Достоевский за границей: как русский классик изменил мир

Достоевский в Германии: похороны автора и философия Ницше

В Германии первые переводы Достоевского появились еще в 1846 году, когда в России он только-только обрел известность как автор «Бедных людей» и получил прозвище «новый Гоголь». Но на родине Шиллера и Гофмана его книги продавались плохо. Все изменилось лишь после смерти писателя. По мнению Юргена Лемана, автора книги «Русская литература в Германии», практичных немцев впечатлило то, что на похороны Достоевского пришло около 40 тысяч человек.

Правда это или нет, но уже в 80-х популярность его романов в этой стране действительно выросла. Читателей поражал незнакомый ранее способ «трепанации» личности. Русский автор одним из первых написал о том, что позже Зигмунд Фрейд, а за ним и Карл Густав Юнг (в иной интерпретации) назовут бессознательным. Опасная близость добра и зла, любви и ненависти в душе одного героя, противоречивость этического оправдания преступлений — эти темы шокировали и завораживали немецкоязычную публику.

Одним из последователей Достоевского был Фридрих Ницше. Именно у русского классика философ позаимствовал идею богочеловека, или сверхчеловека, в его произведениях увидел то, на что способны «люди из низов». Ведь сам Достоевский, сначала положительно относившийся к городской бедноте (вспомним Макара Девушкина и Вареньку Доброселову), впоследствии вывел фигуры отрицательных бедных персонажей: Павла Смердякова и Петра Верховенского.

Философ и литературовед Владимир Кантор предлагает рассматривать творчество этих авторов не как влияние одного на другого, а как диалог, предполагающий ответы на одни и те же философские вопросы. Оба жили в эпоху кризиса веры, оба искали баланс между культурой низов и верхов. Так или иначе, Ницше прочел Достоевского уже после смерти последнего и в своих трудах либо соглашался, либо, что чаще, полемизировал с ним, пропагандируя идею смерти Бога и утверждая свободу от моральных оков и абсолютную ценность человеческой жизни.

Если говорить не только о германских, но обо всех немецкоязычных авторах, то читали Достоевского и даже писали о нем и Зигмунд Фрейд, и другие психоаналитики. А Франц Кафка не только прочел романы, но и изучал работы немецкого литературоведа Нины Гофман, посвященные творчеству русского писателя.

Достоевский во Франции: литературный революционер

В этой стране романы Достоевского тоже начали переводить довольно рано, еще при жизни автора. Но они встретили мощное читательское сопротивление. По мнению филолога Виктора Дудкина, люди, воспитанные на культуре классицизма, не сразу смогли оценить «полифонический», по оценке Михаила Бахтина, текст русского «скифа».

Одним из первых «защитников» Достоевского был дипломат и писатель-путешественник Мельхиор де Вогюэ: «Слова, которые вы читаете на бумаге, кажутся написанными не в длину, а в глубину», — говорил он о «Бедных людях».

Но Вогюэ, по мнению Андре Жида, хоть и смог по достоинству оценить творчество Достоевского, но «был напуган величиной этого чудовища». И даже в начале XX века, когда французы уже были готовы к восприятию новых романных форм, он отодвигал русского классика на некое неопределенное будущее. Сам Жид сделал для популяризации Достоевского в своей стране несравненно больше, написав несколько эссе и книг, посвященных его творчеству.

«Огромная фигура Толстого все еще заслоняет горизонт; но подобно тому, как в горах мы, удаляясь, замечаем, что над ближайшей к нам вершиной вырастает вершина более высокая, которую скрывала от нас соседняя гора, — некоторым передовым умам, может быть, становится заметно, как за великаном-Толстым показывается и растет фигура Достоевского.

Именно он — вершина, еще наполовину скрытая от нас, таинственное средоточие горной цепи; там берут начало самые водные реки, способные в настоящее время утолять жажду, которой томится Европа. Наряду с именами Ибсена и Ницше следует назвать имя не Толстого, а Достоевского, столь же великого, как он, и, может быть, наиболее значительного из трех».

Андре Жид, «Достоевский» (1923)

Впрочем, французы, привыкшие, по мнению Дудкина, к понятным героям, по-прежнему воспринимали психологизм Достоевского как нечто чуждое. Как, например, Алеша Карамазов мог стать «великим грешником», как оценивать Раскольникова и его теории, можно ли навешать ярлыки антагонистов и протагонистов на персонажей «Идиота»?

