«Детгиз»: как для взрослых, только лучше

Официально цели нового издания были сформулированы следующим образом: «Создать ряд книг, которые, соединяя увлекательность и доступность изложения с принципиальной выдержанностью и высоким идейным уровнем, прививали бы детям интерес к борьбе и строительству рабочего класса и партии, в частности, создать серию книг для пионеров, переиздать лучшие книги мировой детской литературы (Робинзон Крузо, Путешествия Гулливера, Жюль Верна и др.), в особенности имеющие общеобразовательное значение. Создать ряд книг развлекательных, в первую очередь для младшего возраста (сказки, игры, шарады и т. п.). При этом решительно улучшить оформление книги, искореняя халтуру и формалистические выкрутасы. К изданию детской литературы Детгиз должен привлечь лучших писателей (и не только детских), художников, педагогов, работников пионердвижения. Не гоняясь за количеством названий, отказаться от издания детской книги тиражом менее 20 000, стараясь давать только проверенную книгу в подлинно массовом тираже».

Одним из вдохновителей нового издательства был Максим Горький, уже очень давно радевший за детскую литературу, пристально следивший за всем интересным, что в ней творилось, и сам буквально с начала РСФСР немало делавший для ее развития.

Нельзя сказать, что до появления Детгиза, вернее, соответствующего постановления, земля была безвидна и детворе не предлагали ничего, кроме Ната Пинкертона, Чарской и сладких историй с аляповатыми картинками. Постановление было принято в 1933 году, к этому времени в Ленинграде уже пережило свой расцвет — и благополучно было свернуто частное издательство «Радуга», где Чуковский напечатал свои знаменитые сказки — «Крокодила», «Мойдодыра» и «Тараканище», где активно и много издавался Маршак, Житков и другие детские авторы. Журналы «Новый Робинзон», а после его закрытия — «Чиж» («Чрезвычайно Интересный Журнал») и «Ёж» («Ежемесячный Журнал) пользовались огромной любовью маленьких подписчиков. Еще бы, высокую планку там держали такие мастера, как Хармс, Олейников, Введенский. Олейников вел страничку «Клуб умных ребят» и заставлял читателей помучиться над головоломками, шарадами, математическими задачами. Технические колонки в «Еже» знакомили детей с новейшими достижениями науки и техники — в доступной для ребят форме. «Чиж», рассчитанный на ребят помладше, учил бытовым «лайфхакам»: как наливать молоко в стакан, как клеить воздушного змея. Когда в 1935 году «реабилитировали» рождественскую елку — правда, теперь она была новогодней — в «Чиже» печатали советы, как самим нарядить елку «в советском духе». Разумеется, в «Еже» и «Чиже» поднимались темы социалного неравенства за рубежом, рассказывалось, как несправедливо и ужасно обходятся с прогрессивными юными коммунистами в капиталистическом обществе, и много времени отводилось обсуждению пионерского образа жизни. Общая подписка на оба журнала, чья редакция располагалась в знаменитом Доме Зингера на Невском проспекте, доходила до 100 000. Кроме «Чижа» и «Ежа» широкой популярностью пользовались и «Мурзилка», и «Затейник», где дебютировала совсем молоденькая Агния Барто. Сам Горький в 1921 для «Издательства З. И. Гржебина» создавал список публикаций для детского отдела, большое внимание уделяя народным сказкам, мифам, античной мифологии, исландским сагам и «Калевале». Все это богатство предполагалось адаптировать для детей 5−9 лет, также предполагалось издавать сказки XIX века — Александра Пушкина, Петра Ершова, Сергея Аксакова, Вильгельма Гауфа и Ханса Кристиана Андерсена; а также — для подростков — Джеймса Фенимора Купер, Майна Рида, Диккенса и Марка Твена. Книги должны были удовлетворять жажде героического экшена в душе подростка. В Москве в 1920 году при Комиссариате народного просвещения Анна Константиновна Покровская и Николай Владимирович Чехов, ведущие специалисты по педагогике и детской литературе до революции, создали Институт детского чтения, задавшего целью, кроме всего, собрать самую полную детскую библиотеку. По большей части внимание исследователей привлекала детская литература XVIII—XIX века, с точки зрения строителей нового мира, решительно отметавшаяся, в духе времени, как старорежимная. Уже в 1927 году Институт стал практически «нелегальным учреждением», — по словам Чуковского, еще позже — сократился до размеров Музея детской литературы, а в 1937 году его глава и хранитель Яков Петрович Мексин был репрессирован как шпион и умер в лагерях, а богатейшая коллекция детской книги была передана в фонд Ленинской библиотеки.

