От крыс до черепах: живность на кораблях парусной эпохи

Если бы современный человек попал на военный корабль XVIII века, находящийся в дальнем плавании, – он бы, вполне вероятно, принял его за Ноев ковчег. По словам британского историка Роджера, «так уж получилось, что британский военно-морской флот XVIII столетия объединил в себе дисциплину и эффективность военного корабля с детской площадкой, фермерским подворьем, цирком и парком развлечений». Корабли парусной эпохи населяли самые разнообразные обитатели мира животных. Одни воровали у моряков еду, другие сами становились частью корабельного меню, а третьих брали на борт ради перепродажи.

Корабельные крысы

Самым знаменитым и многочисленным представителем фауны на корабле были, конечно же, крысы. Не стоит верить рассказам, что какое-то парусное судно по приходу в порт полностью избавилось от крыс. Был только один вариант корабля без этих тварей – только что спущенный со стапелей. Как только на корабле появлялись продукты – появлялись и крысы. Они пожирали всё – запасы крупы, мясо, сухари, масло, растения и т.д. Когда запасы кончались, крысы вполне успешно питались досками, иногда прогрызая борта и создавая реальную опасность для судна. К примеру, в 1756 году во время ремонта в Гибралтаре шлюпа «Пегги», при осмотре камбуза было обнаружено, что крысы прогрызли двухдюймовую сосновую доску, отделявшую кладовую от каюты второго лейтенанта. В 1763 году кэптен Лафори (Laforey) сообщал, что на его фрегате крысы отгрызли часть обшивки днища, из-за чего корабль имеет течь.

Естественно, что на столь грозного врага списывались не только его реальные дела, но и все кражи, недостачи и т.д. Повар, пряча кусок бекона в свою кладовую, естественно, докладывал о том, что бедный бекон обглодали крысы. Чаще всего кок состоял в сговоре либо с боцманом, либо со штурманом (master, самый старший унтер-офицер на парусном корабле), с которыми делился украденным. Вообще, отговорка «сожрали крысы» вполне оспаривала первенство у «подмочены, пришли в негодность и выкинуты за борт».

Фермерское подворье под парусами

Но крысы, можно сказать, были невольными спутниками моряков. И ими разнообразие корабельной живности совершенно не исчерпывалось. Если бы современный человек попал на военный корабль XVIII века, находящийся в дальнем плавании – он бы, вполне вероятно, принял его за Ноев ковчег. Прежде всего, на борту присутствовали козы, овцы, свиньи, гуси, утки, иногда кролики и даже телята. Присутствовали они, естественно, в качестве будущего жаркого, котлеты или отбивной. Представительство крупного рогатого скота на корабле часто бывало довольно значительным – например, 64-пушечный «Саммерсет» в 1760 году загрузил для похода в Средиземное море 71 телёнка для питания эскадры в Мессине на 3 месяца. Адмирал Эдвард Хоук считал, что разумный запас провизии на линейном корабле – это 40 овец и 12 телят.

При этом Адмиралтейство оплачивало только и исключительно говядину. Если кэптены и старшие офицеры хотели разнообразить меню – овец, свиней, кроликов, куриц, гусей и т.д. они покупали за свои деньги. Так, кэптен Тайдмен загрузил на свой 60-пушечник перед походом в Ост-Индию козу, полдюжины овец, четыре хряка, пять поросят, шесть куриц и тринадцать уток, чтобы «побаловать господ офицеров долгими вечерами». А кэптен Клементс, выходя на своём 50-пушечнике из Ливорно, купил для матросов и офицеров нижних палуб дюжину куриц, три дюжины голубей, пять овец, два гуся и дюжину уток. Клементс знал, что скоро ему придётся принять под командование новый корабль, и хотел таким образом создать для себя репутацию доброго командира, с тем чтобы переманить с собой часть экипажа.

Естественно, для такого количества скотины были необходимы целые тонны фуража, а это, в свою очередь, отнимало полезный груз у корабля и создавало большие проблемы.

Отдельным вопросом стояли гигиена и чистота на корабле. Если куры, гуси, свиньи, кролики жили в клетках и загонах, то козы, овцы и телята спокойно разгуливали по кораблю. Специально для них на дверях кают и на верхней палубе были развешаны сумки с зерном и крошеным хлебом. Естественно, справляли животные большую и малую нужду где придётся, что, в свою очередь, бесило первого лейтенанта, ответственного за чистоту на судне. Легко представить, что во время боя вся эта разгуливающая живность просто мешала морякам исполнять свои непосредственные обязанности, и поэтому с началом сражения следовал грозовой приказ: «Живность – за борт!», и блеющие от страха козы, мычащие коровы и т.д. летели в голубую бездну.

Следующей разновидностью корабельной фауны были домашние животные моряков – кошки, собаки, ручные крысы. За их присутствие на корабле разгорались настоящие баталии с первым лейтенантом, который чаще всего смотрел на них как на дополнительный удар по гигиене и чистоте. Удалось договориться – провёл своего Шарика на корабль. Не удалось – Шарик безжалостно отправлялся за борт.

