Паллада революции Лариса Рейснер: безжалостная комиссарша, чью смерть оплакивали нелюбители революции

Революционерка с рождения и даже до него

Фон Рейснеры — широко отметившийся в российской истории род остзейских (прибалтийских) немецких баронов. Отец Ларисы, Михаил, впрочем, бароном не был. Он родился под Вильнюсом в семье чиновника Андрея Рейснера. Учился в Санкт-Петербурге, после гимназии отправился в Варшаву. Университет можно было найти и поближе, но молодой человек радикально-оппозиционных взглядов чувствовал себя вольготнее в Польше — тогда она входила в состав Российской Империи, но являлась постоянным поставщиком разного рода революционеров.

Получив юридическое образование, Михаил адвокатом не стал — пошёл в институтские преподаватели. Женился на девушке из известного русского рода, Екатерине Хитрово. После студенческих беспорядков, к которым его сочли причастным (и, вероятно, неспроста) вместе с семьёй на два года скрылся в Европе — сначала жил в Германии, потом во Франции. Возвращался к революции 1905 года и после её разгрома снова уехал в Париж.

В 1907 году Михаил Рейснер с женой и детьми приехал в Санкт-Петербург, поступил на должность местного университета. О том, как он проводил время до октябрьской революции, существует два различных мнения. Одни считают, что он сотрудничал с царской охранкой, другие — что сбивал с верноподданического пути студентов. В любом случае, после революции его привлекли к созданию первой советской конституции и вплоть до смерти в 1928 году Рейснер работал в Народном комитете просвещения.

Нетрудно догадаться, что Лариса с детства слушала в семье разговоры о политике, болталась между взрослыми во время сходок революционеров и жадно впитывала радикальные идеи, от ненависти к «богатеям» до необходимости и обязательности равноправия женщин и мужчин. Её вера в цели и ценности социал-демократов или, после переименования, коммунистов была искренней и идеалистической. В сочетании с сильным умом, яркой, хоть и холодноватой, красотой, решительным характером эта вера могла бы сделать Рейснер одной из «новых святых» молодого Советского союза, какой стала Александра Коллонтай — если бы не ранняя её смерть.

«Несёт красоту, как факел»

Лариса родилась во время службы отца в Люблине, в ночь с первого на второго мая — но везде и всегда указывала, конечно, именно первое мая как дату рождения: революционно! Гимназию в конечном итоге закончила в Санкт-Петербурге, с золотой медалью, и тут же поступила в Психоневрологический институт. Далеко не каждая девушка среднего класса стремилась получить высшее образование, но мещанские устремления, тихие радости чисто домашней жизни Лариса презирала, а науку и медицину видела как одно из возможных своих будущих. На своём курсе она была единственной девушкой.

Училась Рейснер замечательно, но о ней никогда не вспоминали в таком ключе — вспоминали обычно её необыкновенную красоту. «Когда она проходила по улицам, казалось, что она несет свою красоту как факел… Не было ни одного мужчины, который прошел бы мимо, не заметив ее, а каждый третий — статистика, точно мною установленная, — врывался в землю столбом и смотрел вслед, пока мы не исчезали в толпе», писал сын Леонида Андреева. Зеленоглазая, белокожая, темноволосая, с правильными и холодными чертами лица и высоким ростом, делавшими её похожей на богиню Афину.

Глаза её любили звать русалочьими.

Перед революцией стихи писали, казалось, все: монархисты и анархисты, лавочники и студенты, женщины и мужчины. Лариса тоже писала. Её душа всегда стремилась к громадным мыслям, чувствам и словам — в стихах это выглядело даже несуразно громадно. По крайней мере, так полагали критики. Лариса как-то спросила мнения у Николая Гумилёва, и тот ей сказал в лицо: ваши стихи бездарны. Рейснер проплакала всю ночь, а потом решила покорить Гумилёва — не поэзией, так властью красоты иного рода. Обычной женской красоты. И покорила.

Роман был горячим, как раз таким, какого просила душа молодой коммунистки — но выяснилось, что параллельно Гумилёв так же страстно покорялся красоте некой Анны Энгельгардт, на которой в 1918 году и женился. Сердце Ларисы было бы разбито — если бы сделано было из материала похрупче. Но Рейснер временно полностью переключилась на революцию: как и Коллонтай, она агитировала матросов. Там, на флоте, и мужа себе нашла — мичмана Фёдора Раскольникова, человека образованного, идейного и невероятно скромного.

Одной агитации кипучей душе Рейснер было маловато. Она активно участвовала в сражениях флота, доставляла на себе секретные документы, попадала в плен и сбегала из плена, стреляла и сама оказывалась под обстрелом — пока в девятнадцатом году не вернулась с мужем в Петроград.

