Как Гюстав Курбе в 11 лет подшутил над кардиналом, дружил с Шарлем Бодлером и другие любопытные истории из жизни французского живописца

Гюстав Курбе был достойным сыном своего отца — увлекающегося, энергичного, остроумного, очень общительного, подвижного и несколько поверхностного человека. Режис Курбе был довольно зажиточным землевладельцем, и живо интересовался всем, что касалось сельского хозяйства. Он то затевал масштабные кампании по мелиорации своих угодий, то лично мастерил бороны и грабли диковинных «прогрессивных» конструкций. Впрочем, быстро загораясь, он также стремительно терял к своим изобретениям интерес — чудо-тяпки пылились в амбарах без дела. Соседи звали его «cudo», что означает на диалекте региона Франш-Конте «чудак, фантазер». Он был шумен, силен физически, красив — все эти качества в полной мере унаследовал Гюстав.

Что касается мировоззрения художника, на него больше повлияли взгляды Жана-Антуана Удо — дедушки со стороны матери. Ярый республиканец и отчаянный спорщик, он придерживался девиза: «Кричи громче, иди, не сворачивая». Гюстав усвоил это правило. Практически всю свою жизнь он так и делал.

Учился Гюстав Курбе скверно. На первых порах его — ученика семинарии в его родной деревушке Орнан — хвалили за интересные сочинения и аккуратный почерк. Однако вскоре Гюстав потерял интерес к грамоте. Он намеренно писал каракулями, а тем, что пишет с ошибками — бравировал. Уже взрослым человеком и знаменитым художником, он, случалось, становился объектом насмешек из-за ошибок, которые допускал в письмах и документах. Впрочем, его это не смущало — в таких случаях он парировал, что правила придуманы для посредственностей и слабаков.

Книги нагоняли на него скуку, один из биографов Курбе писал, что «он читал лишь газеты, в которых упоминалось его имя».

Однажды 11-летний Гюстав Курбе подшутил над кардиналом -антиклерикальные настроения завладели им рано. Кардинал де Роган, архиепископ из Безансона приехал в Орнан по каким-то надобностям, и решил заодно лично исповедовать местных семинаристов. Гюстав покорно опустился на колени и принялся перечислять свои грехи. Архиепископ, не смотревший на мальчика, уже начал клевать носом, как вдруг посреди обычных для этого возраста провинностей, начали звучать признания в злодеяниях — одном другого страшнее. Обернувшись, кардинал увидел, что Курбе зачитывает «грехи» из объемистого списка, который он подготовил заранее.

Священник был не лишен чувства юмора — расхохотавшись, он отпустил юноше грехи.

Гюстав Курбе написал только одну картину на религиозный сюжет. Это была большая (примерно два на четыре метра) работа, названная «Святой Николай, воскрешающий детей». Курбе написал картину для приходской церкви в Соль — горной деревушки неподалеку от Орнана, где святого Николая почитали особо. Возможно, Курбе, чьи отношения с церковью, мягко говоря, не сложились, отступил от своих принципов ради денег. За св. Николая он получил 900 франков, что в 1848 году было для него существенным гонораром. А может быть, сделал это из любви к малой родине, которую сохранял в течение всей жизни.

Гюстав Курбе дружил с Шарлем Бодлером. Хорошо знавших его людей эта дружба удивляла: обычно Курбе не терпел ни поэзии, ни поэтов. «Писать стихи — бесчестно," - заявлял он. — «Изъясняться не так, как все, это потуги на аристократизм». Бодлер, нередко сидевший без гроша, был частым гостем Курбе, он спал прямо на полу в его мастерской. Бодлера преследовали ночные кошмары, случалось, Курбе записывал то, что он нес в алкогольном или опиумном бреду.

Однажды между друзьями вышла размолвка — причиной, очевидно, послужил написанный Курбе портрет, который чем-то не понравился Бодлеру. Курбе и сам был недоволен злосчастным портретом, он считал Бодлера трудной моделью и жаловался, что «у него каждый день меняется лицо». Их общий приятель — писатель Шанфлери вторил Курбе: «Бодлер обладает способностью менять внешность, как беглый каторжник, который не хочет, чтобы его поймали». В остальном между Бодлером и Курбе были мир и согласие. Однажды Курбе — натура отнюдь не сентиментальная — преподнес поэту цветы — натюрморт с астрами, подписанный «Моему другу Бодлеру».

