Мир глазами Клода Моне: об особом зрении, уникальной сетчатке и слепоте художника

Некоторые всерьез утверждали, что глаза Моне обладают особым строением и сетчатка его устроена совсем иначе, чем у остальных людей. Другие — нарочно или случайно используют яркие метафоры об опаленных глазах и спавшей пелене. Третьи пытаются выяснить, какие именно научные труды о цветовом спектре влияли на творчество Моне и закладывали основу его взгляда на мир. Поль Сезанн сказал однажды о Моне замечательно и, скорее всего, в шутку: «Моне — это только глаз. Но, Боже мой, какой глаз!»

Учиться видеть

Однажды Клод Моне поделился своей мечтой с американской художницей-импрессионисткой Лилой Кэбот Перри: «Я хотел бы родиться слепым, а затем внезапно прозреть — так, чтобы начать писать, не зная, что собой представляют предметы, которые я вижу». Моне не повезло, он родился зрячим, но всю жизнь пытался писать именно так — как будто видит этот мир впервые, не разбирая от восторга деталей и не пытаясь анализировать и находить смыслы.

У Клода была врожденная непереносимость любой стройной методики преподавания, он плевать хотел на уроки академического рисунка и классической композиции, он зевал или злился, когда перед ним излагали «систему знаний». И всякий раз сбегал. Рассказывая о своих первых настоящих учителях, Эжене Будене и Яне Йонгкинде, Моне так прямо и говорит: они развили мое зрение, научили видеть. Ни школ, ни учителей, ни теорий ему больше никогда не понадобится. Одно только зрение.

«Вид не Рюэль-ле-Гавр» — первая живописная работа 18-летнего Моне, написанная на пленэре в компании сутулого худого моряка Эжена Будена, которого Камиль Коро называл «королем небес». Моне утверждал, что пережил в тот день настоящее озарение, изменившее всю его жизнь.

Дать почувствовать

Многочисленные нули в аукционных ценах на произведения искусства — это по большей части бизнес и грамотный маркетинг, но только не в случае с Клодом Моне. Его картины совершенно ненаучно и всегда неожиданно производят гипнотическое, щекотно сладостное, предательски расслабляющее впечатление.

Искания импрессионистов всегда вращались вокруг этой самой мысли: очистить мир картины от смыслов и сюжетов — и наполнить его эмоциями. Современные психологи, раскрывая со своей профессиональной колокольни секреты импрессионистической живописи, утверждают, что этим художникам удалось именно технически изобразить мир таким, каким его видит новорожденный ребенок — размытым и неясным. И мы, глядя, на «Стог сена» или «Пруд с кувшинками» невольно включаем психофизиологическую память о том времени, когда воспринимали и оценивали происходящее вокруг предельно просто: приятно-неприятно, надежно-опасно, вкусно-невкусно. Не зная толком, что все это значит.

«Старайтесь забыть о том, что вы видите перед собой, — о дереве, доме, о поле, о чем угодно. Просто думайте, что в этом месте — маленький синий квадрат, там — продолговатая розовая фигура, и продолжайте до тех пор, пока у вас не возникнет наивного впечатления от картины, которая находится перед вашими глазами» — эта рекомендация уже признанного гения Моне молодым художникам представляет собой намного больше, чем урок живописи. Это урок детского мировосприятия, единственного условия создания эмоциональной картины. Искусствоведы добавляют, что в этом наставлении — еще и четко сформулированный принцип искусства будущего, абстрактного.

Жить глазами

Знаменитый, красноречивый и любимый французами политик, «отец победы» Жорж Клемансо был самым близким другом Моне в последние несколько десятилетий его жизни, близким соседом и вдохновителем знаменитых панно с кувшинками, которые сейчас находятся в овальном зале музея Оранжери. И, как редкое счастливое сочетание, большим ценителем искусства. Но до всех этих прославивших его сфер деятельности Клемансо был врачом. А потому настойчивые разговоры об «уникальной сетчатке» Моне в его устах стоит воспринимать скорее как научный термин и попытку исследования, а не как образное выражение. К примеру здесь: «Сад Клода Моне можно считать одним из его произведений, в нем художник чудесным образом реализовал идею преобразования природы по законам световой живописи. Его мастерская не была ограничена стенами, она выходила на пленэр, где повсюду были разбросаны цветовые палитры, тренирующие глаз и удовлетворяющие ненасытный аппетит сетчатки, готовой воспринимать малейшее трепетание жизни».