То есть Детгиз создавался отнюдь не на пустом месте. И тем не менее сравниться с Детгизом не смог бы никто — издательство планировалось как государственный рупор, осуществляющий воспитание достойной смены в правильном, идеологически выверенном ключе.

Редактором Детгиза стал Самуил Яковлевич Маршак. С Горьким они были знакомы очень давно — еще подростком обративший на себя внимание как талантливый поэт, протеже и ученик В. В. Стасова, Самуил Маршак жил в доме Горьких в Ялте — у юноши открылся туберкулез, а ялтинский климат считался особенно благоприятным. Там, в Ялте, юный Маршак несколько раз видел Чехова, был принят в доме Марии Павловны, сестры писателя, а также попадал в разные переделки, навлекая на себя гнев полиции. В конце концов из Ялты его выслали как неблагонадежного, но связь с Горьким и Е. Пешковой не прервалась. Высоко ценя Маршака как поэта — и любя как человека, Горький никогда не отказывал ему во всемерной помощи и — насколько хватало его сил — в покровительстве. А в это время покровительство Горького стоило дорого. Впрочем, у Маршака вообще был дар располагать к себе нужных людей. Когда на Чуковского накинулись в Наркомпросе, гвоздя его за «нелепые сказки» — особенно за идеологически вредную «Муху-Цокотуху», вызвавшую самую настоящую бурю, Маршак не убоялся пойти заступаться за коллегу и товарища к самой Надежде Константиновне Крупской — и чем-то ей приглянулся. Чуковского оставили в покое. Маршак же приобрел еще «плюс сто» к защите. Взгляд Маршака на детскую литературу был очень близок взгляду самого Горького.

«Очень мешает нам в работе отношение педагогов (а они почти единственные, к сожалению, критики и рецензенты дет. литературы). Почти всегда они оценивают произведение только со стороны темы («Что автор хотел сказать?»). При этом они дают похвальные отзывы часто явно бездарным произведениям и порицают талантливые книжки, не подходящие под их рубрики… Прежде всего они боятся сказочности и антропоморфизма. По их мнению, фантастика (всякая) внушает детям суеверие. Напрасно в спорах мы указывали, что всякий поэтический образ грешит антропоморфизмом — оживлением, очеловечиванием всего окружающего. Один из педагогов на это ответил мне: если поэтическое сравнение употребляется со словом «как» («то-то, как то-то»), тогда можно; если же без слова «как», то сравнение собьет ребят с толку. Веселые книжки — особенно те, в которых юмор основан на нелепице, — упрекают в легкомыслии и в том, что они вносят путаницу в детские представления (в частности Чуковского обвиняли в том числе и за то, что он призывает сочувствовать мухе, вредному насекомому, — МБ)». Нелишне вспомнить, что и сам Горький весьма высоко ценил как сказку, так и веселое, освобожденное от звериной серьезности слово.

Вслед за Маршаком новое издательство получило практически целиком сформированную команду — и какую команду! Обэриуты — Олейников, Хармс — Евгений Шварц, Бианки и Житков, Зощенко — все они, конечно же, перешли в Детгиз и продолжили работу там. Кстати, Бианки первоначально и не думал ни о какой природе. По воспоминаниям Н. Волотовой, работавшей с Маршаком еще во времена «Нового Робинзона», они познакомились, когда Виталий Бианки пришел с какими-то слабыми стихами, а «Самуил Яковлевич, расспросив подробно о его жизни и узнав, что он страстный охотник и к тому же с детства много слышал о зоологии (отец Бианки был ученым-орнитологом), выбрал для него подлинную литературную дорогу — рассказы из жизни животных. И даже форму необыкновенную придумал для коротких рассказов в журнале: постоянный, переходящий из номера в номер отдел «Лесная газета» (из этих публикаций потом составилась одна из лучших книг Бианки).

