Поднимал ли Петр I заздравный кубок за учителей?

Одержав в 1709 году победу над шведами в Полтавском сражении, Пётр I пожелал сразу же отпраздновать это событие в своём шатре в окружении высшего командования русской армии. На пир были приглашены и пленные шведские генералы. Во время застолья царь якобы произнёс тост: «За здоровье моих учителей в военном деле!». Впоследствии эти слова вошли во все отечественные учебники истории. Попробуем разобраться, произносил ли их царь на самом деле.

Пушкин и Вольтер

Читатели, получившие образование в советское время, вероятно, помнят эти строки из пушкинской «Полтавы»:

Пирует Пётр. И горд, и ясен
И славы полон взор его.
И царской пир его прекрасен.
При кликах войска своего,

В шатре своём он угощает
Своих вождей, вождей чужих,

И славных пленников ласкает,

И за учителей своих
Заздравный кубок подымает.

Когда Пушкин описывал этот эпизод, он использовал вольтеровскую «Историю Карла XII», которую прекрасно знал с юности. В примечаниях поэт прямо цитировал труд французского философа. Сделаем это и мы, но в русском переводе:

«Московитский император, не давая себе труда сдерживать свою радость, прямо на поле битвы делал смотр пленникам, коих приводили к нему толпами, и постоянно переспрашивал: «Но где же брат мой Карл?» (…) Потом, взяв стакан вина, произнёс: «За здравие учителей моих в искусстве воинском!». Реншильд спросил, кого именно почтил он столь лестным титулом. «Вас, господа шведские генералы», — отвечал ему царь. «Хорошо же Ваше Величество отблагодарили учителей своих!», — возразил граф».

Со времён Пушкина этот эпизод неизменно упоминается в русской исторической литературе. При этом большинство исследователей, в том числе авторитетный учёный С.М. Соловьёв, считают, подобно Вольтеру, что ответную реплику: «Хорошо же ученики отблагодарили своих учителей!», — подал шведский фельдмаршал Карл Густав Реншильд. Однако Е.В. Тарле, Н.И. Павленко и В.И. Буганов утверждают, что она принадлежала шведскому министру Карлу Пиперу. Откуда же возникло это разночтение? И звучала ли столь широко распространённая в литературе здравица на самом деле? Рассмотрим доводы исследователей как в пользу, так и против достоверности истории с тостом.

Аргументы «против»

Шведский историк Петер Энглунд в своей очень подробной монографии ни словом не упоминает царский тост. Можно предположить, что само событие не заинтересовало его либо же шведские источники хранят по этому поводу молчание. Впрочем, это ещё не говорит о недостоверности эпизода.

Вообще Энглунд рисует царский пир в несколько сатирическом ключе. Возможно, для шведов он представляется чем-то вроде пира татарских ханов на телах ещё живых врагов после битвы на Калке:

«Все перешли во второй просторный шатёр, сшитый из дорогих тканей китайской и персидской работы. Обагрённая кровью земля была прикрыта коврами. Галантно целовались руки, государь сам разливал водку. Приступили к обеду, на котором провозглашались тосты за здоровье царя, за его семью, за славу его оружия и так далее. Салютовали пушки, шведы и русские вели учтивые беседы, вкушали яства и обменивались комплиментами. За ломившимся от блюд пиршественным столом царила атмосфера любезности и предупредительности. На фоне всеобщей галантности выделялся лишь генерал-лейтенант Людвиг Николай фон Халларт: он напился и начал оскорблять Пипера (тот уже тоже присоединился к пирующим). Хмельной генерал-лейтенант, обиженный на жёсткое обращение, которому он подвергся в шведском плену после битвы под Нарвой, стал злобно обвинять Пипера в том, что он игнорировал его письменные прошения. Обстановка накалялась, но её дипломатично разрядил Меншиков; вмешавшись, он попросил шведа не обращать внимания на тирады Халларта: генерал-лейтенант, дескать, просто выпил лишнего. Торжественная трапеза на поле битвы могла идти своим чередом, тогда как вокруг продолжали умирать истерзанные воины».

