Мариам Георгиевна Цицишвили: бабий бунт грузинской царицы и его последствия

В конце XVIII века в Закавказье было как всегда неспокойно. На территорию Грузии зарились могущественный иранский шах и ханы многочисленных горских племен. Для отпора врагам в Восточной Грузии объединились два древних царства, и в 1762 году возникло Картли-Кахетинское государство, со столицей в Тбилиси. Новое образование недолго сумело сдерживать угрозу с юга. За защитой грузины обратились к северному соседу. В 1783 году был подписан Георгиевский трактат, в соответствии с которым на территории Кахетии разместился ограниченный контингент российских войск. Он постепенно рос, и вскоре стал единственной силой, способной сдерживать напор персов.

В 1793 году царь Ираклий II от имени четырех регионов Западной и Центральной Грузии попросил принять их под покровительство России. Екатерина II согласилась и увеличила численность полков в Закавказье. Это не спасло Тбилиси от разорения персами в 1795 году, но, испугавшись подхода русских войск, иранцы быстро оставили захваченный ими город.

В 1798-м на престол Картли-Кахетии взошел Георгий XII, чьи права на царство самолично утвердил император Павел I. Правил Георгий менее трех лет. После смерти 54-летнего царя осталась куча наследников: первая жена родила ему 12 детей, а вторая — еще 11. Тут же началась грызня детишек за трон. Не желая вникать во внутрисемейные дрязги, Павел I просто упразднил Картли-Кахетинское царство. Старшему царевичу Давиду стать монархом он не разрешил. В 1801 году командование русской армии арестовало Давида и под конвоем отправило его в Петербург. Хотя, судя по рапортам, население с восторгом встречало присоединение своих земель к России, представители царской семьи выражали некоторое недовольство упразднением грузинской государственности. На всякий случай их принялись высылать в Россию.

Смерть генерала в царской спальне

Царевичи и царевны покидали родину более-менее спокойно. Осечка случилась лишь с 35-летней вдовствующей царицей Мариам или, как её называли в России, Марией Георгиевной. В 15 лет её выдали за овдовевшего царевича Георгия. Мужу она родила восемь сыновей и трех дочерей, правда, трое детей умерли в раннем детстве. Старший её сын Михеил в 1801 году уехал из Тбилиси в Петербург, где за нестроптивость получил орден святой Анны и неплохой пансион. Его мать примеру сына следовать не собиралась.

В апреле 1803 года главнокомандующий русскими войсками в Грузии князь Цицианов отдал распоряжение о высылке вдовствующей царицы Мариам в Россию. 18 апреля исполнять приказание во главе небольшого отряда солдат отправился генерал Иван Лазарев. Царицу он нашел в личных покоях. Она лежала на огромном ложе под балдахином. Вокруг, на подушках спали (или притворялись, что спали) семеро её детей в возрасте от 15 до 3 лет. Иван Петрович, через переводчика, вежливо попросил царицу, извещенную заранее, проследовать с семьёй к поданному на двор экипажу. Мариам наотрез отказалась это сделать: мол, не желает будить детей. Упоминание о приказе князя Цицианова, который приходился царице дальним родственником, вызвало лишь её саркастическую усмешку и заявление, что он не достоин носить свою фамилию. Тогда генерал поступил явно не подобающим образом — он попытался за ногу стащить царицу с кровати.

Внезапно комната ожила. Мариам выхватила то ли из-под подушки, то ли из рукава кинжал, и вонзила его в грудь Лазарева. Генерал умер мгновенно. 15-летняя царевна Тамара тоже с ножом бросилась на тбилисского полицмейстера, но тот успел спрятаться за опускавших штыки солдат. Бросив окровавленный кинжал на мертвое лицо Лазарева, Мариам патетически вскричала: «Такую смерть заслуживает тот, кто к моему несчастью добавляет ещё и неуважительное ко мне отношение». Опомнившийся адъютант генерала Пётр Котляревский выхватил саблю и нанес царице несколько ударов по голове. Били он, видимо, плашмя, так как Мариам отделалась легким испугом.

