Как забыли интеллектуалку и гуру мистиков XIX века Александру Хвостову

Когда Александру Хвостову высылали из Санкт-Петербурга, горевали многие. Популярная писательница, обаятельнейшая светская дама, добрейшей души человек… А ещё — одна из крупнейших «гуру» своего времени, хозяйка обширного мистического кружка, который посещали видные и виднейшие люди. Собственно, последнее амплуа её и сгубило.

«Первая в столице музыкантка и певица»

Удивительно, но одна из первых писательниц именно на русском языке рода русского почти и не была. Румынские бояре, литовская шляхта, внук графа-португальца (а точнее, португальского еврея, титул получившего при Петре) — граф и его сын, впрочем, были женаты на русских. Собственно, девичья фамилия Хвостовой — Хераскова — была русификацией румынской фамилии её деда, Матея Хереску. Сейчас обе версии фамилии мало что скажут, а некогда первые ассоциации были с популярным поэтом Херасковым и начальником валашской конницы, сражавшейся на стороне Петра Великого, героем Русско-Турецкой войны.

В конце восемнадцатого века, когда родилась Александра, многие считали, что у девушки должно быть хорошее образование; эта мода почти сойдёт на нет только при Павле I. Маленькую Сашу учили не на шутку, и знания давали гораздо шире, чем обычно дворянской девочке: изучала она не только иностранные языки и литературу, но и русские, что считалось необязательно. Но мыслимо ли, чтобы племянница русского поэта ничего в русской поэзии не смыслила?

Передовые воспитание и образование дали больший эффект, чем можно было ожидать.

Член Арзамасского кружка Филипп Вигель писал о молодой Хвостовой: «Она умела отличиться и от знатной толпы и стать выше её. По‑французски писала разве только хуже Севинье, голос имела очаровательный и в своё время была первою в столице музыканткой и певицей. Собою была не хороша (смолоду круглый нос её начинал уже синеть), но дурною быть, как кто-то сказал про Делиля, никогда не имела времени: до того все черты лица её от живости чувств были всегда подвижны и выразительны. И придворные, и дипломаты, и писатели, и русские, и иностранцы — все были у ног её». Севинье, с которой сравнивают Хвостову, — известная французская писательница.

Увы, но Александре дали поблистать в свете только для того, чтобы к двадцати годам найти ей мужа. Увы — из-за того, кем оказался этот муж. Дмитрий Хвостов был человеком грубым, глупым и порочным. Александра, которая всегда искала в людях хорошее, старалась полюбить его и быть ласковейшей женой.

Но, казалось, чем больше молодая старается, тем она противнее собственному супругу.

«Он же первый начал показывать ей презрение, явно и подло стал изменять ей, искал в низших классах наемной любви и обрадовался, когда заметил, что она отдалилась от него сердцем. Приговоры света бывают обыкновенно столь же несправедливы, столь же слепо жестоки, как и законы всех уголовных кодексов в мире; он требовал, чтобы женщина, исполненная огня, ума и талантов, навеки прикованная к отвратительному истукану, умела казаться счастливою и быть верною супругой.

Что в нём ужаснее, он почти всегда щадит тех, кто находится под защитою молодости своей, её прелестей и выгод фортуны; но состарься, обедней слабая женщина, тогда беззащитную примется он терзать. Муж Хвостовой прожил сначала её приданое, потом проматывал второе или третье наследство. Он сам имел часто недостаток в деньгах, жил, однако же, с женою под одною кровлей, никогда её не видел и готов был отказать ей в малейшей помощи», — так описывает семейную жизнь Александры Вигель.

Поставить литературный рекорд с первого рассказа

Первая публикация Хвостовой на русском была более, чем скромна — перевод чужой книги, сочинения средневекового монаха Гуго де Бальма. Уже этот перевод показал её прекрасное владение едва только созданным и всё ещё создающимся русским литературным языком. Правда, многие недоумевали — зачем и кому может он понадобиться? Ведь оригинал был на французском — на том языке, на котором весь высший свет говорил, писал и читал.

