Записки неидеальной жены: о чем писала в своих дневниках Софья Толстая

«И просто баба, толстая, белая, ужасно»

Софья Берс родилась 22 августа 1844 года, когда Льву Толстому было 16 лет. Мать Софьи дружила с его сестрой Марией, поэтому с девочкой Лев был знаком с ее рождения. Он играл с ней и ее сестрами, они вместе устраивали домашние концерты. Когда Сонечке было семь, Лев Николаевич уехал служить на Кавказ. Вернулся он спустя восемь лет — с идеей построить крестьянскую школу в Ясной Поляне. Тогда он возобновил общение с Берсами и заново познакомился с их повзрослевшими дочерьми. Все вокруг думали, что Лев хочет жениться на старшей дочери Лизе. Но в 1862 году он неожиданно признался в чувствах 18-летней Софье. Через месяц пара венчалась.

Софья Андреевна была интересной и умной девушкой. Она получила хорошее домашнее образование, в совершенстве знала немецкий и французский и легко сдала экзамен в Московском университете на звание домашней учительницы. Соня разбиралась в истории русской литературы, писала прозу и стихи, интересовалась философией, увлекалась музыкой, любила рукодельничать и фотографировать.

Перед свадьбой девушка дала жениху прочесть свою повесть «Наташа» (впоследствии она ее сожгла). «Что за энергия правды и простоты!» — оставил он восхищенный отзыв в своем дневнике. Лев Николаевич тоже решил открыться Софье и принес свои дневники, которые вел с юных лет.

В них подробно, во всех деталях, были описаны пьяные гулянки, карточные долги и любовные победы графа

Из записей Софья узнала о пороках и пристрастиях будущего супруга, а также о том, что у Толстого есть сын, который живет в Ясной Поляне вместе с матерью — замужней крестьянкой Аксиньей. Она возненавидела эту женщину и после переезда в имение написала в дневнике: «И просто баба, толстая, белая, ужасно. Я с таким удовольствием смотрела на кинжал, ружья. Один удар — легко. Пока нет ребенка. И она тут, в нескольких шагах. Я просто как сумасшедшая. Еду кататься. Могу ее сейчас же увидать. Так вот как он ее любил. Хоть бы сжечь журнал его и все прошедшее». А через некоторое время ей приснился сон, в котором она на части разорвала ребенка Аксиньи.

Эти злополучные дневники и ревность до конца жизни не давали ей покоя: «Помню, как тяжело меня потрясло чтение этих дневников, которые он мне дал прочесть, от излишней добросовестности, до свадьбы. И напрасно: я очень плакала, заглянув в его прошлое», — писала она. «Он не понимает, что его прошедшее — целая жизнь с тысячами разных чувств, хороших и дурных, которые мне уж принадлежать не могут, точно так же, как не будет мне принадлежать его молодость, потраченная бог знает на кого и на что. И не понимает он еще того, что я отдаю ему все, что во мне ничего не потрачено, что ему не принадлежало только детство. Но и то принадлежало ему».

«Немножко молодости жаль, немножко завидно и много скучно»

До замужества Софья жила в Московском Кремле: её отец Андрей Берс был придворным медиком. За город она выезжала лишь летом — на дачу в Покровское-Стрешнево. Лев Николаевич предложил Софье выбрать, где бы ей хотелось побыть после свадьбы: с родными в Москве, где-нибудь за границей или в его имении в Ясной Поляне. Она выбрала последнее, чтобы поскорее начать серьезную семейную жизнь дома. «С этого дня началась моя жизнь в Ясной Поляне, откуда я почти не выезжала первые 18 лет», — вспоминала потом Софья.

Жизнь в удалении давалась ей тяжело. В Тульской области не было ни подруг, ни балов, ни других развлечений. Она страдала от праздности и переживала о том, что не интересна мужу-гению. Чувствовала себя ничтожной и постоянно в чем-то виноватой. Первые два года она регулярно вела дневник. Вот некоторые записи этого периода:

• «Лева или стар, или несчастлив. Неужели, кроме дел денежных, хозяйственных, винокуренных, ничего и ничто его не занимает. Если он не ест, не спит и не молчит, он рыскает по хозяйству, ходит, ходит, все один. А мне скучно — я одна, совсем одна. Любовь его ко мне выражается машинальным целованием рук и тем, что он делает мне добро, а не зло».
• «К Леве чувствую ужасную нежность и немного робость — вследствие своего мелочного расположения духа. К себе чувствую какое-то отвращение».
• «Левочка все больше и больше от меня отвлекается. У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно — у меня никакой, напротив».
• «Он думает, что мне нужны развлечения, а мне ничего не нужно, кроме его».
• «Муж не мой и немой сегодня. Стало быть, его нет. Он в ванне, он мне нынче чужой».
• «Бывают дни, и часто, когда я люблю его до болезненности».
• «Немножко молодости жаль, немножко завидно и много скучно».
• «10 месяцев замужем. Я падаю духом — ужасно. <…> Боль меня гнетет в три погибели. Лева убийственный. Хозяйство вести не может, не на то, брат, создан».
• «Я для Левы не существую. Я чувствую, что я ему несносна — и теперь у меня одна цель, оставить его в покое и, сколько можно, вычеркнуться из его жизни».
• «И все, что я вообразила себе замужем долгом и целью, улетучилось с тех пор, как Левочка мне дал почувствовать, что нельзя удовольствоваться одною жизнью семейною и женою или мужем, а надо что-нибудь еще, постороннее дело».

Ниже под этой записью идет приписка рукою Льва Николаевича: «Ничего не надо, кроме тебя. Левочка все врет».

Под псевдонимом Усталая

Через некоторое время Софья привыкла к одиночеству, «стерпелась». Научилась не обращать внимания на претензии мужа («Я четыре часа играла в карты с тетенькой, он сердился, а мне было все равно»). Потихоньку она начала хозяйничать, вести домашние дела, но многое ей было неудобно и тяжело из-за постоянных беременностей: Софья родила Толстому 13 детей, пятеро из которых умерли в детстве.

С первым ребенком (и с некоторыми другими) Софья мучилась «грудной болезнью», за что Лев на нее злился. Он был резок, груб и холоден. Затем вдруг жалел жену, оставлял извинения в ее дневнике, но тут же их вычеркивал, передумав. Вскоре Лев откровенно признался, что он стал меньше любить Софью. Она и так это давно знала. Год от года Лев Николаевич становился все раздражительнее. Мог уехать из дома, не предупредив, когда вернется, закрыться в своем кабинете и подолгу не выходить, игнорировал жену и неделями не разговаривал с ней. Первые годы Софья постоянно боролась с безумной любовью к мужу и отчаянным желанием сбежать от однообразия и несчастья.

После второго ребенка она писала: «Я, кажется, беременна и не радуюсь. Все страшно, на все смотрю неприязненно»

После рождения третьего супруги стали жить в раздельных комнатах. Лев тогда стал много времени проводить, беседуя с молодой женой своего управляющего. Ходил к ней в гости, засиживался за полночь. Софью мучила ревность.

В минуты отчаяния женщина вела дневник, в радостные моменты сочиняла повести, детские рассказы (публиковала их под псевдонимом Усталая). Вскоре она начала переписывать рукописи мужа, переводила их и редактировала. Софья справлялась хорошо, но Лев все равно был недоволен («Со мной у него нетерпеливое раздражение»).

Шестой ребенок умер в возрасте полутора лет. Софья была убита горем и не представляла себе своего будущего. Она не видела смысла вставать по утрам, заниматься привычными делами. Жизнь лишилась цвета. Следующие двое детей тоже умерли во младенчестве. Несколько лет Софья пребывала в сильной депрессии. Лев Николаевич в то время был погружен в себя и работу и этим еще больше усугублял ее апатичное состояние.

«Ленивая, полубольная, озабоченная будничными интересами» — так она описывает себя в 29 лет

Со временем Софья все больше уходила в заботы о детях, которые вечно чем-то заболевали. Да и у самой у нее сильно село здоровье. На протяжении нескольких лет она изредка возвращалась к дневнику, чтобы написать о самочувствии и питании детей, о бытовых делах. Своим очередным беременностям она не радовалась. Вынашивая десятого ребенка, Софья писала: «Новый ребенок наводит на меня уныние, весь горизонт сдвинулся, стало темно, тесно жить на свете».

«А мне теперь открылись глаза, и я вижу, что моя жизнь убита»

В 1882 году, после 20 лет брака, Лев заявил, что его самая страстная мысль — уйти из семьи. Жена, любившая его всем сердцем, задумалась о том, чтобы покончить с собой, и даже залезла в холодную воду, чтобы простудиться и умереть. Но наутро они помирились. Иногда Толстые жили мирно, иногда меж ними разверзалась пропасть — эти эмоциональные качели продолжались на протяжении всей совместной жизни.