Героиню революции обеспечивали по полной: ела она сытно, одевалась красиво. Поразила Анну Ахматову, придя к ней в шёлковых чулках и запахе духов — пришла, собственно, принести мешок продуктов. Услышала, что поэтесса, которую Рейснер считала великой, голодает. Однако, говорят, именно по приказу Рейснер Гумилёва лишили пайка.

А потом, узнав о его расстреле, рыдала… Хотя неужели расстрел хуже голодной смерти?

Знакомые Рейснер удивлялись: как можно быть настолько искренней (а в этом сомнений у них не было) коммунисткой, живущей именно ради идеи, и спокойно собирать в брошенных, разорённых поместьях чужие наряды, чтобы потом надевать их и носить? А Рейснер считала, что эти наряды… Нет, они теперь не её. Они теперь общие. Всё теперь будет общее. Любой может теперь надеть платье помещицы. Почему же нет?

Мужчины неистовой Ларисы

Советский флотоводец времен Гражданской войны и дипломат Федор Федорович Раскольников на яхте «Межень»

Роман с Гумилёвым и роман с Раскольниковым были настолько непохожи, что странно было думать, что затеяла их одна и та же женщина. Первое свидание поэту Рейснер назначила в публичном доме. Переписка их полна была восточного эротизма в духе тысячи и одной ночи. Время они проводили странно: например, Николай учил Ларису стрелять. Например, Николай учил Ларису стрелять из револьвера, и это кружило ей голову не меньше стихов и поцелуев.

Гумилёв был ярок, самоуверен, с Ларисой держался всегда чуть холодновато. Раскольников был его противоположностью: один из многих, сама скромность, жену обожал робко и в то же время со всей силой души, во всём ей покорялся и сквозь пальцы смотрела на мимолётный роман с Троцким. Рейснер казалась с ним холодной — но, когда его взяли в плен англичане, развила активность по обмену военнопленными и получила своего Федю назад.

В 1921 году Фёдора направили полномочным представителем Советской России в Афганистан. Лариса поехала с ним — и очень быстро взбесилась от скуки. В Афганистане она была никто, делала примерно ничего, приложить свою энергию не могла почти никуда. Да, она успешно боролась с английским влиянием, отлично играла в дипломатические игрища, написала талантливую книгу о стране — но всё было не то.

Рейснер уже подсела на адреналин, на острое наслаждение опасностью, к которому привыкла в годы гражданской войны.

Пошли семейные скандалы. После выкидыша, в котором Лариса обвинила мужа, отношения совершенно расстроились. Рейснер уехала в Россию и подала на развод, а пока шёл процесс — закрутила роман с журналистом Карлом Радеком.

На эту пару удивлялись буквально все: невероятной красы и обаяния Лариса смотрелась странно возле низкорослого, лысеющего, очкастенького Карла. А она — уже любила за талант, уже любила за душу и теперь хотела любить — за ум. Ума у Радека хватало, но только не для того, чтобы удержать возле себя прославленную красавицу. После совместной поездки в Германию Лариса заскучала и Радека бросила. Но за время романа Карл успел выточить из Рейснер настоящую, блистательную журналистку и писательницу-документалистку.

Увы, этому таланту тоже не судьба была стать делом жизни Ларисы. Жестокая красавица неудачно выпила стакан молока. В Советской России бушевал тиф. Лариса получила с молоком достаточно заразы, чтобы слечь — и организм, казавшийся таким бескрайне сильным, сгорел от банальной болезни. Мать, тоже переболевшая, но успешно, покончила с собой через несколько дней после потери.

Отец умер через два года. Брат Игорь… совершенно спокойно продолжил жить дальше. Он стал знаменитым востоковедом, пережил Вторую мировую войну. Несмотря на роман сестры с Троцким и первую жену-англичанку, под репрессии он не попал.

Смерть Рейснер вызвала смешанные чувства в литературных кругах.

С одной стороны — женщина, которая, по слухам, лично расстреливала пленных белых и способствовала арестам кое-кого из знакомых, с другой — молодая, красивая, талантливая, давняя знакомая очень многих поэтов и писателей, авантюристка, рассказами которой можно было заслушаться — и, несмотря на всю их фантастичность, оставаться в уверенности, что они правдивы…

«Молодая женщина, надежда литературы, красавица, героиня Гражданской войны, тридцати лет от роду умерла от брюшного тифа. Бред какой-то. Никто не верил. Но Рейснер умерла. Похоронена на 20 участке на Ваганьковском кладбище», писал Варлам Шаламов. «Зачем было умирать Ларисе, великолепному, редкому, отборному человеческому экземпляру?» спрашивал мироздание Михаил Кольцов.

«Мы так не привыкли к естественной смерти от болезни, что мне не верится: неужели обыкновенный тиф мог унести эту полную жизни красавицу. Противоречивая, необузданная, она заплатила ранней смертью за все свои грехи», подытожила вдова Осипа Мандельштама.