Как русские писатели боролись с системой

«Я на мир взираю из-под столика», — писал поэт Николай Глазков о XX веке. Сам он за критику режима отделался исключением из университета в 1940-м, но, скорее всего, знал и о деле Осипа Мандельштама, и об аресте Николая Заболоцкого.

Мы решили вспомнить, как поэты и писатели переживали эпоху Большого террора и последующие вспышки репрессий и травли.

Николай Заболоцкий: не признаваться даже под пытками

 Николай Заболоцкий был одним из основателей знаменитой литературной группы ОБЭРИУтов. До ареста выпустил поэтический сборник «Столбцы» (1929), поэму «Торжество земледелия», занимался переводами и писал как для взрослых, так и для детей. Помимо этого адаптировал для юных читателей сатирический роман «Гаргантюа и Пантагрюэль». 

Уже «Столбцы» вызвали ропот недовольства у чиновников и критиков. Газеты обвинили книгу в юродствовании над коллективизацией и назвали сборник «враждебной вылазкой». Так что Заболоцкий долгое время был «на карандаше». Через 9 лет после публикации «Столбцов», когда НКВД понадобилось состряпать очередное дело о контрреволюционной деятельности, про автора книги вспомнили. Его обвинили в сговоре с троцкистами, участии в антисоветской организации и создании таких же «противорежимных» стихотворений. Этого списка вполне хватило бы на расстрел. Собственно, с Бенедиктом Лившицем, который полностью признал вину, так и поступили. Но Заболоцкий все отрицал:

«Первые дни меня не били, стараясь разложить морально и физически. Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг друга, я же неподвижно сидел на стуле перед следовательским столом — сутки за сутками. За стеной, в соседнем кабинете, по временам слышались чьи-то неистовые вопли. Ноги мои стали отекать, и на третьи сутки мне пришлось разорвать ботинки, так как я не мог переносить боли в стопах. Сознание стало затуманиваться, и я все силы напрягал для того, чтобы отвечать разумно и не допустить какой-либо несправедливости в отношении тех людей, о которых меня спрашивали...»

Считается, что именно стойкость спасла поэта от казни и помогла относительно быстро восстановиться в правах после освобождения. В марте 1938 года Заболоцкий был арестован, отбывал срок до мая 1943-го, а после его отправили в ссылку в Караганду, где он вернулся к поэтическому переводу «Слова о полку Игореве». 6 сентября 1945 года чиновники управления Саранского исправительно-трудового лагеря направили обращение в Союз писателей:

«Управление Саранстроя НКВД просит Правление Союза Советских писателей восстановить тов. Заболоцкого в правах члена Союза Советских писателей, и оказать ему всемерную помощь и поддержку как при опубликовании его труда в печати, так и в предоставлении права на жительство в одном из центральных городов Советского Союза».

Заболоцкий вернулся в Москву и стал не только легальным, но и очень востребованным автором.

Борис Пастернак: подстроиться под режим, но помогать другим

Пастернака сложно назвать приспособленцем, и его трагическая судьба и уважение поэтов и писателей, побывавших в лагерях, не оставляют сомнения в его честности. Почти всем, кто знаком с его биографией, известна фраза, которую он произнес, когда услышал знаменитые строки Осипа Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны»:

«То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому», — заявил Пастернак.

Как кажется, это был вполне разумный совет и даже попытка сохранить жизнь талантливому поэту. Увы, не сложилось. Мандельштам декларировал стихотворение и другим людям, и кто-то в конце концов донес на него. В итоге он был арестован и умер в лагере в 1938 году.

Пастернак же не только не доносил, но и пытался помочь другим. В 1935 году он заступился за мужа и сына поэтессы Анны Ахматовой. Для этого он написал цикл переводов грузинской лирики, который преподнес в подарок Сталину в надежде задобрить вождя. Чтобы спасти свое собственное положение, год спустя он опубликовал еще пару од, посвященных руководителю государства, но все равно оказался в опале как поэт, не соответствующий эпохе.

В этой ситуации единственным выходом был эскапизм, и Пастернак убежал в переводы. Герои шекспировского «Гамлета», гетевского «Фауста» и шиллеровской «Марии Стюарт» благодаря ему заговорили по-русски. Именно переводами поэт и зарабатывал на хлеб. Причем не только себе, но и друзьям, которым помогал финансово. Среди них была Ариадна Эфрон — репрессированная дочь Марины Цветаевой. Однако самого мастера работа не радовала. Незадолго до смерти он констатировал: «полжизни отдал на переводы — свое самое плодотворное время».