Заметим, что по русским источникам, в частности, той же «Гистории Свейской войны», царь «обедал в обозе своём в палатках и шатрах». Обоз мог находиться лишь в укреплённом лагере, куда не смогла прорваться ни вражеская пехота, ни кавалерия и который не обстреливала бездействовавшая в день сражения шведская артиллерия. Таким образом, ковры, лежавшие на «обагрённой кровью земле», и продолжавшие умирать «вокруг» воины выглядят, мягко говоря, сомнительно.

Е.В. Анисимов в биографии Петра, вышедшей в 1989 году, к 280-летию битвы, вскользь упомянул пресловутый тост. Позже, в статье, написанной к 300-летию Полтавской победы, исследователь отнёс этот эпизод к разряду исторических легенд. Автор утверждал, что знаменитые слова Петра, произнесённые на победном пиру в честь присутствовавших тут же его «учителей», шведских генералов, — не более чем распространённый миф. Ссылаясь на работы современных историков, уважаемый профессор заявлял, что государь нередко повторял мысль спартанского законодателя Ликурга о враге-учителе. Пригласив пленных за свой стол, Пётр вернул им шпаги, но тоста «за здоровье учителей» не произносил.

Первое сообщение о здравице появилось только в 1725 году, в год смерти Петра, в принадлежавшем перу Бернара Фонтенеля «Слове похвальном».

Рассказ Фонтенеля

Небольшое сочинение французского философа Фонтенеля, прославляющее Петра и рисующее его идеальным «просвещённым государем», содержит массу стереотипов о «варварской» допетровской России и множество неточностей в фактах и датах, когда речь заходит о деятельности царя-реформатора. Об интересующем нас эпизоде там сказано:

«Он нередко приглашал к своему столу пленных шведских генералов; и однажды, когда он пил за здоровье учителей своих в воинском искусстве, граф Рейншильд, один из знатнейших пленников, спросил его: кому он даёт столь почтенный титул? — Вам гг. генералы, сказал он. — И так Ваше Величество показали себя неблагодарным, — возразил Рейншильд, — поступив так худо со своими учителями».

Царь, желая поправить некоторым образом свою славную неблагодарность, тотчас велел возвратить им шпаги. Он всегда поступал с ними так, как бы сам король их, ежели б они доставили ему победу».

Аргументы «за»

Итак, рассказ о тосте появился только после смерти Петра. Однако это не позволяет окончательно закрыть тему. Авторы шведских источников вряд ли испытывали особую симпатию к царю и вполне могли «забыть» о галантном жесте с его стороны. Тот факт, что «Гистория Свейской войны» молчит по этому поводу, тоже не является неопровержимым аргументом, учитывая предельную краткость изложения событий в этом труде.

А вот Фонтенель писал, что называется, по горячим следам. Среди его информаторов, возможно, был тогдашний русский посол в Париже Б.И. Куракин — кстати, командир Семёновского полка под Полтавой. Кроме того, комплимент в адрес поверженного противника вполне соответствовал нормам галантного века, а царь пытался произвести благоприятное впечатление на Европу. Наконец, «ниспровергатели мифа» сами признают, что Пётр неоднократно в разных ситуациях называл шведов «учителями». То есть такая реплика была вполне в его духе.

