Нина и Александр Грин: «Алые паруса» за решеткой

«Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе», — услышала Ассоль из обшарпанной радиоточки.

По радио читали «Алые паруса». В это время она накладывала повязку старому зэку Поликарпычу — и замерла, застыла. Громада алых парусов ворвалась прямо в тесную лагерную больничку. К этому времени Ассоль провела в лагерях восемь с половиной лет. До свободы ей оставалось полтора года. Она знала, что выдержит. Выдержит ради своего гениального романтика, своего Капитана Грина.

Улыбка Ассоль

…Они встретились зимой 1918 года. Нина, оставив на время свою медицину, работала в редакции «Петроградского эха». Там она впервые увидела Грина: очень худого, очень высокого, очень мрачного и такого отстраненного, что к нему было страшно подойти. Но она улыбнулась ему — она улыбалась всем, и ему стало тепло от ее улыбки.

Летом сорокалетнего Грина мобилизовали в ряды Красной армии. Длинный, немного нелепый, похожий на католического пастора, он нес в солдатском мешке смену белья и рукопись «Алых парусов». Он уже знал, что посвятит ее этой странной девушке, которая раздаривает улыбки, не думая, что получит взамен. Через год, отвалявшись в госпитале с сыпным тифом, истощенный до полусмерти, бездомный, он брел по петроградским улицам. Горький помог устроиться в Дом Искусств — общежитие для бедных писателей эпохи гражданской войны. У Грина появились своя крошечная комната с узкой кроватью и скудный, но ежедневный паек. Писатель сидел в этой ледяной комнате, пил морковный чай, отогревал замерзшие руки и сочинял свой синий Зурбаган. На улицу выходил редко, но однажды вышел и столкнулся с Ниной. Потом писатель признался ей:

«Расставшись с тобой, я пошёл дальше с чувством тепла и све­та в душе. Вот это наконец-то она», — думал я.

К вам неравнодушен Грин

Нина Грин

Каждый день Нина забегала к Грину, а потом бежала в больницу — она снова работала медсестрой. Если писателя не было дома, он оставлял в маленьком стакане трогательный букетик и записку с просьбой подождать. Весь Дом Искусств обсуждал любовь мрачного, нелюдимого затворника. Однажды Нина получила предостерегающее письмо:

«К Вам неравнодушен Грин. Берегитесь его, он опасный человек: был на каторге за убийство своей жены. И вообще прошлое его очень тёмное: говорят, что, будучи матросом, он где-то в Африке убил английского капи­тана и украл у него чемодан с рукописями. Знает английский язык, но тщательно скрывает это, а рукописи постепенно печатает как свои».

Бывшая жена Грина, конечно, была, конечно, жива, здорова и даже счастлива с новым мужем.

Бедное счастье

Для одинокого Грина Нина стала настоящим подарком судьбы. А она и сама не заметила, как тоже полюбила его. Переехали в Феодосию, на деньги от проданного романа и рассказов купили квартиру. В 44 года у Грина впервые появилось собственное жилье. Жили закрыто, почти ни с кем не общались. Все время покупали книги и читали друг другу вслух. Но это было очень хрупкое счастье — романтические произведения Грина не были востребованы Советской властью, а писать о колхозах и героических стройках пятилетки он не мог.

Дошло до того, что обменивали свои вещи на продукты, Нина вязала и продавала платки. Но — Грин написал «Бегущую по волнам» и, как и «Алые паруса», посвятил их жене.

«Милый ты мой, любимый, крепкий друг, очень мне с тобой жить хорошо. Если бы не дрянь со стороны, как нам было бы светло!», — писала Нина мужу.

Здоровье Грина стремительно ухудшалось, люди удивленно оглядывались на них на улице — молодая, красивая женщина под руку со стариком. Нищета сжимала руки на его горле. Он сдавался, она — нет.

«Я одинок. Все одиноки. Я умру. Все умрут. <…> У меня путаются в голове три вещи: жизнь, смерть и любовь — за что выпить?». «Пью за ожидание смерти, называемое жизнью».

Человек умирал

Они просили друзей о помощи, но кто-то просто не мог им помочь, как Волошин, а кто-то не хотел… В 1930 году в жизни Грина все-таки была еще одна радость: они с Ниной переехали в Старый Крым, в крошечный деревянный домик с яблоневым садом. Грин очень любил этот домишко, но прожил в нем недолго.

… В 60-х годах фотографию умирающего Грина увидит ленинградская школьница Таня Рождественская и напишет пронзительное стихотворение, в котором

Человек умирал, не зная,Что ко всем берегам землиШли, как алая птичья стая,Им придуманные корабли.

11 лет жизни с Грином были для Нины самыми счастливыми в жизни. Когда он умер, она на время потеряла память, долго восстанавливалась. На руках у нее была больная мама. И главное — она не могла уехать из этого домика, в котором все напоминало о Грине. И когда началась война, Нина не эвакуировалась, и чтобы как-то прожить в годы оккупации, пошла работать корректором в открытую при фашистах газету. При этом точно известно, что она помогала партизанам, и а однажды спасла жизнь 13 людям, которых фашисты взяли в заложники после убийства своего офицера — Нине удалось уговорить городского голову освободить ни в чем неповинных людей…

Ассоль в лагере

В 1944 году Нина оказалась в числе местных жителей, которых насильно увезли в Германию. В победный год она смогла бежать из под Бреслау, добралась до Крыма и снова угодила в лагерь, но теперь уже в сталинский. И даже там она оставалась Ассолью — пылкой, романтичной, открытой людям и бесконечно порядочной. И ее все любили.

Татьяна Тюрина, которая работала вместе с Ниной в лагерной больнице, вспоминала:

«Нина Николаевна имела авторитет у персонала и зэков, самых отпетых».

Врач Всеволод Король писал:

«…В университете у нас был предмет «врачебная этика», но Вы были первым человеком, встреченным мной, который применял эту этику в жизни…, так как, забыв, как Вы ухаживали за этим больным воришкой, я забыл бы одну из самых красивых картин человеколюбия…».

Куча разорванных тряпок

Нина Грин, вдова писателя Александра Грина

Все десять лет в лагере Нина хранила фотографию мужа. Любовь и память помогали ей продержаться, но на свободу пожилая Ассоль вышла в состоянии, которое она называла:

«Все в душе — как куча разорванных окровавленных тряпок».

Через силу, но жила, потому что оставалось еще одно важное дело — создать в их с Гирном маленьком дом-музей. Но домик забрал себе под сарай председатель местного исполкома — потребовались годы изнурительной и противной борьбы, чтобы его вернуть. И Нина прошла и это, и создала этот музей. Она сделала все, чтобы сохранить память о человеке, который когда-то сказал ей:

«Ты мне дала столько радости, смеха, нежности и даже поводов иначе от­носиться к жизни, чем было у меня раньше, что я стою, как в цветах и вол­нах, а над головой птичья стая. На сердце у меня весело и светло».