Но немногим было известно о том, кто на самом деле исполнил эту композицию, ведь саму певицу не показали в фильме. Из-за чего имя Нонны Сухановой оказалось забытым, и почему режиссера фильма из-за этой песенки обвиняли в пошлости, поклонении Западу и плохом вкусе – далее в обзоре.
Сведений о Нонне Сухановой сохранилось немного. Известно то, что она родилась в Ленинграде в 1934 г., окончила музыкальную школу им. Римского-Корсакова, а затем – филологический факультет Ленинградского государственного университета (по специальности «Английская филология и перевод». После окончания учебы она стала солисткой «Ленконцерта». Нонна Суханова выступала в молодежном эстрадном оркестре Анатолия Бадхена и в Ленинградском джазовом оркестре Сигала. В 1950-1960-х годах была солисткой оркестра-септета ветерана советского джаза Ореста Кандата.
Нонна Суханова стала первой советской джазовой певицей, которая уже через год после смерти Сталина начала петь песни на английском языке, за что не раз слышала критику в свой адрес. Певица рассказывала: «На работе меня, кстати, все время ругали за то, что я пою песни на английском. Но я с 18 лет слушала иностранные композиции! Мой папа до войны работал инженером-электриком. Однажды он принес домой коротковолновый приемник, крутя ручку настройки которого я однажды услышала незнакомые песни на иностранном языке. Так и началось мое увлечение».
В конце 1950-х гг. эту джазовую певицу называли ленинградской Эллой Фицджеральд. Композитор Александр Колкер рассказывал, что выступления Нонны Сухановой были во многом революционными по тем временам – она пела джазовые композиции, исполняла английские песни (с хорошим произношением, поставленным на филфаке), а на сцене «сзади нее был балет в купальниках. В купальниках! Это в 56-м году!» При этом конферансье перед ее выходом на сцену объявлял, что советская страна дала ей образование, обучила языкам, и теперь певица просто обязана оправдать затраченные на нее средства – таким образом пытались оправдать исполнение песен на английском языке.
Когда для фильма «Человек-амфибия» потребовалось записать песни, у композитора Андрея Петрова не было никаких сомнений по поводу того, кто должен спеть написанную им вместе с поэтом Соломоном Фогельсоном композицию «Эй, моряк!». Нонна Суханова рассказывала: «Сразу скажу, что никакого кастинга, как сейчас принято называть, не проводилось. Андрей Павлович Петров сразу утвердил меня. Ему нравилось, как я пою, и даже если что-то не получалось, он всегда меня поддерживал. Сначала песня показалась мне, честно говоря, очень глупой. Ну что это за слова: «Мне теперь морской по нраву дьявол. Его хочу любить!» – глупость, да и только. Но потом я изменила свое мнение… Мы записывали песню в огромном ангаре, куда могли бы поместиться двадцать «боингов». К тому же сами понимаете, какая в ангаре была слышимость! Когда пела, у меня было чувство, что я нахожусь в огромной бочке. Условия для записи были ужасные: вместо современной техники мне дали в руки допотопный микрофон 1946 года! Кстати, мало кто знает, но в первоначальном варианте в песне было не два куплета, а три. По непонятным причинам один из них вырезали». На самом деле причины были вполне понятными – в кадре актриса в процессе исполнения песни сбрасывала одну из деталей костюма, и ее внешний вид показался цензорам слишком откровенным, поэтому и вырезали целый куплет.
Песню записали в рекордно короткие сроки – всего за 20 минут! При этом Нонне Сухановой пришлось исполнить ее 9 раз, прежде чем результат понравился композитору. От напряжения ее голос стал звучать с хрипотцой, и именно этот, девятый вариант песни, и вошел в фильм. Вот только саму певицу на экранах никто не видел – артистку кабаре сыграла Нина Большакова. Она даже не была актрисой – работала манекенщицей Ленинградского дома мод, а на съемки попала случайно, благодаря своей эффектной внешности и тому, что жила рядом с «Ленфильмом». В 1997 г. она сыграла эпизодическую роль еще в одном фильме, и на этом ее кинокарьера и закончилась.
При этом Нонна Суханова и сама выглядела, как манекенщица, и вполне справилась бы с этой ролью в фильме, но она так и осталась за кадром – для джазовой певицы по-другому быть не могло! Но даже при том, что Суханова не появлялась на экранах, с песней все равно возникли сложности – пришлось отстаивать и манеру исполнения, и сам текст. Цензоров беспокоили слова «…нам бы всем на дно». Советский человек не может напиться – и на дно! А пошлая песня призывает именно к этому! Тем не менее «западническая» песенка осталась в фильме и ушла в народ. Ее слова не раз переделывали и пели: «Нам бы, нам бы, нам бы всем в колхоз, там бы, там бы, там бы есть навоз…».
Редактор киностудии «Ленфильм», киновед, любитель джаза Александр Поздняков вспоминал: «Это буги-вуги… На экране царил свободный мир, сиял неоновой рекламой… Загорелые люди в белых штанах, как в мечтах Остапа Бендера. Снимали в Баку, в каком-то маленьком кафе. Пела за кадром джазовая певица Нонна Суханова,.. Певичка эта звала в другое пространство: «Нам бы всем на дно», напиться, забыться, убежать. И как раз эта песня понравилась больше всего! Страна запела! Это проникало во все поры, это записывалось-переписывалось. Ее запрещали, но пели во всех ресторанах. Нельзя же запретить пенье птиц, журчанье ручья, звук падающей воды... Это невозможно цензурировать! И умные киноредакторы пропускали! Соломон Фогельсон написал текст, а редактор доказывал, что эта песня написана специально для контраста: жуткий мир чистогана противопоставляется жизни наивного Ихтиандра. Но люди подсознательно понимали, что правда-то именно за этой музыкой, за этой песней…».
В фильме «Человек-амфибия» имя Нонны Сухановой не указали в титрах, а ее голос узнали только в узком кругу ленинградских поклонников джаза. Она так и не стала звездой всесоюзного масштаба, ее не знал никто из зрителей. Причина была всего одна – она исполняла запрещенный джаз. Когда Суханова была вынуждена завершить карьеру, она начала преподавать английский язык. В 2014 г. она ушла из жизни в возрасте 80 лет.