Русский модерн: от живописи и афиш до архитектурных и декоративных шедевров

«Новый стиль совершенно заполонил Европу и сделался космополитичен, как вагон норд-экспресса, в один день пробегающий Германию, Бельгию и Францию», — писал в начале ХХ века Сергей Дягилев. «Мимолетный» — именно так окрестили модерн. Он, и правда, не задержался в России надолго — не более десяти-пятнадцати лет: появился в 1890-е, просуществовал до начала 1900-х. И при этом дал название целой эпохе. А все потому, что сумел выйти из музейных залов и укорениться во всех сферах повседневной жизни городов и провинций — от внешнего облика зданий до предметов быта, одежды, ювелирных украшений, афиш и даже открыток.

Стиль модерн, или новый стиль — так чаще всего называли в России направление в искусстве, которое во Франции было известно как ар-нуво и fin de siecle, в США — тиффани, в Германии — югендстиль, а в Австрии, Польше, Чехии — сецессион. За рубежом его ассоциировали с дягилевскими «Русскими сезонами» — самыми известными театральными гастролями, благодаря которым отечественные художники, танцовщики и музыканты покорили мир. Однако появился он значительно раньше: «Сезоны» начались в 1908 и продолжались до 1929 года, а стиль модерн в России заявил о себе еще в 1890-х.

К тому времени «неистовый авангардист» Всеволод Мейерхольд уже успел заклеймить попытки коллег по творческому цеху привнести новое в искусство. «Страшно, когда со сцены веет знакомыми мотивами из „модернистских“ журналов вроде Die Kunst, The Studio, Jugend. Страшно, если art nouveau и modern style, которые теперь всюду — на тросточках, на домах, в кондитерских и на плакатах, — проникнут на сцену, хоть и в более благородных формах», — возмущался режиссер. И не он один: многие современники не приняли новый стиль, считая его упадническим и декадентским.

«Опасения» Мейерхольда подтвердились: модерн в России поспешил выйти за рамки «чистого искусства» и проникнуть во все сферы жизни и быта. Но если он и пришел со страниц журналов, то отечественных — таких, как «Мир искусства», «Искусство и художественная промышленность», «Весы». А еще из художественных мастерских в имениях Талашкино и Абрамцево, где в конце XIX — начале XX века возрождались народные традиции и зарождался новый стиль.

Ренессанс & кустарные промыслы

Русский модерн, хотя и имел немало общих черт с западноевропейским — уход от углов и прямых линий, предпочтение плавных, подчеркнутое внимание к растительным мотивам, интерес к новым технологиям в архитектуре, подъем прикладного искусства, — носил выраженный национальный характер.
Если адепты ар-нуво и сецессиона на Западе творили под лозунгом возврата к простоте и практичности средневековья, раннего Возрождения, а в прикладном искусстве руководствовались эстетикой прерафаэлитов и философией Джона Рескина, то русские мастера черпали вдохновение в народном творчестве, возрождая отечественные художественные кустарные промыслы.

Русско-зарубежные совместные культурные мероприятия способствовали распространению нового стиля. Одно из них — «Международная выставка афиш», которая прошла в Петербурге в 1897 году. Среди участников — признанные на Западе мастера модерна — Тулуз-Лотрек, Эккман, Грассе.

Впервые слово «плакат» применительно к коммерческой сфере использовал русский искусствовед и хранитель Императорского Эрмитажа Андрей Иванович Сомов. В 1898 году он написал для нового Словаря Брокгауза и Эфрона статью о плакате, в которой говорилось: «Формы природы служат лишь предлогом для игры фантазии; человеческое лицо, руки… едва намечаются в них лишь в главных, красиво переиначенных, широко проведённых контурах, женские волосы превращаются в орнаментальные завитки и извилины, цветы, деревья и животные принимают небывалый, причудливый вид».

Крупнейшим событием такого рода была Всемирная выставка 1900 года: в подготовке русского павильона участвовали Елена Поленова и Мария Якунчикова, проект создавался Васнецовым и Врубелем, а архитектурное решение принадлежало Головину и Коровину. Главным среди зданий, выстроенных для экспонатов, считался Павильон русских окраин по проекту архитектора Роберта-Фридриха Мельцера в стиле московского Кремля. Он имел вид русского городка, чудом выросшего в Париже.

Другой — Каслинский чугунный павильон, созданный специально для выставки в городе Касли под Челябинском и удостоенный гран-при, — также вызвал восторг публики. Как, впрочем, и другие экспонаты и произведения искусства, русских мастеров, представленные на самой большой по сравнению с остальными участниками экспозиционной площади в 24 000 м2. «Мы находимся еще под влиянием чувства удивления и восхищения, испытанного нами при посещении русского отдела», — писала французская Liberte.

Почти с самого момента возникновения в России, модерн обращался к историческому прошлому. Возможно, потому такой популярностью пользовались работы Виктора Васнецова, который стоял у его истоков.

