Сергей Эфрон: сердце белого офицера

Летом 1939 года, после 17 лет эмиграции, Марина Цветаева вместе с сыном Георгием возвратилась в Советский Союз. Делала она это с большой неохотой, но здесь уже больше года жили ее муж Сергей Эфрон и их дочь Ариадна. Ничего не предвещало беды – семья воссоединилась в уютном бревенчатом доме в Болшеве: в их распоряжении были две комнаты, веранда и огромный сквер, где Цветаева собирала хворост для костра. Вскоре по-семейному отметили именины Цветаевой: муж подарил ей издание Эккермана «Разговоры с Гете в последние годы его жизни». Казалось, можно было бы и забыть про советскую действительность, вот только дом, в котором они жили, в народе звали дачей НКВД. И поселили их там не просто так.

Муж Цветаевой – Сергей Эфрон – с первых дней революции сражался против большевиков. Однако к 1920 году он разочаровался в Белом движении и эмигрировал во Францию. С начала 30-х годов он возглавлял в Париже «Союз возвращения на Родину», не скрывал своих симпатий к СССР и вскоре был завербован органами НКВД. За определенную помощь те обещали забыть его былые грехи перед советской властью и обустроить комфортное возвращение всей его семьи в Страну Советов. Сергей Эфрон успешно выполнил порученное ему задание НКВД. И вот – у всех новенькие советские паспорта, и вот – все вместе на даче в Болшеве. Не прошло и двух месяцев, как все рухнуло.

В конце августа 1939 года арестовали Ариадну Эфрон, в начале октября – и самого Сергея Эфрона. Их обвинили в шпионаже. Пытаясь вызволить мужа и дочь, с дачи НКВД Цветаева писала Лаврентию Берии: «Сергей Яковлевич Эфрон – сын известной народоволки Елизаветы Петровны Дурново и народовольца Якова Константиновича Эфрона. Детство Сергея Эфрона проходит в революционном доме, среди непрерывных обысков и арестов. Почти вся семья сидит…»

Сергей Эфрон родился в 1893 году. Родители его встретили друг друга в «Черном переделе» – народническом обществе, мечтающем разделить все земли России между крестьянами. После женитьбы отец Эфрона от революционных дел отошел – посвятил себя вскоре появившимся на свет пятерым детям. А вот мать, вступив в итоге в партию эсеров, почти не вылезала из тюрьмы. Освободившись после очередного ареста, она бежала за границу вместе с младшим сыном Константином. Сергей же остался в России с отцом. В 1909 году Яков Эфрон скоропостижно скончался. Пятнадцатилетний Сергей, страдающий туберкулезом, переселился к родственникам. И те не стали ему сообщать, что вскоре после смерти отца за границей повесился его брат Константин, а следом – покончила с собой и его мать. Сергей Эфрон узнает об этом много позже.

С Мариной Цветаевой он познакомился в Коктебеле – в доме Максимилиана Волошина в 1911 году. Как только Сергею исполнилось 18 лет, они обвенчались. Почти сразу родилась и их первая дочь Ариадна – любимица Цветаевой. Эфрон учился на историко-филологическом факультете Московского университета и зарабатывал на жизнь рассказами, которые выпускал в собственном издательстве «Оле-Лукойе». Там же выпускались и сборники стихов Марины Цветаевой. Талант жены Эфрон ценил высоко – не смел ни в чем ограничивать ее свободы, в том числе и в романах на стороне. Сначала Цветаева завела отношения с его родным братом Петром, а когда тот умер, влюбилась в переводчицу Софью Парнок. Эфрон страдал молча, в итоге просто решив отправиться на фронт – шла Первая мировая война. Солдатом он так и не стал – отказали ввиду болезненности, но трудился медбратом в санитарном поезде и даже поступил в школу прапорщиков. Мечтал, что после – все же попадет на передовую. На фоне неудачного брака жизнь ему большой ценностью не казалась. Не спасало ситуацию даже рождение второй дочери Ирины.

И тут появился другой повод, чтобы взять оружие в руки. «Незабываемая осень 17-го года. Думаю, вряд ли в истории России был год страшнее по непередаваемому чувству распада, расползания, умирания, которое охватило нас всех», – вспоминал потом Эфрон в эмиграции. Узнав из газет о перевороте в Петрограде, Эфрон пытался отстоять самодержавие в октябрьских боях в Москве, а затем бежал на юг России, чтобы оборонять Крым. В Крыму был тяжело ранен. Получая о муже лишь обрывочные сведения, Цветаева писала ему: «Главное, главное, главное Вы, Вы сам, Вы с Вашим инстинктом самоистребления... Если Б-г сделает это чудо и оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака!» Через 20 с лишним лет, перечитав эту запись в эмиграции, она дописала на полях перед отъездом в Москву: «Вот и пойду, как собака!..» При этом уезжать к мужу в Прагу, в которую он эмигрировал осенью 1920 года, Цветаева не спешила. На фоне безденежья и голода она отдала дочерей в приют – младшая вскоре там и умерла, – а сама продавала семейные вещи на рынке и писала стихи, декламируя их другим поэтам.