Борису Пастернаку все же не удалось избежать катка репрессий. Писатель пережил эпоху Большого террора, войну и смерть Сталина, но оказался в опале и подвергся травле из-за публикации за рубежом романа «Доктор Живаго».

Михаил Зощенко: смириться и уйти в тень

Не всех писателей пытали физически, как, например, Заболоцкого. Во время своей опалы Михаил Зощенко оказался в полной творческой изоляции, и в отличие от Пастернака, переводившего Шекспира, был вынужден адаптировать на русский язык куда менее популярных карельских и финских авторов, а также вспомнить ремесло сапожника, освоенное в юности.

В период 20-х и 30-х годов он был одним из самых популярных литераторов. Его именем в народе называли улицы, если они были созвучны с фамилией писателя. Так, «Улица Зодчего России» в устах кондукторов превращалась в «Зощенко России». Над его рассказами хохотали редакторы, корректоры и наборщики в типографии. Есть свидетельства военных лет о том, что люди в бомбоубежищах читали Зощенко, чтобы отвлечься от страшных мыслей, и... тоже хохотали!

Сам писатель войну провел в эвакуации: не слишком молодой и больной, получивший серьезные ранения во время Первой мировой, он был непригоден к военной службе. Зато, наконец, смог закончить свой главный труд — исповедальную повесть «Перед восходом солнца», за которую и подвергся травле. После публикации первого в советской литературе произведения о депрессии Зощенко превратился в «окопавшегося в тылу» мерзавца:

«Предоставление страниц „Звезды“ таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции „Звезда“ хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких захватчиков, написал такую омерзительную вещь как „Перед восходом солнца“, оценка которой, как и оценка всего литературного „творчества“ Зощенко, была дана на страницах журнала „Большевик“».

Из Постановления Оргбюро ЦК ВКП(б) от 14.08.1946 № 274

Так начались мытарства писателя. В это время он и занялся переводами, а также попытался вспомнить профессии юности. Бойкот ненадолго ослаб в 1953 году, но Зощенко так и не признал вину, о чем и рассказал британским студентам, прибывшим в СССР. Травля разгорелась с новой силой. На одном из литературных собраний, участники которого опять принялись линчевать Зощенко, писатель заявил:

«Я могу сказать — моя литературная жизнь и судьба при такой ситуации закончены. У меня нет выхода. Сатирик должен быть морально чистым человеком, а я унижен, как последний сукин сын... У меня нет ничего в дальнейшем. Ничего. Я не собираюсь ничего просить. Не надо мне вашего снисхождения — ни вашего Друзина, ни вашей брани и криков. Я больше чем устал. Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею».

С тех пор Зощенко почти ничего не писал. Незадолго до смерти он добился персональной пенсии. Умер писатель на даче в Сестрорецке, так и не отмывшись от всей дряни, которую на него вылила критика.

Алексей Толстой: стать лояльным писателем

Кроме Максима Горького, считавшегося главным пролетарским писателем, пожалуй, только Алексей Толстой был так обласкан властью, что мог ничего не бояться. Собственно, именно он и нес урну с прахом «буревестника русской литературы» во время похорон.

О том, что власть доверяла Толстому, говорят его частые заграничные поездки. В 30-х годах, когда обычные жители СССР даже думать не могли о выезде из страны, он несколько раз побывал в Германии, Франции, Великобритании и Испании, а также участвовал в Первом и Втором конгрессах писателей в защиту культуры. Нельзя сказать, что он, как и Горький, не ходатайствовал за других литераторов. В 1941 году Толстой просил Сталина разрешить Бунину вернуться на родину, а также помочь ему деньгами:

«Дорогой Иосиф Виссарионович, обращаюсь к Вам с важным вопросом, волнующим многих советских писателей. — мог бы я ответить Бунину на его открытку, подав ему надежду на то, что возможно его возвращение на Родину? Если это невозможно, то не могло бы Советское правительство оказать ему материальную помощь? С глубоким уважением и любовью, Алексей Толстой».

Однако автор «Хождения по мукам» был весьма осторожен и не досаждал правительству лишними просьбами. Умер Алексей Толстой 23 февраля 1945 года от рака легкого, и простились с ним со всем пафосом в Малом зале Дома Союзов.