Упавшую царицу и её потомство окружили солдаты. У дверей и всех окон тут же появились караулы, но весть об убийстве во дворце уже через несколько минут разнеслась по всему городу. Тбилисцы были в ужасе. Они ждали мести со стороны русских войск. Цицианову с большим трудом удалось успокоить население. Через 4 дня генерала Лазарева с воинскими почестями и при огромном стечении народа похоронили в Сионском кафедральном соборе Тбилиси. В это время царское семейство дожидалось решения своей участи. Гонцы в Петербург и обратно обернулись за месяц. Решение Александра I своей милостью удивило многих. Император назвал поступок Мариам «преступлением», «убийством из мщения и злобы» и «зверским злодеянием», но строго наказывать венценосную особу не стал. Царицу и её дочь Тамару сослали в женский Рождественский монастырь в Белгороде, тогдашнем уездном городе Курской губернии. Остальные дети царицы имели право по собственному желанию последовать за своей матерью. Кроме того, отправиться вместе с царицей в ссылку имели право несколько грузинских князей, дворян и придворных.

В мае царский караван двинулся на север. Во время перехода через Дарьяльское ущелье на конвой напали местные джигиты, пытавшиеся отбить пленников. Попытка оказалась неудачной, и дальше царский поезд двигался уже без приключений.

Грузинская диаспора в русском монастыре

Пока высокие ссыльные еще находились в пути, в Белгороде начался переполох. В Рождественском монастыре развернулись спешные подготовительные работы. К келье настоятельницы, отданной под жилье царицы, пристраивались поварня и обеденная зала. Как всегда, не хватало работников и финансирования. Поэтому, к приезду гостей работа так и не завершилась.

Началась напряженная переписка между Белгородом, губернским Курском и Санкт-Петербургом. Никто не знал точно численность царицыной свиты и, соответственно, можно было лишь предполагать, сколько потребуется денег на содержание грузин. Пока лишь было высочайше запрещено обращаться к Марии Георгиевне «Ваше величество». Убийца русского генерала была достойна лишь обращения «Ваше высочество».

21-го июня кортеж грузинской царицы прибыл в Белгород. Городничий и полицейские чины в парадной форме встречали кортеж на окраине. Карету царицы, коляску с её детьми, пять кибиток и многочисленные телеги с богажом проводили в монастырь. На дворе случилась неожиданная заминка: Мариам наотрез отказалась покидать карету. Увещевания городничего и архиепископа Курского и Белгородского Феоктиста не помогли. Лишь после того, как с царицей пошептался протоиерей Иосиф, её духовник, она вышла из кареты и прошла в приготовленную ей келью.

Выяснилось, что численность грузинского контингента превышала три десятка человек. Теперь можно было прикинуть и необходимое денежное содержание. На обеспечение царицыных нужд губернская казна положила 1460 рублей в год, её семерым детям — по 730 рублей, прибывшим с царской семьей князьям — по 365 целковых, дворянам по 182 рубля 50 копеек. Оклад придворному лекарю и царицыному духовнику определили согласно штатному расписанию расквартированного в Белгороде полка: первый получил 300 рублей в год, а второй — 120. Помимо этого выделялись деньги на отопление, освещение и другие хозяйственные нужды. Общий годовой бюджет белгородской грузинской диаспоры составлял поначалу 11053 рубля 50 копеек.

Марию Георгиевну поначалу мало заботили финансовые вопросы. Не впечатлили её и подготовительные работы в монастыре, развернутые в её честь. Наоборот, она, сославшись на дорожное недомогание, попросила не шуметь и прервать стройку. Пока плотники старались работать «шепотом», местные власти озаботились новой проблемой. Вся свита царицы разместилась тут же в монастыре, проигнорировав снятые для них в частных домах квартиры. По мнению губернатора, размещение мужчин в женской обители явно нарушало приличия. Он настаивал на том, чтобы совершеннолетние грузины хотя бы ночевать уходили за монастырские стены. Успокаивать курского наместника пришлось архиепископу Феоктисту. Он писал, что кавказские гости ведут себя «спокойно и благочинно», а послушницам и монахиням, предусмотрительно отселенным в дальние кельи за зданием церкви, абсолютно не досаждают. На том и успокоились.