«Если пристально вглядеться в соборы Моне, то возникает ощущение, что они написаны каким-то переливчатым строительным раствором, брошенным на холст в приступе ярости. Но в ее дикой вспышке столько же страсти, сколько выверенного знания. Как удалось художнику, отделенному от своего полотна всего на несколько сантиметров, ухватить тот тонкий и вместе с тем точный эффект, который можно обнаружить лишь на расстоянии? Очевидно, благодаря загадочной особенности своей сетчатки. Но для меня важно одно — то, что я вижу всю эту громаду целиком, в ее державном величии и могуществе», — писал Клемансо о знаменитой серии с изображением Руанского собора.

И здесь существует большой соблазн отнести гениальность Моне на счет физиологической одаренности, но самое интересное начинается дальше. Свои последние шедевры художник создаст уже практически слепым, когда сетчатка перестала работать.

Учиться не видеть

Солнечный свет, знойный летний и ледяной зимний, каждый божий день жег глаза Клода Моне, приближая неизбежное. Он был здоров и крепок, вынослив и энергичен в свои 60 с хвостиком. Но с каждым годом видел все хуже. Хрусталик тускнел и мутнел, его фантастически настроенная природой сетчатка получала меньше света, цвета виделись блеклыми и унылыми, на весь окружающий мир как будто набросили желтоватый фильтр.

На сайтах современных офтальмологических клиник можно найти картинки, имитирующие взгляд на мир с катарактой (фото вверху).

Мы обработали фотографии из сада Моне в Живерни таким образом, чтобы можно было представить, каким видел свои цветники страдающий от катаракты Клод Моне. И сравнил их с поздними работами художника.

Свои самые любимые картины Моне не подписывал, чтоб не было соблазна их продать. И только самые близкие друзья и только в самые удачные дни могли попробовать заполучить что-то из этого запаса. Актеру и режиссеру Саше Гитри понадобилось несколько месяцев, чтоб уговорить Клода продать ему одну из них, работу из старых запасов. Моне вздохнул, поставил подпись на холсте, и прошептал: «Послушайте, Саша. Я подписал ее 81-м годом, хотя на самом деле это работа 82-го года. Вас я не хочу обманывать. Просто дело в том, что единицу мне писать легче, чем двойку…»

Ему было 72, когда врачи вынесли заключение: катаракта обоих глаз, острота зрения левого глаза — одна десятая нормы, правый глаз способен различать только свет.

Врачи так объясняют происходящие при катаракте процессы цветовосприятия: хрусталик выполняет важную защитную функцию — поглощает световые волны до того, как они достигнут сетчатки. Со временем хрусталик мутнеет, желтеет и начинает поглощать все более короткие волны, искажая таким образом цветовые потоки, попадающие на сетчатку глаза. А значит, сетчатка глаза художника уже не получала достоверной информации об окружающем мире из-за помутнения хрусталика.

Доктор Кутла наверняка осознавал, что делает, а значит, был отчаянным храбрецом с запредельным самообладанием: он вызвался сделать операцию на глазах. Операцию на глазах Моне! Клод то негодует, то орет, то молчит целыми днями, то жалуется своему другу Жоржу Клемансо, до дрожи боясь одного упоминания о клинике и докторе: «Откуда я знаю, может, они дадут мне другие глаза? А мне нужны глаза Моне! Как иначе я продолжу работать?»

Особенности цветовосприятия человека, больного катарактой, врачи находят уже в венецианском цикле Клода Моне. Но чем ближе к 1923 году, когда художник решился на операцию, тем более явными и несомненными выглядят эти изменения.

К легким, благодарным пациентам Клод Моне точно не относился. В парижскую клинику доктора Кутла он приехал вымотанным и в полном отчаянии, увидев приближающийся к глазам скальпель, запаниковал, начался приступ с тошнотой и рвотой. После пациенту были строго-настрого прописаны послеоперационные три дня неподвижности. В первую же ночь Моне пытался сорвать повязку и в приступе ярости кричал, что лучше полностью ослепнет, чем три дня пролежит неподвижно.

Всего таких операций на правом глазу Клода Моне доктор Кутла провел три. Но ожидаемого результата они так и не принесли: мир снова поплыл перед его глазами. Только теперь прооперированный глаз, из которого удалили хрусталик, стал восприимчив к коротким волнам и видел все в насыщенном сине-фиолетовом цвете. В то время как левый глаз продолжал видеть все в желтом. Мозг, не в силах совместить два изображения, показывал раздвоенную картинку. «Лучше ослепнуть, чем видеть природу такой, какой вижу ее я», — в отчаянии говорит Моне. И возвращается к работе над своим последним шедевром.

Вместо зрения

«Катаракта заставила его верить не зрению, а воображению», — рассказывает британский арт-критик Вальдемар Янушчак. 8 огромных панно, которые в овальных залах Музея Оранжери создают ощущение пронизывающей, баюкающей, гулкой, обволакивающей водной бесконечности, были написаны 86-летним художником без хрусталика в правом глазу и с катарактой на левом.