Заметим также, что если Пётр действительно произносил в присутствии шведских пленников знаменитый тост, то он мог сделать это только в полтавском шатре и нигде более. Оставим слова «нередко» и «однажды» целиком на совести Фонтенеля. Во-первых, чтобы произнести подобный тост, нужно иметь соответствующее настроение, которое психологически вполне подходит для победного пира. Во-вторых, нужна соответствующая обстановка, а пленные шведские генералы оказывались за царским столом лишь трижды: 27 июня (сразу после сражения, тогда же Пётр вернул им шпаги), 29 июня (в день царских именин) и 30 июня 1709 года, то есть после капитуляции шведов у Переволочны, когда появилась «вторая волна» пленных генералов. В последнем случае царь вряд ли мог назвать шведов «учителями», так как на этот раз из «ученика» превратился в весьма ироничного «экзаменатора», задав шведским генералам ряд ехидных вопросов, касавшихся бестолкового ведения сражения, и не получив на них вразумительных ответов. Реншильда Пётр как-то раз впоследствии пригласил к столу, но отнюдь не для того, чтобы пить в его честь.

«27 (16) февраля 1710 года Реншёльд был приглашен царём на свадьбу к одному московскому купцу, чем фельдмаршал, по словам присутствовавшего на свадебном пиру датского посланника Ю. Юэля, стал «очень чваниться».

Последняя фраза говорит о том, что пленные шведские генералы нечасто удостаивались подобной чести. В разгар пира к фельдмаршалу подошёл Пётр и

«…прикинувшись любезным, как бы в полудрёме спросил его, по какой причине он и его шведы, спустя три дня после победы под Фрауштадтом, хладнокровно умертвили русских пленных (…) В своё оправдание Реншёльд отвечал, что тотчас после сражения он по приказанию короля должен был отправиться за 12 миль от Фрауштадта и лишь по возвращении узнал об этих убийствах, которые он-де не оправдывает. На вопрос, отчего же он тогда не наказал виновных, фельдмаршал ответа не дал. Пётр демонстративно отошёл от шведа, оставив его одного стоять посреди зала, после чего Реншёльд со свадьбы ушел», —

пишет российский биограф Карла XII Б.Н. Григорьев.

А 27 августа 1710 года Меншиков привёз на 50-пушечный корабль «Выборг», где в тот момент держал флаг «контр-адмирал Пётр Михайлов», пленного генерала Адама Людвига Левенгаупта, и там, если верить «Походному журналу», они «веселились и довольно стреляли из пушек». Зная ту долю ответственности, какую нёс Левенгаупт за сдачу шведской армии при Переволочне, и его пессимистичный мрачноватый характер, можно только догадываться, чего стоило генералу это веселье — если, конечно, он действительно брал на себя труд изображать его.

Кем был тот швед?

И всё-таки откуда взялось разночтение в отношении шведа, ответившего царю на его тост? В том месте, где Н.И. Павленко рассказывает о заздравном кубке, поднятом царём за своих учителей, и последовавшем за этим диалоге, он, к сожалению, не ссылается на источники. Возможно, он заимствовал свою версию разговора у Е.В. Тарле. Так же, вероятно, поступил и В.И. Буганов. Но и Е.В. Тарле в соответствующем месте своего сочинения о Северной войне не указывает источник. Потому не совсем ясно, откуда взялась версия, что знаменитая ответная реплика принадлежит не Реншильду, а Пиперу. Вероятно, Тарле просто понадеялся на память. Так иногда бывает.

Кстати, по свидетельству шведского пленного Нордберга, писавшего о торжественном обеде в день царских именин, на котором лично присутствовал, царь за всё время не сказал Пиперу ни слова. Пётр испытывал по отношению к первому министру Швеции неприязнь, так как считал его — возможно, безосновательно — одним из главных противников мира с Россией в окружении Карла XII. Потому вряд ли при первой встрече Пётр отнёсся к Пиперу более милостиво, чем во время второй.

Можно согласиться с Е.В. Тарле, считавшим, что

«Пётр I очень мало чему «учился» у Карла XII. И уж если говорить о стратегии, диаметрально противоположной полководческому «искусству» шведского воителя, то это именно стратегия Петра».

То есть, перефразируя известное изречение, шведские генералы действительно были учителями русской армии. Но они «не столько учили, сколько наказывали учеников, когда те плохо усваивали их уроки».