Следом за Бианки в редакции стали появляться и другие бывалые люди, а за «Лесной газетой» — и другие придуманные Маршаком постоянные журнальные отделы («Бродячий фотограф» и «Наш дневник» — иллюстрированная хроника текущих событий, «Лаборатория» — с короткими рассказами о науке и технике, «Погляди на небо» — с описанием астрономических явлений и т. д.). Пришел штурман дальнего плавания и мастер на все руки Борис Житков, пришли астроном В. Шаронов, инженер-химик М. Ильин, шлиссельбуржец М. Новорусский, Евгений Шварц, тогда еще только актер». Детской книги не может быть без иллюстраций. Художников своих Маршак тоже подбирал и пестовал — художественную редакцию Детгиза возглавлял В. Лебедев — легендарный график и иллюстратор. Учениками его были художники, впоследствии ставшие славой русской книжной графики: Юрий Васнецов, Алексей Пахомов, Николай Тырса, Владимир Конашевич, Евгений Чарушин и т. д. Кроме того, к Маршаку, внимательному, чуткому редактору, пришли те, кто стали его правой рукой, без кого на самом деле нельзя представить себе не только Детгиз, но и русскую детскую литературу: Тамара Габбе, Лидия Чуковская, Александра Любарская. Эти неутомимые труженицы и по-настоящему одаренная команда и была призвана выполнить амбициозные планы, поставленные перед ними. Это и был Детгиз.

Любимым детищем Маршака были книги, написанные для детей учеными или «бывалыми людьми». Маршака не смущало, что хороший ученый не всегда хороший писатель. Редактор исправит дело — а редактором Маршак был отличным: умным, внимательным, доброжелательным, но замечающим любую шероховатость. Только благодаря ему замечательный физик-теоретик Матвей Бронштейн написал книгу «Солнечное вещество» об открытии гелия — а потом и другие повести из истории науки. Книги Бронштейна стали настольными для нескольких поколений будущих физиков и химиков. Супруга Бронштейна Лидия Чуковская вспоминала, каких огромных трудов стоило ее мужу отбросить «научный стиль» — и добиться наконец одобрения Маршака. Серия книг химика Михаила Ильина (псевдоним Ильи Маршака, брата Самуила Яковлевича) рассказывала детям об истории простых и повседневных вещей. История, например, открытия русского фарфора захватывала сильнее иного приключенческого романа. В редакции Детгиза, в доме Зингера на пятом этаже, работала настоящая «фабрика детской литературы». За первый же год работы в Детгизе вышло 168 названий книг общим тиражом 7 744 000. экземпляров.

«С Гайдаром было так, — вспоминал Маршак. — Я ему сказал, встретившись в Москве:

— Вы человек талантливый, пишете хорошо, но не всегда убеждаете… Логика действий должна быть безупречной, даже если действия эксцентрические.

— Ладно, — сказал он, — я приеду в Ленинград.

Приехал, мы засели в гостинице. Работали над «Голубой чашкой». Мы всё переписали вместе, и во время работы он восхищался каждым найденным вместе словом. И вдруг позвонил мне:

— Я всё порвал. Это не мой почерк. Я всё сделал заново.

И принес. Я был очень доволен. У него появилась забота об убедительных деталях. Сравните «Голубую чашку» с этим отвратительным «Мальчишем»… Там — всё недостоверно».

Атмосфера в Детгизе была совершенно особенной — постоянные розыгрыши, шутки, дружеские приколы.