В 1922 году Цветаева все же приехала с дочерью Алей к Эфрону. Он к тому моменту поступил на философский факультет местного университета и, пересмотрев свои взгляды на Белое движение, стал выпускать с единомышленниками журнал «Свои пути». Однако радость от воссоединения с семьей тут же омрачилась новым романом Цветаевой на стороне – на этот раз ее выбор пал на близкого друга Эфрона, Константина Родзевича. В 1925 году у Цветаевой родился сын Георгий, и никто точно не знал, от кого он. Эфрон думал было развестись, но Цветаева впала в истерику. В итоге все вместе они переехали в Париж.

Во Франции Эфрон примкнул к левому крылу евразийского движения – наиболее лояльному к новой советской власти. Как потомственный народник, Эфрон теперь уверен: раз его народ выбрал эту власть, так тому и быть. На подъеме он включился в работу по выпуску близкого к евразийству журнала «Версты», потом – такого же по духу журнала «Евразия». Когда в 1929 году последний был закрыт, Эфрон тяжело заболел – обострился туберкулез. Цветаева насобирала среди эмигрантов деньги на его лечение – весь следующий год Эфрон провел в одном из альпийских санаториев. Считается, что именно там его завербовала советская агентура. Вернувшись из санатория бодрым и уверенным в себе, Эфрон возглавил «Союз за возвращение на Родину», призывавший воспользоваться объявленной в СССР амнистией для белогвардейцев. «С. Я. совсем ушел в Сов. Россию, ничего другого не видит, а в ней видит только то, что хочет», – писала в те годы Цветаева. По ее записям выходит, что где-то с 1935 года Эфрон начал активно агитировать всю семью за возвращение в СССР. Первой в Москву уехала дочь Ариадна.

Эфрон точно вербовал в Париже добровольцев для войны в Испании на стороне республиканцев. Но в чем еще заключалась его работа на НКВД – до конца неясно. Существует версия, что он был причастен к убийству бывшего советского разведчика Игнатия Рейсса. Отказавшись возвращаться в СССР в 1937 году, да еще и пригрозив в письме «отцу народов» разоблачениями, Рейсс подписал себе приговор. В операции по ликвидации Рейсса Эфрон, скорее всего, играл небольшую роль – о цели задания не знал, лишь исправно докладывал о перемещениях «предателя». Тем не менее имя Эфрона во французских газетах указывалось едва ли не первым в списке предполагаемых убийц Рейсса. Да и почти сразу после убийства Эфрон спешно отправился в Гавр, из которого отплыл в Ленинград.

После этих событий от Цветаевой в Париже отвернулись все. Плюс ее постоянно вызывали на допросы в полицию. Эфрон же, по ее словам, присылал из Союза «совершенно счастливые» письма, рассказывал, с каким удовольствием Ариадна работает в советском журнале на французском языке Revue de Moscou, и призывал приезжать с сыном. Цветаева не могла решиться на это почти два года – мучили дурные предчувствия.

После ареста дочери и мужа Цветаева напишет Берии: «Когда я 19 июня 1939 года, после почти двухлетней разлуки, вошла на дачу в Болшеве и его увидела, я увидела больного человека. О болезни его ни он, ни дочь мне не писали. Тяжелая сердечная болезнь, обнаружившаяся через полгода по приезде в Союз, вегетативный невроз. Я узнала, что он эти два года почти сплошь проболел, пролежал. Но с нашим приездом он ожил, за два первых месяца ни одного припадка, что доказывает, что его сердечная болезнь в большой мере была вызвана тоской по нам и страхом, что могущая быть война разлучит навек. Он стал ходить, стал мечтать о работе, без которой изныл, стал уже с кем-то из своего начальства сговариваться и ездить в город. Все говорили, что он действительно воскрес. И тут 27 августа арест дочери...»

Ариадна была арестована по подозрению в шпионаже. На протяжении месяца следователи не могли выбить из нее ничего. Но допросы по восемь часов в день, карцер, избиение и инсценировка расстрела сделали свое дело. Один из последних допросов вновь начинался словами: «Я просто решила вернуться на родину и не преследовала цели вести работу против СССР». Но заканчивался он совершенно другим: «Я признаю себя виновной в том, что с декабря 1936 года являюсь агентом французской разведки, от которой имела задание вести в СССР шпионскую работу. Не желая скрывать чего-либо от следствия, должна сообщить и то, что мой отец Эфрон Сергей Яковлевич, так же, как и я, является агентом французской разведки...» Позднее она откажется от этих показаний, но это уже не будет иметь никакого значения.

Сергей Эфрон был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР 6 августа 1941 года по ст. 58-1-а УК РСФСР «Измена Родине». В своём последнем слове заявил: «Я не был шпионом, я был честным агентом советской разведки». Сергей Эфрон был расстрелян 16 октября 1941 года, реабилитирован в 1956 году. О том, что отец расстрелян, а мать покончила с собой в эвакуации в Елабуге, Ариадна узнала в письме от брата, отбывая в тюрьме восьмилетний срок за шпионаж. Увидеться с Георгием Ариадне было уже не суждено, он погиб на фронте в 44-м.