У Гюстава Курбе было непомерное эго. Он обожал находиться в центре всеобщего внимания, был шумен, самонадеян, категоричен в суждениях и чрезвычайно падок на лесть. Если Курбе не хвалили окружающие, он громогласно делал это сам. Гюстав не сомневался, что он хорош во всем, за что бы ни взялся. К примеру, он мнил себя великим певцом (хотя те, кто слышал его пение, считали, что главное достоинство его голоса — громкость). Его, не без оснований, считали нарциссом — для Курбе не было более желанной модели, чем он сам. Он нарисовал великое множество автопортретов, представая то в облике смертельно раненого на дуэли, то придав своему красивому лицу выражение неестественного романтического отчаяния, то глядя с холста «со спокойствием льва, сознающего свою силу».

Однажды он написал отцу, что в Париже ему приходится бывать в обществе, чтобы «не прослыть медведем». На самом деле Курбе добился обратного: громогласный, бравирующий напускным невежеством и провинциальностью, он выглядел совершеннейшим медведем. Один из критиков написал о нем: «Природная мощь Курбе бьет все мыслимые рекорды — это он орет громче всех, это он выпивает наибольшее количество кружек пива, это он несет с охоты самую крупную добычу, это он меньше чем за два часа рисует пейзаж».

Несмотря на все это, Курбе многие любили — противиться его обаянию было сложно.

— Сам Гюстав любил женщин (одну из них увел у своего коллеги и приятеля Джеймса Уистлера).
 — Художника поддерживал поклонник его таланта, меценат Альфред Брюйя: он мог не только заказать картины, но и проплатить положительные отзывы в прессе и даже дать денег на строительство собственного выставочного павильона.
 — После серии скандалов Гюстав Курбе открыл мастерскую, в которой собрал более 30 учеников. Его кредо: «Не делайте того, что делаю я. Не делайте того, что делают другие. Даже, если бы вы делали то, что когда-то делал Рафаэль, вы бы принесли в жертву свое собственное искусство, а это равносильно самоубийству. Делайте только то, что видите и чувствуете сами»

Картины Курбе возмущали общественное спокойствие не меньше, чем сам Курбе. Конечно, скандально известное «Происхождение мира» в этом смысле вопросов не вызывает, как и его же «Спящие».

«…В 1866-м, когда было написано „Происхождение мира“, напоказ не выставляли ни гениталии, ни свое мнение по их поводу. На суд публики картина была представлена лишь 120 лет спустя — путь, который ей пришлось проделать, так и хочется назвать одиссеей…»

Однако шквальный огонь критики, обрушивавшийся на другие полотна Курбе, провоцирует сегодня недоумение. К примеру, картина «Похороны в Орнане» (личный сюжет, реализованный после смерти любимого деда художника) спровоцировала у критиков разлитие желчи: «все правила искусства опрокинуты и облиты презрением» — писали они.

А работа Курбе «Купальщицы» так разозлила Наполеона III, что, проходя мимо, он не сдержался и хлестнул ее тростью. Дело, разумеется, было не только в «вульгарности форм», не в том, что крестьяне Курбе «проникли» в залы Парижского Салона, не вытерев грязных ног. Великосветская публика не могла простить Курбе его интереса к простолюдинам. Она видела в нем социалиста. И, конечно, не ошибалась.

Роман Курбе с политикой окончился для него трагически. В 1871 году Гюстав Курбе с энтузиазмом примкнул к Парижской коммуне. Вскоре он был назначен главой Комиссии по охране музейных коллекций, фактически он стал комиссаром по культуре. Эта должность позволила ему осуществить свою давнюю мечту — свалить небезызвестную Вандомскую колонну.

Курбе подчеркивал мирную и даже миротворческую природу своих намерений. На месте злополучного обелиска он предлагал установить «Памятник последней пушке» — орудие, поднятое дулом вверх и увенчанное фригийским колпаком, должно было символизировать мир и братство народов. Впрочем, было здесь и личное: Наполеона Курбе называл «кретином», а колонну, воздвигнутую во славу наполеоновских побед, считал столь же уместной, как «кровавый ручей в мирном саду».

Так или иначе, Вандомскую колонну он свалил. Комунна не продержалась и трех месяцев. Курбе полгода провел в тюрьме, его имущество было распродано, новое правительство обязало его компенсировать расходы по восстановлению памятника. Курбе предпочел сбежать в Швейцарию. Он поселился в городке Тур-де-Пельс, в доме, где раньше была таверна — здесь он провел последние годы своей жизни.

Вывеска, оставшаяся от прежних хозяев, так понравилась Курбе, что он решил ее оставить. Таверна, ставшая ему последним домом, называлась «Тихая пристань».