Еще одна проблема возникла в связи с тем, что царица вела обширную переписку. Белгородский почтмейстер получил указание просматривать все её письма, отправлявшиеся к сыну в Санкт-Петербург или к родне, оставшейся в Грузии. Бедный почтмейстер аккуратно взвешивал все отправления, но на большее оказался не способен: царица писала по-грузински, а «верного переводчика» в Белгороде не нашлось. В конце концов, перлюстрацию отменили.

Прибытие венценосной особы стало огромным событием для провинциального Белгорода. Уездная элита познакомиться со ссыльной царицей не могла — Мариам не покидала стен монастыря. Возможность поглазеть на Марию Георгиевну выпадала лишь по воскресениям, когда та посещала службу в церкви. Там для царской семьи было выделено отдельное место. Горожане издалека обсуждали, что грузинка усердно молится, часто преклоняя колени.

Много лет спустя белгородцы вспоминали высокую, стройную грузинку со строгими, выразительными чертами благородного лица. Среди местных дворян нашлось немало поклонников у царевны Тамары, которую они называли «восточной красавицей». Обе женщины носили национальные одежды. Мать покрывала голову фатой из белой кисеи, а дочь — из золотой, поверх них повязывали платки. Обе носили платья, отороченные мехом куницы и кафтаны, на ногах — бархатные башмачки. Царица несколько шокировала белгородцев постоянным нюханием табака, который носила в черепаховой табакерке.

Уже через несколько месяцев Мариам начала понимать, что в ссылке вряд ли удастся вести привычный ей образ жизни. Она стала бомбардировать министра иностранных дел графа Кочубея письмами с жалобами на скудность денежного содержания. Она плакалась, что у неё ежедневно столуются тридцать человек (для этого надо было посадить за стол не только князей и дворян, но и горничных с кухарками), что она вынуждена залезать в долги, что её семья поизносилась, а денег на новую одежду не хватает. Петербург на мольбы ссыльной царицы реагировал со скрипом, за восемь лет ссылки лишь дважды увеличив и так совсем немаленькое жалование, которое в 1810 году достигло 14 тысяч рублей в год. При этом делилась эта сумма уже на гораздо меньшее количество едоков. Некоторые князья и дворяне вернулись в Грузию. Численность царевичей в Белгороде тоже уменьшилась: экономная Мариам попросила Александра I «приютить» сыновей в столице, дав им подходящее их статусу образование.

Министр Кочубей с энтузиазмом поддержал эту просьбу. Правда мотивация у него была совсем другая: «Сыновья царицы, воспитываясь в товариществе с российским благородным юношеством, приобретут нужные познания и мало-помалу забудут навыки своей земли; познакомятся с нашими обычаями и, переродясь из грузин в русских, со временем будут полезнее, нежели прочие грузинские царевичи и князья». Предложение об образовании царевичей было высочайше одобрено. Им предлагалось самим выбрать, где они хотят учиться: в лучших кадетских корпусах Петербурга или в Московском университете.

13-летний Элизбар и 9-летний Окропир предпочли военную карьеру и их зачислили в Первый кадетский корпус. По распоряжению императора, к плохо говорившим по-русски мальчикам до того времени как они смогут слушать уроки наравне с остальными кадетами, приставили отдельных учителей. Кроме того, царевичам сверх стандартного денежного содержания для кадетов выделялось по 500 рублей в год «на платье». Так же им дали гарантии, что по окончанию корпуса они будут «приняты в гвардию с приличными преимуществами».