По классу экзотики

Где-то в середине плавания на корабле начинали появляться экзотические животные – обезьяны, попугаи, иногда даже страусы (известен случай, когда матросы умудрились провести на корабль носорога!). Этих животных моряки брали на борт с меркантильными целями – по приходе в Англию их можно было выгодно продать. Например, попугай ара на птичьих рынках Лондона стоил 5–7 гиней – для обычного моряка это было практически состояние. Особо ценились и скупались редкие виды фауны.

Хорошей иллюстрацией этому служит реальный случай, когда в 1758 году кэптен Форрест захватил корабль французской Ост-индской компании, на котором «обнаружил живности на 300 тысяч фунтов!», включая медведя-гризли и слона. Оказалось, что судно было зафрахтовано французской Академией Наук, вернее – её председателем мсье Реомюром. На призовом суде в Лондоне коллекция животных была признана не государственной собственностью Франции, а частной собственностью Реомюра, поскольку он финансировал экспедицию на свои деньги. Её вернули во Францию — правда, слон к тому времени уже умер. Корабль же англичане оставили себе как законный приз.

В 1760 году кэптен Аугуст Харви захватил торговое французское судно, следующее из Алжира, где обнаружил двух тигров и трёх крокодилов, предназначенных для продажи в Париже богатым коллекционерам. Призовой суд оценил животных в 2500 фунтов.

Морские черепахи: живые консервы парусного флота

Стоит также упомянуть и ещё об одном животном, без которого никакие многомесячные плавания в XVIII веке, до изобретения консервов и холодильников, были бы невозможны. Речь о морских черепахах.

Альфред Брем так описывает обращение моряков с черепахами: «Захваченных черепах обыкновенно переворачивают на спину. С ними не церемонятся: их просто складывают в сторонке где-нибудь на палубе, протягивают над ними парус для защиты от солнца и не заботятся более ни о чём, полагаясь на их живучесть. Ни пищи, ни питья им не дают…».

Важным преимуществом черепах как запаса продовольствия была их невероятная живучесть. Она позволяла есть черепаху по частям — в случае если ей не отрезали голову, черепаха не умирала. Особенно ценилась печень, которую даже ели сырой. Удивительно, но и после вырезания печени черепаха продолжала жить.

Вторым существенным плюсом черепах был панцирь, который может являться одновременно и сковородой, и кастрюлей — то есть, после употребления не нужно было «мыть посуду». Менее рачительные просто выбрасывали панцири после еды, ну а думающие о своём благосостоянии выскабливали панцирь и откладывали в сторонку. По приходу в порт эти панцири можно было выгодно реализовать: за один давали от 15 до 50 гиней. Но не думайте, что покупатели оставались внакладе. Из одного панциря средней морской черепахи можно было сделать 15–25 гребней для расчёсывания волос (по 5 гиней за штуку), или до 100 медиаторов для гитар/скрипок/виолончелей по 2 гинеи 20 шиллингов за штуку. Так что бизнес был прибыльным.

В Англии черепахи стали популярными в Семилетнюю войну. Моду на черепашину ввёл не кто иной, как Джордж Энсон. Блюда из черепах среди среднего класса Англии стали своего рода выражением патриотизма, как напоминание самому себе и всем вокруг о постоянно расширяющейся Британской империи. Например, одно из блюд — черепаха, запечённая в окружении черепашьих яиц, — называлось «взятие Гаваны».

Поваренная книга 1763 года в предисловии к статье «Черепахи» сообщала, что из пятнадцатикилограммовой черепахи можно сделать ни много ни мало 555 блюд. Поскольку в Англии традиций употребления в еду черепах до Семилетней войны не было, самым первым блюдом, которое оценили лайми, стало банальное «запекание turtles в собственном панцире». Самой вкусной считалась мягкая часть спины под панцирем, которая была покрыта слоем зелёного жира, «нежного, как оливковое масло, и прозрачного, как слеза младенца». Суп из черепахи общество оценило только в 1780-х, и здесь новаторами были французы.

К 1770-м годам черепаха стала дорогим, но довольно распространённым блюдом в британском рационе. Черепашина продавалась на лондонских рынках по 4 шиллинга и 6 пенсов за фунт. Именно из Англии черепашье мясо начало своё триумфальное путешествие по миру. Владимир Даль в 1866 году в своём «Словаре» пишет: «черепашина морской черепахи вкусная и здоровая пища моряков».

Но вскоре за подъёмом последовал спад. И был он обусловлен самыми обычными вещами: за полтора века популяция атлантических черепах почти полностью исчезла. Карибские черепахи в результате безудержной охоты уменьшились в количестве в десять раз (с 250 тысяч в XVII веке до 25 тысяч к концу XVIII века), на Цейлоне популяция сократилась до 2000 голов. Доступными остались только сухопутные слоновые черепахи с Галапагосских островов. Там за два века китобои поймали и уничтожили, по некоторым данным, 10 миллионов этих животных.

Людям следует быть благодарными медлительным созданиям, которых уничтожали часто не только ради еды, но и ради панциря, или даже на корм свиньям (как это сделал Бурдоне на Реюньоне). Именно благодаря этим «живым консервам» моряки могли относительно свободно плавать по мировому океану до наступления эпохи консервирования.