Русского писателя обвиняли в разрушении классического романа, но все больше вчитывались в его произведения на волне интереса к модернизму. Постепенно французская интеллигенция полюбила даже «Подростка», которого изначально считала литературной «дешевкой». Лауреат Нобелевской премии Роже Мартен дю Гар (1937) писал об этом романе:

«Такой же содержательный, как „Идиот“ и „Братья Карамазовы“, не уступающий и „Бесам“, но более компактный, без длиннот и отступлений».

И все же главной книгой Достоевского во Франции стали «Бесы». Особый интерес к ней проснулся в 1917 году, когда французы начали искать объяснение русской революции. Автор тут же приобрел статус пророка, а роман оказался в топах продаж. В кругах французской интеллигенции произведение не потеряло популярности и в последующие десятилетия, когда революционные страсти улеглись. Высокую оценку тексту дал Жан-Поль Сартр, который положительно отозвался о внутренней организации романа, долго считавшейся нагромождением фактов и сюжетных линий. Но главным и самым благодарным французским критиком Достоевского стал Альбер Камю.

«„Бесы“ — одно из четырех или пяти произведений, которые я ставлю выше всех остальных. По многим причинам я могу сказать, что я им питался, и что из него я сформировался. <...> Я встретил это произведение в 20 лет, и потрясение, которое я получил, длится до сих пор, спустя двадцать других лет».

Именно к «Бесам» обращался Камю при работе над «Мифом о Сизифе» и повестью-исповедью «Падение». Себя самого писатель отчасти ассоциировал с инженером Кирилловым, одним из персонажей романа.

Достоевский в Китае: стал своим среди иноверцев

Китайские читатели впервые узнали о произведениях Достоевского только в 1920-х годах, да и то через двойной перевод. Рассказы и повести писателя адаптировали с английского языка. В 30-х были опубликованы «Бесы», «Униженные и оскорбленные», «Идиот», «Записки из Мертвого дома» и другие романы. Интерес к творчеству Достоевского, пусть даже через призму британских переводов, был вызван «Движением за новую культуру», поиском иных нравственных ориентиров и отходом от конфуцианства и феодальных ценностей.

Среди «реципиентов» того периода оказался писатель Лу Синь — основоположник современной китайской литературы. В Достоевском он видел одновременно и народного писателя, ратующего за судьбы «униженных и оскорбленных», и тонкого психолога.

«В лаборатории Достоевского находится душа человека. Начиная с духовной̆ пытки, он отправляет их (героев) на путь размышления, исправления, покаяния, воскрешения <...>. Он долго <...> ставил своих героев и героинь в трудную жизненную ситуацию, чтобы показать грехи, скрытые под чистотой̆, а затем показать чистоту, скрытую под грехами», — писал Лу Синь в предисловии к «Бедным людям».

Как и русский классик, китайский писатель ставил во главу угла ценность человеческой личности. Но к идеям своего западного коллеги подходил утилитарно. Его интересовал процесс «перерождения» души, ухода от старых ценностей, а не духовные искания, свойственные героям Достоевского:

«Как китайский читатель, я не в состоянии понять достоевское терпение, смирение и страдание. В Китае нет русского Христа, здесь господствует Ли („вежливость“), а не Бог».

Но несмотря на то, что творчество Лу Синя строится на атеистическом нигилизме, а Достоевского — на религиозном экзистенциализме, в произведениях китайского автора немало реминисценций из русских текстов. Так, роман «Лекарство» очень похож на «Братьев Карамазовых», там даже есть отсылка к телу старца Зосимы, от которого все ждали чуда.

Чуть более глубоко погрузился в философию Достоевского современник Лу Синя — Юй Дафу. В его творчестве нашли отражение идеи страдания и двойничества, отклонения от психологической нормы и поиск нравственных ориентиров как в социальной, так и в духовной сфере.

В 50-х в Китае случился новый всплеск интереса к Достоевскому. Его романы переводились уже с русского языка, издавались собрания сочинений, литературоведы писали как отдельные статьи, так и монографии. А писатели пытались подражать его героям не только в текстах, но и в жизни. Так, один из авторов-пятидесятников Ся Цзиань писал о своих взаимоотношениях с девушкой:

«Между нами нет такой истории, как между Лизой и Алешей в „Братьях Карамазовых“, не будет и потом... Я не уверен в будущем, за это мне стыдно <...>. Я оказал слишком сильное давление на нее. Зачем я так делал? Я не знаю <...>. Приходится винить в этом только демонов».