И как не вспомнить об эстетском «Мире искусства» — журнале, объединившем на своих страницах работы Васнецова и Врубеля, Александра Головина, Михаила Нестерова, Виктора Борисова-Мусатова, Елены Поленовой, Ивана Билибина, Константина Сомова, Леона Бакста, Мстислава Добужинского! И на протяжении многих лет под чутким руководством первого российского продюсера — импресарио Сергея Дягилева — активно продвигавшем новый стиль.

Как история уживается с мистикой

Важное для эстетики модерна понятие «стилизация», без которого не обходится ни одна статья об особенностях стиля, еще в 1890-х вошло в обиход благодаря художнице Елене Поленовой, искавшей приемы «эстетической трансформации натуры».

«В нашем русском орнаменте мне удалось подметить одну черту, которой я не встречала у других народов. Это пользование не одними геометрическими сочетаниями, всегда несколько суховатыми, но и более живыми мотивами, навеянными впечатлениями природы, т. е. стилизацией растений и животных, например, разработка листа, цветка, рыбы, птицы», — писала Поленова.

«Искать вдохновение в природе — есть общее начало искусства, общее всему человечеству, — вторил ей один из современников в 1901 году. — Но как личность художника отражается в его творчестве, также отражаются в творчестве целого народа те особенности…, которые свойственны его расе, его быту, его историческому прошлому». Благо, простор для этого — необъятный.

«Валькирия русского модерна» и «Савва Великолепный»

Изначально журнал «Мир искусства» спонсировали княгиня Мария Тенишева и меценат Савва Мамонтов. Оба примечательны тем, что основали в своих имениях в конце XIX века художественно-промышленные мастерские, ставшие центрами просветительства и возрождения национальной культуры: она — в Талашкино под Смоленском, он — в подмосковном Абрамцеве.

И Талашкино, и Абрамцево объединяли художников, музыкантов, артистов, которые не только приезжали, но подолгу жили и творили там.

«Мне давно хотелось осуществить в Талашкине еще один замысел. Русский стиль, как его до сих пор трактовали, был совершенно забыт… Мне хотелось попробовать, попытать мои силы в этом направлении, призвав к себе в помощь художника с большой фантазией, работающего тоже над этим старинным русским, сказочным прошлым, найти лицо, с которым могла бы создать художественную атмосферу, которой мне недоставало», — писала Тенишева в воспоминаниях.

То, о чем мечталось, произошло: Михаил Врубель создал эскизы, а архитектор Сергей Малютин выстроил в Талашкино храм Святого Духа в неорусском стиле по проекту художника Николая Рериха. Николай Константинович же украсил здание росписью и мозаичным изображением. А Илья Репин и Константин Коровин написали в Талашкино портреты Тенишевой.

Именно в Абрамцево Валентин Серов написал «Девочку с персиками» — дочь Саввы Мамонотова Веру, Васнецов — «Аленушку», Врубель создавал в тамошних мастерских свою майолику, Василий Поленов — декорации для постановок «Частной оперы Мамонтова», в которых сам же принимал участие вместе с другими именитыми гостями. Именно там, по мнению искусствоведов, возник новый вид театральных декораций, который позже взял на вооружение Дягилев в оформлении постановок «Сезонов».

К слову, художественные поселения, созданные в Абрамцево и Талашкино, — приметы времени: они в чем-то схожи с колониями французских импрессионистов, которые примерно в тот же период обосновались в Аржантейе под Парижем. Отличие состояло в том, что ни Моне, ни Ренуар, ни их коллеги не пытались отыскать национальной почвы искусства. А русские «поселяне» поставили эту идею во главу угла: много верст прошли, собирая по окрестным селам элементы декора крестьянских изб, предметы быта и обихода художница Елена Поленова и супруга Саввы Ивановича Елизавета Мамонтова, «берегиня» абрамцевского кружка.

Ох уж эти сказочники, или В прошлое — за будущим

«До чего мало вошло искусство к нам в жизнь!» — сокрушался Александр Бенуа, уверяя, что оно не должно быть похоже на обыденную действительность — скучную и невыразительную.

Погружаясь в прошлое, порой — сказочное (что особенно проявилось в творчестве Билибина, Васнецова, Поленовой), «царские охоты», условный «галантный век» (которым увлекались Добужинский, Бенуа, Сомов), они осовременивали образы «старины далекой». И боролись с серостью окружающего мира силой красоты, преображая с ее помощью здания, интерьеры, одежду, украшения, предметы быта.

Коснулись новые веяния и театральных декораций (художники-декораторы стали весьма влиятельными фигурами в деле постановки), и оформления книг. С тех пор для каждого спектакля создавалось индивидуальное оформление, а не подбиралось из старых запасов, как прежде. Книги иллюстрировались в едином стиле, графика же возродилась как самостоятельное искусство. Произошло это во многом благодаря «спасительнице» гравюры на дереве" Анне Остроумовой-Лебедевой.

«Вы слишком влюблены в прошлое, чтобы хоть что-нибудь современное ценить», — журил живописец и искусствовед Игорь Грабарь Александра Бенуа. Взгляд Александра Николаевича и некоторых из «певцов модерна», и правда, был обращен к минувшему, но вымышленному, опоэтизированному и сказочно-прекрасному, органично вписавшемуся в действительность рубежа XIX—XX веков.