Софья вела все книжные и хозяйственные дела, которые Лев запустил, увлекшись религией. На ней были и дом, и дети, и муж, который вместо семьи отдавал себя без остатка попрошайкам и нахлебникам. «Ах, как он мало добр к нам, к семье! Только строг и равнодушен. А в биографии будут писать, что он за дворника воду возил, и никто никогда не узнает, что он за жену, чтоб хоть когда-нибудь ей дать отдых, — ребенку своему воды не дал напиться и 5-ти минут в 32 года не посидел с больным, чтоб дать мне вздохнуть, выспаться, погулять или просто опомниться от трудов».

Софья Андреевна переписывала дневники Льва, отвозила рукописи в музеи, вела все финансы и документацию, управляла многочисленными имениями. Ездила даже на поклон к Александру III, чтобы попросить его об ослаблении цензуры и снятии запрета на публикации. С возрастом она стала понимать, что Лев постоянно заставлял ее страдать. «Теперь я вижу, как я его идеализировала. <…> А мне теперь открылись глаза, и я вижу, что моя жизнь убита. <…> Проходят дни, недели, месяцы — мы слова друг другу не скажем. <…> Он не умел любить, — и не привык смолоду».

Софья начала замечать, что во всех дневниках мужа проглядывает самообожание. «Если спасение человека, спасение его духовной жизни состоит в том, чтобы убить ближнего, то Левочка спасся», — в сердцах заключила она. Узнав, что Софья переписывает его ранние дневники, Толстой стал их прятать. Он признавался, что хотел бы сжечь старые записи, чтобы остаться в памяти потомков только в нынешнем патриархальном виде. «И теперь всё тщеславие!» — прокомментировала это заявление Софья и тайно продолжила работу.

Толстой к тому времени уже перестал доверять жене даже переписку рукописей: разрешал помогать только дочерям

Старшие сыновья расстраивали мать своими кутежами и пьянством, о которых ходили слухи в столице; дочь Маша доводила желанием выйти замуж за сомнительного ухажера. А так называемые новые друзья мужа, постоянно сидевшие у них дома, настраивали Толстого против жены и призывали отречься от всего мирского. Вообще, о новой компании супруга Софья отзывалась нелестно: «Как мало симпатичны все типы, приверженные учению Льва Николаевича! Ни одного нормального человека. Женщины тоже большей частью истерические».

По настоянию Толстого в дополнение к ежедневным хлопотам Софья стала лечить больных крестьян. Она пыталась выяснить, что их беспокоит, и выдавала какое-нибудь лекарство по медицинской книге почти что наугад, часто понимая, что помочь ничем не может. Каждый день ей приходилось сталкиваться с прокаженными, обездоленными, умирающими людьми, обреченными на муки.

Несмотря на регулярные мысли о том, чтобы лечь под поезд, замерзнуть в лесу или спрыгнуть с обрыва, Софья не оставляла надежды на счастье. Все свое внимание и любовь женщина сосредоточила на младшем сыне Ванечке, которого родила в 44 года. Она возилась с ребенком, играла, учила, шила ему одежду. И все больше разочаровывалась в муже, который писал о целомудрии и морали, а в жизни был жестоким и злым.

***

Но ее мир вновь разрушился: в 6 лет любимый младший сын Ванечка заболел скарлатиной. Несколько недель у него держался жар, а когда температура немного спала, мальчик вдруг начал раздаривать всем домашним свои вещи. Он подписывал их: «На память Маше от Вани» или «Повару С. Н. от Вани». Как-то он спросил маму, правда ли, что его умерший брат теперь ангел. Софья ответила, что дети, умершие до 7 лет, бывают ангелами. Ванечка сказал, что тогда лучше ему умереть до дня рождения. Так и случилось.

23 февраля 1895 года Софья сделала запись: «Мой милый Ванечка скончался вечером в 11 часов. Боже мой, а я жива!» Следующая запись появилась только 1 июня 1897 года, когда Софью, по ее признанию, побудило писать полнейшее душевное одиночество.

Оба родителя были сломлены. Смерть Ванечки каждый переживал по-своему: Лев погрузился в работу, а Софья оплакивала свою утрату. Спустя три месяца после похорон Толстой написал: «Трудно ей найти жизнь без детей. Главное, ей мешаю я».