«Сейчас трудно представить, как мы были веселы. Пантелеев вспоминал, как пришел он в 26 году впервые в жизни в детский отдел Госиздата и спросил в научном отделе у наших соседей, как ему найти Олейникова или Шварца. В это время соседняя дверь распахнулась и оттуда на четвереньках с криком: «Я верблюд!» выскочил молодой кудрявый человек и, не заметив зрителей, скрылся обратно. «Это и есть Олейников», — сказал редактор научного отдела, никаких не выражая чувств — ни удивления, ни осуждения, приученный, видимо, к поведению соседей. Денег у нас никогда не было. Мы очень хорошо умели брать взаймы. Была даже формула для этого. «Дай руп на суп, трешку на картошку, пятерку на тетерку, десятку на шоколадку и тысячу рублей на удовлетворение прочих страстей» (из дневников Евгения Шварца).

При этом работали там совершенно одержимые люди — которые забывали поесть, приходили рано, а уходили заполночь — если нужно было вычитать корректуру, подготовить книгу к изданию.

Л. Чуковская вспоминала об этом времени запойной работы над детской литературой: «Не успеешь голову поднять — за окном ночь, а мы-то думали: день. И смех и грех: наш заботливый директор, Лев Борисович Желдин, выхлопотал нам обеденные талоны в какую-то привилегированную столовую, и сегодня мы собирались уж непременно, уж во что бы то ни стало, пойти пообедать: Александра Иосифовна, Зоя Моисеевна, Тамара Григорьевна и я. И вот опять ночь началась раньше, чем мы успели поднять головы… (Шура от примечаний к юбилейному трехтомнику Пушкина, я — от книги о железнодорожной диспетчерской службе, Тамара — от сказок северных народов, Зоя Моисеевна — от нового перевода «Гекльберри». И течет, течет самотек)».

Всё окончательно обрушилось после смерти Горького. В августе 1937 года Т. Габбе и А. Любарская возвращались из отпуска — их встретила на вокзале Л. Чуковская со словами «Митя в тюрьме». Ее мужа, Матвея Бронштейна (Митю), арестовали буквально накануне, как и поэта и математика обэриута Н. Олейникова.

Александра Любарская писала: «В ночь с 4-го на 5 сентября 1937 года были сразу арестованы писатели С. Безбородов, Н. Константинов, директор Дома детской литературы при Детиздате А. Серебрянников, редакторы Т. Габбе и я. Немного позже арестовали писателя И. Мильчика и бывшего редактора «Чижа» М. Майслера, еще позже — поэтов Н. Заболоцкого, А. Введенского и Д. Хармса.

Редакторов, наиболее тесно связанных с арестованными — З. Задунайскую, А. Освенскую и Р. Брауде, — уволили «по собственному желанию» в тот же день, 5 сентября, едва они пришли в издательство. Редакция была разгромлена. Маршака в те дни в Ленинграде не было. Он вернулся из отпуска к страшной беде — гибель редакции, его любимого дела; гибель его учеников и друзей, доверивших ему — как он сам потом писал — свою судьбу; предательство и клевета других, тоже его учеников».

В самом Детгизе творилось страшное. То, что там кипела жизнь и работало созвездие талантов и людей «не от мира сего», вовсе не означает, что все сотрудники издательства были единомышленниками. Напротив — бессребреники-трудоголики Габбе, Любарская, Чуковская страшно раздражали тех, кто не понимал и не принимал подобного «энтузиазма», и потому расправа над ними была по всем правилам — с собраниями, стенгазетами, фельетонами и статьями, равносильными приговорам. «Контрреволюционная вредительская шайка врагов народа»; «шпионы фашистов»; «троцкистско-бухаринские бандиты»; «проходимец Шавров»; «ставленник шпиона Файнберга — Олейников»; «пользующаяся особым покровительством» того же шпиона Файнберга и известная связью с «проходимцем Безбородовым» «морально разложившаяся Любарская»; Чуковская, «протаскивающая в книгах контрреволюционные высказывания», — на жалость рассчитывать не приходилось. Авторы, дарившие Любарской и Габбе свои книги с трогательными надписями и рассыпавшиеся в благодарностях за редакторскую работу, писали следователям, как вредители-злоумышленницы всеми силами портили их отличные тексты, пакостили, срывали сроки и воровали гонорары.

