Джеймс Энсор, Эмиль Нольде, Эрнст Людвиг Кирхнер, Оскар Кокошка, Эгон Шиле, Алексей Явленский, Марианна Веревкина, Василий Кандинский, Франц Марк, Август Маке, Габриэль Мюнтер, Макс Пехштейн, Отто Дикс, Эрих Хеккель, Карл Шмидт-Ротлуф, Фриц Блейль, Ловис Коринт.

Знаковые картины экспрессионистов

Крик Эдвард Мунк 1893

Если уж говорить о возможных отметках начала движения, то это абсолютно точно должен быть «Крик» Эдварда Мунка. Первобытный, инстинктивный страх, мистическое предчувствие неотвратимого, природа как стихия, природа, которая больше не приносит успокоения и душевного отдыха.

Картину «Семья» Шиле написал незадолго до смерти: это автопортрет с женой Эдит и с их нерожденным ребенком, который так и не успеет родиться. Странный семейный портрет, страшный: обреченная грусть, смирение, предчувствие и принятие приближающегося будущего. Раньше всегда вызывающая нагота моделей превращается здесь у Шиле в незащищенную наготу.

Кирхнер ушел на войну добровольцем и вернулся уже год спустя. Он не был ранен и не потерял на войне руку. Кровавая культя, напоминающая срез окорока в мясном магазине, — это не портретная деталь на первом послевоенном автопортрете Кирхнера, а символ бессилия. Безрукий художник — это не только физиология (у Кирхнера парализовало руки от нервного срыва), это еще и невозможность высказаться.

Любовь в системе ценностей экспрессионизма не приносит счастья — только непродолжительные иллюзорные надежды. Влюбленные на картине «Невеста ветра» Оскара Кокошки не борются с бурей, не побеждают ее силой любви, а замирают в объятиях посреди неотвратимой стихии, надвигающегося хаоса.

Христианские мотивы у экспрессионистов — способ говорить о страдании и боли на повышенных тонах, максимально громко, способ приблизиться к архаическому, средневековому переживанию мирозданья и, наконец, возможность использовать примитивный рисунок и примитивную живопись. «Распятие Христа» Эмиля Нольде — это часть полиптиха «Жизнь Христа». Он складывается из 9 частей и напоминает алтарную картину из средневековой деревенской церкви.

Вы эксперт, если:

— можете отличить, к примеру, дикий, солнечный, эмоциональный локальный желтый цвет фовистов от электрического, раздражающего, болезненного желтого цвета экспрессионистов;

— можете уверенно сказать, где большой, шумный, развивающийся город импрессиониста Гюстава Кайботта, а где — большой, шумный, развивающийся города экспрессиониста Эрнста Людвига Кирхнера;

— начали всерьез сомневаться, а достаточно ли беспокойны и депрессивны художники «Синего всадника», чтобы называться экспрессионистами.

Вы профан, если:

— ищете (и находите) в картинах экспрессионистов планы реальных городов, природные цвета и портретные сходства;

— применяете к экспрессионизму шкалу ценностей вроде «морально-аморально», «красиво-уродливо», «похоже-непохоже»;

— вам становится неуютно и страшно перед картинами художников-экспрессионистов — и вам это не нравится. Не волнуйтесь, так надо! Оказывается, можно быть большим знатоком или, напротив, не сильно разбираться в живописи, но все равно достигать главной цели: экспрессионисты как раз и хотели, чтобы вам было неуютно и страшно.

Читайте также: Абстрактный экспрессионизм: голый нерв живописи