В последующие десятилетия Достоевский, как автор-богоискатель и русский дворянин, оказался едва ли не под запретом в Китайской Народной Республике. Вновь о нем вспомнили только в 80-х. На волне популярности, переизданий и научных статей им заинтересовались многие современные писатели. Среди них и нобелевский лауреат Мо Янь, который признавался в любви к творчеству русского автора.

Достоевский в США: кумир битников

Как и в Европе, в США книги Достоевского переводили еще в XIX веке. Но и тут он «опередил» свое время, и на его идеи откликнулись только авторы следующего поколения. Одним из первых, кто переосмыслил творчество русского мастера в своих произведениях, был Теодор Драйзер. Филолог Борис Гиленсон приводит следующие слова американского писателя:

«Он великий русский художник. И как бы его характер ни был изуродован перенесенными страданиями, он — гордость народа, к которому принадлежит. Мне кажется, ничто не может умалить Достоевского».

Психологизм героев Драйзера отличается от того, что знали и чувствовали герои Достоевского, но авторов «роднит» интерес к криминальным хроникам и желание понять, почему люди шли на те или иные поступки. Считается, что сюжет для «Преступления и наказания» Достоевский позаимствовал из дела 27-летнего москвича Герасима Чистова (раскольника, отсюда и фамилия вымышленного героя), который убил двух пожилых женщин. А Драйзер писал свою «Американскую трагедию», ориентируясь на криминальные новости и судебные процессы. Оба автора стремились не только сделать свои романы увлекательными с сюжетной точки зрения, но и описать обстоятельства и социальную среду, подтолкнувшую убийцу к преступлению.

Еще одним последователем Драйзера в США Гиленсон называет Ричарда Райта — темнокожего писателя, которому его литературный талант помог раздвинуть социальные рамки. Роман Райта «Сын Америки» также отдаленно повторяет сюжет «Преступления и наказания». Герой — «маленький человек» — двадцатилетний безработный Томас Биггер. По натуре он не закоренелый преступник, но несправедливость мира, бесправность и постоянное чувство второсортности озлобляют парня и в итоге провоцируют на убийство белого. В конце романа с Биггером происходит нечто похожее на перемены в Раскольникове: молодой американец знакомится с белым адвокатом и накануне казни на электрическом стуле понимает, что не все люди другой расы злы и беспощадны.

Ну, и третьим ярким автором первой половины XX века, чьи произведения включают в себя отсылки к Достоевскому, стал Уильям Фолкнер.

«Он не только сильно повлиял на меня — я получаю огромное удовольствие, постоянно перечитывая его, я перечитываю его примерно каждый год. Его мастерство, проникновение в человеческую душу, способность к состраданию делают его писателем, к которому хотели бы приблизиться многие, если бы могли. Он был одним из тех, кто оставил неизгладимый след», — писал американский автор о своем русском коллеге.

Известно, что в библиотеке Фолкнера хранилось несколько переводов таких романов, как «Бесы», «Преступление и наказание», «Идиот» и «Братья Карамазовы». У русского классика американский мастер учился изображению внутреннего конфликта человека, описанию общества в эпоху прошедших и грядущих перемен. Как и Достоевского, Фолкнера волновали вопросы предела человеческой нравственности и поиски истины среди множества философских теорий и идей.

В США пик интереса к Достоевскому пришелся на послевоенное двадцатилетие. Одними из его ярчайших «реципиентов», поклонников и даже оппонентов стали битники. Для писателей этого поколения Достоевский был воплощением всего русского, того, что они противопоставляли сытой и скучной жизни американского общества. Именно с его романами они связывали идею обновления и появления нового человека.

«Послушай... осознаешь ли ты, что новый литературный век начинается в Америке? <...> С пришествием русского Христа Достоевского мы, молодые американцы, обращаемся к новой оценке человека: самой его „позиции“, личностной и психической», — писал Джек Керуак Нилу Кассади в 1948 году.

Идеи русского классика и даже имена героев были использованы битниками во многих произведениях. А диалог Карла Соломона и Аллена Гинзберга из поэмы «Вопль» вошел в своеобразную мифологию поколения Бит:

«„Кто ты?“ — спросил Карл Соломон требовательно. „Я Мышкин“, — ответил Аллен. Карл представился как Кириллов».

***

Итак, мы попытались показать, что Достоевский, будучи гениальным писателем, тонко чувствовавшим новые философские идеи, действительно перевернул литературный и интеллектуальный мир. Разумеется, в коротком материале мы не смогли рассмотреть все сферы влияния писателя. Это отдельный, долгий и крайне увлекательный процесс.