Та же Любарская вспоминает: «Особое место в стенгазете занимает статья Льва Успенского. Лев Успенский — писатель, человек, что называется, интеллигентный, поэтому и статья его называется интеллигентно: «Несколько слов о «теории литературы». Бросив небрежные слова о «группе вредителей, которая плодила гигантский политический брак», он переходит к чисто литературной оценке работы редакции. И тут вместо привычных «шпионы», «фашистские ставленники» и так далее и тому подобное, появляются оценки литературные: «профаны», на совести которых «горы бездарных, скучных, дурного вкуса книг, стоящих вне литературы». Он не называет имен профанов, ограничиваясь словами — «эти люди», «упомянутая группа» или просто «группка». Точность его не интересует, он, не стесняясь, искажает даже пушкинские строки и не заботится об элементарной грамотности своих высказываний. Он потешается над работой редакторов, чуть не загубивших рукопись Яна Ларри «Необыкновенные приключения Карика и Вали». Но ему невдомек даже то, что это происходило совсем в другой — московской — редакции. А ведь Успенский знал, не мог не знать, что участвует в убийстве».

Машинистка Детгиза, перепечатывая эту жуткую статью, тайком сделала копию и передала ее Л. К. Чуковской.

11 ноября 1937 года, когда Габбе и Любарскую допрашивали и «выколачивали» из них признания в шпионаже, в Ленинградском Союзе писателей прошло общее собрание детской секции под председательством Г. Мирошниченко.

«Только три человека на этом собрании не изменили ни себе, ни брошенным в тюрьму товарищам. Это Маршак, ни единым словом не отказавшийся от своих учеников. Это писательница Лидия Будогоская, не побоявшаяся (в разгар репрессий, во времена повальных арестов) крикнуть на весь зал: «Всё это ложь!» Это муж Тамары Григорьевны Габбе — Иосиф Израилевич Гинзбург. Он пришел на собрание, чтобы защитить меня (жену защищать он не мог), и передал в президиум заявление (указав свой адрес и телефон), в котором обвинял Мирошниченко в лживости и двурушничестве. А в доказательство приложил снимок с титульного листа книги Мирошниченко «Юнармия», где автор в восторженных выражениях благодарит меня за помощь в работе. Мирошниченко встал и произнес в своем излюбленном пышном стиле: «Товарищи, на это собрание проник террорист и бросил бомбу!». Два «молодых человека в штатском» подошли к Иосифу Израилевичу и вытолкали его из Дома писателя» (А. И. Любарская «За тюремной стеной»).

Годом раньше В. Лебедев был затравлен рядом статей, в которых его поливали только что не площадной бранью, стыдили и шельмовали. Он прожил долгую и плодотворную жизнь, но после постыдной травли, которой он подвергся, что-то в нём надломилось — и такого творческого взлета, как до 1936 года, он уже не смог повторить. В том же 1937 году в Париже лучшие издания Детгиза были отмечены дипломом «Гран-при», что, конечно, стало поводом для гордости тех же самых людей, что и санкционировали фактическое убийство редакции.