Такие переводы в те времена, впрочем, были идеологическими акциями — выполнялись для развития литературного русского, для демонстрации, что он существует и может и должен существовать.

В двадцать восемь Хвостова решилась написать собственный рассказ. Он назывался «Камин»; по литературному стилю его сравнивают с Карамзиным. Конечно же, написан он был на русском — и это в те годы, когда даже о необходимости писать на русском выпускали в России сочинения… на французском. Популярность «Камин» приобрёл моментальную! Сначала его переписывали друг у друга вручную: потом издали — рекордным для конца восемнадцатого века тиражом в 2400 экземпляров.

По воспоминаниям современников, сочинение Хвостовой лежало в каждом будуаре, в каждом учёном кабинете новой и старой столиц. Тут же после издание его перевели на французский, немецкий и английский. Глядя на этот успех, Хвостова пишет следующий рассказ — «Ручеёк». И снова широчайший успех! В петербуржских гостиных госпожа Хвостова — одна из самых желанных гостий, её сразу узнают, на неё хотят взглянуть, с ней хотят поговорить. В 1817 году она войдёт во французский биографический справочник современных знаменитостей!

Павел: рыцарь и самодур. Александр: нелюбитель масонов

Внук Екатерины, Павел I, совсем не будет похож характером на великую бабку. Он будет требовать от вельмож падать перед ним на колени так, чтобы слышался стук об пол, и издаст законы, которые будут регулировать самые странные вещи: например, во сколько каждый россиянин обедать обязан. При Павле куда чаще карали, чем миловали.

Свёкра Александры, очень немолодого человека, нравом, надо сказать, куда лучше, чем у сына, по пустячному обвинению бросят в тюрьму. Сын начнёт вести себя тише воды, ниже травы. Александра… выследит Павла на прогулке и с рыданиями бросится перед ним на колени. Было ли это наитие или тонкий расчёт — ведь император славился тем, что ему нравилось быть рыцарем с женщинами?

Посмотрев в заплаканное лицо Хвостовой, он, конечно, велел отпустить старика. Такие жесты ему давались легко, когда смотрелись красиво.

Удивительно ли, что свёкр в завещании прикажет сыну ни в коем случае не забывать выдавать ежемесячно порядочное содержание жене. Удивительно ли, что сын забывать будет регулярно, а каждую выплату преподносить как личное огромное благодеяние…

При молодом царе Александре, очень быстро сменившем своего отца на троне, в Петербурге расцвело увлечение масонством и мистиком. Увлеклась и Хвостова. Её салон был одним из самых вожделенных, самых строгих по отбору гостей (среди которых, кстати, самым активным был Суворов) и притом всё равно — самых крупных в столице. В это время от художественной литературе она переходит к публицистике, и снова — горячая любовь читателей и широкий успех. По крайней мере, у первого из трёх сочинений мистического периода, с заголовком «Письма христианки, тоскующей по горнем своем отечестве, к двум друзьям, мужу и жене».

Расцвет масонства Александра нервировал чем дальше, тем больше: ведь для них большим авторитетом были другие масоны, чем царь.

В 1822 году мистические кружки всех толков были запрещены особым указом. Даже те, в которых, как у Хвостовой, слово «масон"-то употреблялось изредка, если разговор зайдёт. Как особу слишком влиятельную и потенциально опасную своим авторитетом среди мистиков Санкт-Петербургу, Хвостову выслали из столицы, а о её сочинениях постарались поскорее забыть.

Так Александра оказалась на окраине Империи, в Киеве. Который, впрочем, всегда тяготел к тому, чтобы быть альтернативным окном в Европу: при голосовании в конце девятнадцатого века на тему того, допускать ли женщин в университеты, именно Киев ответил положительно, в то время, как Москва и Петербург были категорически против.

Там, в Киеве, знаменитую писательницу приняли очень тепло. Избрали председательницей «Киевского общества для помощи бедным» и предложили место начальницы женского училища графини Левашевой. Последние тридцать лет жизни Хвостовой прошли спокойно и очень тихо: привлекать к себе внимание она теперь опасалась. Вышли её из Киева в какую-то глухомань, и она осталась бы без средств к существованию.