Эти декоративные панно были созданы Врубелем для готического кабинета в доме А. В. Морозова в Москве.

Диктующие моду

Леон Бакст, создатель декораций к дягилевским «Русским сезонам» и автор галереи эффектных портретов, был новатором во всех отношениях. Именно он стал одним из законодателей европейской моды, особенно на экзотику и ориентализм. А еще — повлиял на модные предпочтения начала ХХ века: создавал рисунки для тканей и эскизы сценических костюмов, модели которых так впечатлили топовых парижских кутюрье Жанну Пакен, Поля Пуаре, Чарльза Фредерика Ворта, а вслед за ними — и других мировых дизайнеров одежды.

Модными стали не только наряды в стиле модерн, но и ювелирные изделия в виде стилизованных цветов, стрекоз, бабочек, замысловатые элементы декора. А еще — посуда: даже лопатки для пирога были с затейливо изогнутыми ручками.

Елена Поленова была одной из тех, кто с увлечением создавал орнаменты для мебели и предметов быта по мотивам русских народных орнаментов. Эскизы интерьеров создавали Васнецов, Коровин, Бенуа, Лансере, Головин — и тем самым поднимали эстетическую планку обывателей.

Архитектурный экстаз

Доходные дома, банки, магазины, особняки в стиле модерн — отдельная история. Архитекторы модерна стремились передать не только «эстетическую зрелищность фасадов», используя плавные линии, растительные мотивы, асимметрию, декоративность, стилизацию, но и создать обстановку интимности, комфорта, уюта внутри самого помещения. Были у архитектуры русского модерна и другие особенности.

«Под небом, которое часто бывает мрачным, венчания зданий должны представлять собою очень выразительные силуэты, а их внешняя поверхность — очень яркие сопоставления света и тени для достижения большего эффекта в продолжение долгих и прекрасных летних дней. Древнерусские зодчие принимали во внимание эти два условия. Они не только любили силуэты, смело выделяющиеся на небе, но и умели придавать им пошиб настолько же изящный, насколько живописный», — отмечал французский архитектор Виолле-ле-Дюк. Это наблюдение взяли на вооружение зодчие русского модерна Федор Шехтель, Лев Кекушев, Федор Лидваль, Александр фон Гоген, Густав Гельрих, создававшие свои архитектурные шедевры в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве, Астрахани, Саратове, Омске.

Стилизация на тему готики, поэтизация наследия русского классицизма и ампира, крыши, увенчанные драконами, разноцветные фасады, украшенные орнаментом, скульптурами наяд и головами львов, мозаичные панно, витражные окна, витые лестницы с мотивами волн, вздымающихся у нижних ступеней… А еще — перила, по которым струятся гигантские лилии, ирисы, орхидеи. Каждый особняк был неповторим и превращался в своеобразный эталон нового стиля.

Интерьеры не уступали внешнему облику зданий. «Барочность» парадной лестницы нисколько не спорила с «тонкой резьбой дверей, близкой японской графике», камином, украшенным ажурными птицами в майоликовой глазури, и росписью Врубеля во всю стену в только ему присущем стиле — напротив, выгодно оттенялась.

Сегодня особняк Рябушинского называют шедевром московского модерна и классикой жанра. В начал XX в. отношение к этому стилю было весьма противоречивым: «Самый гадкий образец декадентского стиля. Нет ни одной честной линии, ни одного прямого угла. Все испакощено похабными загогулинами, бездарными наглыми кривулями. Лестница, потолки, окна — всюду эта мерзкая пошлятина. Теперь покрашена, залакирована и оттого еще бестыжее», — записал Корней Чуковский в своем дневнике об этом здании.

Долгое время считалось, что на эстетику стиля повлияли «низкие вкусы» буржуазных клиентов, однако проявилось и другое явление — страстное желание художников русского модерна бороться с «безобразным» в мире с помощью «художества во всех его проявлениях». Отчасти им это удалось: в тот период, по словам Игоря Грабаря, «художество» вышло за пределы музейных залов, окружив человека в его повседневной жизни, — «на улице, дома, в архитектуре, одежде, в книге, в театре». И как бы приобрело «самостоятельную духовность». Для творцов модерна значение имело все — каждая деталь становилась произведением искусства.

«В этой атмосфере произведение искусства оказывается магическим субъектом, наделенным своей собственной духовностью, способной к саморазвитию», — съязвил по этому поводу поэт Осип Мандельштам.

В начале 1890-х годов Савва Морозов купил на Спиридоновке барский особняк с садом и оформил его на имя жены. Перестройкой дома занялся Федор Шехтель. Бал, устроенный Морозовыми по случаю новоселья, долго обсуждала вся Москва. После смерти Саввы Морозова Зинаида Григорьевна продала имение промышленнику и меценату Михаилу Рябушинскому, который эмигрировал в 1918 г. Позже здание было национализировано.

После художников-чудаков, обожавших вычурные затеи, пришли другие авторы и «наверстали упущенное» массовым производством «типовых проектов». А созданные мастерами модерна произведения остались как память об их стремлении уйти от обыденности в мир красоты — туда, где все уникально, индивидуально, неповторимо.