После ужасающего разгрома своего детища, лишенный опоры и измученный, Маршак уехал в Москву. Габбе и Любарская остались работать там же, где работали, среди коллег, писавших на них доносы, среди стен, откуда ушли умирать Олейников, Безбородов, Хармс. Еще через некоторое время началась война. Маршаку удалось спасти из блокадного Ленинграда Габбе и Любарскую — своих редакторов, соратниц и единомышленниц. Издательство продолжало работать, хотя того легендарного Детгиза уже было не вернуть. Тем не менее несмотря ни на что в Детгизе издавались такие замечательные произведения детской литературы, как «Дядя Стёпа» (1936) С. В. Михалкова с иллюстрациями А. Каневского; «Военная тайна» (1935), «Чук и Гек» (1938), «Судьба барабанщика» (1939) и «Тимур и его команда» (1939) А. Гайдара; «Белеет парус одинокий» (1936) В. Катаева; «Что бывало» (1939) Б. Житкова; роман Н. Островского «Как закалялась сталь» (1936). Впервые были изданы сказки «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1935) А. Толстого; «Волшебник Изумрудного города» (1939) А. Волкова; сборник «Малахитовая шкатулка» (1939) П. Бажова, и другие. Во время войны издательство, которое опять стало Детгизом, некоторое время побыв Детиздатом, было эвакуировано в Киров, вместе с частью печатного оборудования — оставлять ее в Москве не решились, кроме того, была идея, чтоб не простаивать, передать часть оборудования Кировской типографии. В Кирове Детгиз намеревался продолжить работу — и смог это сделать, несмотря на то, что мощностей в Кирове практически не было. Увы, и запустить станки, привезенные с собой, не удалось: администрация города не смогла выделить помещения, достаточного для оборудования мало-мальски пристойной типографии, так что дело кончилось постройкой сарая, куда и сгрузили технику. Тем не менее в Кирове велась работа — и ряд детских книг всё же вышел, хотя, конечно, и не такими тиражами, как было привычно — всего по 10−15 тыс. экз. Детгиз выпускал сборники стихов Маршака и Е. Благининой, пьесу Благининой для кукольного театра «Петрушка на крыше» (в процессе работы над пьесой в школе № 20 был создан кукольный театр), сказку И. Аксакова «Аленький цветочек» и рассказы Л. Толстого. И, конечно, рассказы о войне, о солдатах, о летчиках и разведчиках, о бдительных пионерах, которые помогают выслеживать и обезвредить диверсантов, чтобы дети даже не сомневались: победа, конечно же, будет за нашими. Такие книги печатались тиражом в 25 тыс. экземпляров. При этом работа издательства продолжалась в штатном режиме. Вот отчет редакторов, присланный из Кирова.

«К работе Детгиза были привлечены все лучшие силы писателей и художников, из числа местных и эвакуированных. Так, был привлечен к работе местный фольклорист Л. В. Дьяконов, который проделал большую работу: составил сборник «Песенки-байки» для дошкольников и сборник «Храбрые и ловкие» для детей дошкольного и школьного возраста.

Дьяконов проделал также большую работу по подбору материала и составлению книги «Исторические песни русского народа».

Издательством были привлечены из числа эвакуированных писателей Е. Шварц, Н. Никитин, В. Каверин, Е. Благинина, З. Александрова, Н. Гернет, В. Смирнова и др.

Большое участие в работе издательства приняли эвакуированные в Киров сотрудники: Е. Чарушин и В. Лебедев. Художник Лебедев проиллюстрировал Короленко «Без языка», Куприна «Белый пудель», дал обложку «Слепому музыканту». Художник Чарушин сделал две части «Моей первой зоологии» («Домашние животные» и «Звери в лесу»). Принята к изданию книга сказок писателя Е. Шварца.

В Кирове в течение января — февраля мес. проведена большая работа по выработке основных установок к годовому тематическому плану Детгиза. К этой работе были привлечены работники Наркомпроса и общественность.

Для обсуждения проекта основных установок и годового тематического плана было проведено специальное совещание педагогов, писателей, художников и библиотекарей». Первая подпись под ним — А. Любарской. Дата — 15 мая 1942 года.

В 1942 году и оборудование, и редакция постепенно начали возвращаться в Москву. После войны, за период с 1945 по 1963 гг., тираж книг издательства по сравнению с довоенным уровнем увеличился почти в 6 раз; а всего за период с 1933 по 1970 г. было издано 17 тыс. 103 названий книг. Среди них как цвет отечественной литературы для детей, так и зарубежные авторы. В 1963 году издательство получило новое название, под которым и существует до сих пор — «Детская литература». Сегодня ему 87 лет.