Чтобы как-то отвлечь и подбодрить Софью, в Ясную Поляну пригласили композитора Сергея Танеева. Он провел с Толстыми все лето и поначалу одинаково был приятен обоим супругам. Но после его отъезда Софья Андреевна стала постоянно ездить в Москву на концерты Сергея и в гости. На следующее лето Танеев снова приехал к Толстым, но пробыл лишь неделю: Лев Николаевич ему уже не был рад.

Софья не скрывала свою симпатию, она открыто говорила, что нежно любит Сергея и хотела бы иметь такого тихого, доброго, талантливого друга на старости лет. Музыка давала ей силы жить, но Толстой не мог стерпеть духовное предательство жены и требовал прекратить все общение с композитором. Софья же заключила, что милого друга ей послал покойный Ванечка. Несмотря на осуждение мужа и детей, она пользовалась любым случаем увидеться с Сергеем. На нападки она отвечала тем, что как жена верна Льву Николаевичу, но в чувствах своих свободна и не может заставить себя любить или не любить. Толстой это называл «отвратительной гадостью».

К сожалению, как ни мечтала Софья Андреевна о духовном друге, ее чувства не были взаимны

Танееву было неловко ее внимание, он начал избегать встреч с графиней и писал сдержанно-вежливые отказы на ее приглашения. Софья вновь погрузилась во мрак.

В начале сентября 1906 года Софья Андреевна перенесла сложную и опасную операцию. По воспоминаниям лечащего врача, Толстой долго не хотел соглашаться на операцию и как будто бы был раздражен тем, что жена выжила. Он уже подготовился к ее уходу и не ожидал, что возможно исцеление. Но Софье предстояло пережить Льва на девять лет.

Лев становился все более одержимым новым мировоззрением. Его молодой приятель Владимир Чертков уговорил его лишить Софью и детей прав на его произведения, что привело к тяжелому конфликту. Софья Андреевна не хотела оставлять детей без наследства и использовала все возможные манипуляции: вразумляла, кричала, плакала, даже демонстративно пыталась отравиться и утопиться, но Толстой был непреклонен.

В 1910 году, в 82 года, Лев Толстой тайно ушел из дома. Жене он оставил письмо, в котором сказал, что, как подобает любому старику, должен уйти из мирской жизни. «Благодарю тебя за твою честную 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всем, чем я был виноват перед тобой, так же, как и я от всей души прощаю тебя во всем том, чем ты могла быть виновата передо мной. Советую тебе помириться с тем новым положением, в которое ставит тебя мой отъезд, и не иметь против меня недоброго чувства. Если захочешь что сообщить мне, передай Саше, она будет знать, где я, и перешлет мне, что нужно». В путешествии его сопровождали дочь Александра и лечащий врач.

Толстой поехал в Шамординский монастырь, где встретился со своей сестрой Марией, ставшей монахиней

Обычно Лев смеялся над жизнью и верой сестры, но в тот день она уговорила его исповедоваться. А следующим утром, не попрощавшись с сестрой, граф уехал. Четкого плана у него не было: он думал о том, чтобы уехать в Болгарию или на Кавказ. Но по дороге ему стало плохо. В Липецкой области Толстой слег с воспалением легких.

Все это время Софья разыскивала мужа и приехала к нему, как только узнала о случившемся. «Моя мать, — писала дочь Татьяна, — с лихорадочной поспешностью обо всем подумала, обо всем позаботилась. Она везла с собою все, что могло понадобиться отцу, она ничего не забыла». Вместе с Таней и сыновьями Андреем и Мишей Софья Андреевна приехала на станцию Астапово, в дом начальника станции. Жандармы никого не пускали к умирающему, кроме врачей, но в последнюю ночь, когда началась агония, ей разрешили войти в комнату. «Прощай, мой милый друг, мой любимый муж. Прости меня», — сказала она. Лев Николаевич уже был без сознания.

«Невыносимая тоска, угрызения совести, слабость, жалость до страданий к покойному мужу… Жить не могу», — написала она после похорон. Оставшиеся годы Софья посвятила публикации собрания сочинений Льва Толстого и их писем друг к другу, а также оформлению своих дневников. В предисловии к ним она написала: «…Пусть люди снисходительно отнесутся к той, которой, может быть, непосильно было с юных лет нести на слабых плечах высокое назначение — быть женой гения и великого человека».

Софья Андреевна Толстая умерла от пневмонии 4 ноября 1919 года. Её последнее желание было: «Похороните меня по-христиански».