15-летний Джибраил еще некоторое время оставался при матери. Он был с детства слаб здоровьем и имел горбы на спине и груди. Несмотря на негодность к воинской службе, в сентябре 1804-го отправился в столицу и он. Вместе с ним поехала старая нянька Анна, которая очень тосковала в Белгороде по своим воспитанникам. Сопровождали царевича так же и несколько дворян. Численность грузинской колонии заметно уменьшилась.

Оставшись в Белгороде с пятилетним Ираклием и двумя дочерьми, царица заскучала. Она продолжала строчить в столицу жалобы на свою «крайнюю нужду», выпрашивая по 2000 рублей то на экипаж для прогулок, то на обновки. С годами в её жалобах появились новые нотки. Она вдруг сочла, что обвинение её в убийстве «несправедливо» и принялась просить разрешения отправиться в Петербург, чтобы получить возможность лично оправдаться перед императором. Александр подобные просьбы вежливо, но неуклонно отклонял, тем не менее, постепенно увеличивая жалование белгородской ссыльной.

В 1809 году условия содержания царицы были смягчены: ей разрешили загородные прогулки. Правда, эти моционы отягощались некоторыми предосторожностями. Мариам должна была загодя сообщать городничему когда, по какой дороге и как далеко она собирается прокатиться. Почему-то просто приставить к карете конвоиров городничий считал нецелесообразным. К назначенному времени по маршруту следования царской кареты через равные промежутки расставлялись конные стражники. В дни прогулок Мариам на дороге творилась кутерьма. Как только карета проезжала мимо очередного стражника, тот мчался в город, докладывал, что всё в порядке, и скакал обратно. Когда царица доезжала до заранее оговоренной точки и поворачивала назад, вся процедура повторялась в обратном порядке.

Кроме того, царице разрешили принимать у себя в монастыре посетителей. Одним из таких гостей в 1810 году стал владимирский губернатор Долгоруков с супругой. По его словам, комнаты Мариам были «низки, бедны и тесны», но по меркам монастыря могли сойти за дворец. 42-летняя хозяйка, принимая гостей, говорила мало и через переводчика, часто давая понять, что по-прежнему чувствует себя царицей. Долгоруков также писал, что для обучения языкам младших детей Мариам держала гувернера-француза. Наверное, русским языком дети овладевали самостоятельно.

Московский заговор грузинских реваншистов

В 1811 году царевич Михеил обратился к императору с просьбой помиловать мать ввиду слабости её здоровья. Александр согласился, и Мариам навсегда покинула Белгород. Она переселилась в Москву, где тихо и незаметно прожила еще почти сорок лет. Мария Георгиевна больше не жаловалась на бедность, наоборот поддерживала учившихся в Москве грузинских студентов. Её вышедшие в отставку сыновья Элизбар и Окропир тоже поселились в Белокаменной. Правда, жили они не так спокойно как их мама. Окропир лелеял мечту, усесться на трон независимой Грузии, и даже создал тайное общество для достижения своей цели. Поначалу в его ряды входили только московские грузины, но постепенно тайная сеть протянулась до Тифлиса. Членам царской семьи еще с 1803 года было высочайше запрещено посещать Грузию, но Окропир в 1830-м негласно съездил родину. В Тифлисе царевич завербовал в ряды своих сподвижников многих дворян и интеллигентов, один из которых выдал полиции весь заговор. 10 декабря 1832 года, за несколько дней до намеченного переворота, члены тайного общества были арестованы. Состоялся суд, но Окропир подобно своей матери отделался легко. Он был приговорен к ссылке в Кострому. Вскоре Николай I помиловал его и разрешил вернуться в Москву.

Бывшая царица умерла в 1850-м в Москве. Её тело перевезли в Грузию и похоронили в царской усыпальнице в Соборе Светицховели в Мцхета. Рождественский монастырь в Белгороде снесли в 1950-х. Сейчас на его месте стоит драматический театр, и почти ничего не напоминает о восьмилетней ссылке царицы-преступницы в русском провинциальном городе.