Жанна Дюбарри: пленница собственных чар

Она почти не участвовала ни в государственных делах, ни в придворных интригах… Что не помешало ей всего за пять лет превратиться в живую легенду — только благодаря необычайной красоте и сексуальности. И пострадать больше любой из своих предшественниц. Настоящие и трагические приключения ждали эту вполне заурядную женщину уже после смерти и венценосного возлюбленного, и всего Старого мира, который он олицетворял. Людовик XV говорил: «После нас — хоть потоп». В этом потопе было суждено утонуть его Жанне.

В 9 часов утра 8 декабря 1793 года (или, по новому республиканскому календарю, 18 фримера 2-го года) Жанна Мария Дюбарри, бывшая графиня, предстала перед судом — в том самом парижском Зале Верхней Палаты, где за 20 лет до этого Людовик XV в ее присутствии распустил парламент, не желавший выделить Версалю очередной кредит.

Теперь он назывался Залом Свободы. Стены пестрели революционными лозунгами, золотые лилии были закрашены, огромный трон в центре композиции покрывал триколор, воздух пропитался потом и дешевым табаком. Яблоку упасть было некуда…

Риторический пафос речи, реплики и определения общественного обвинителя («Мессалина, опутавшая сетями старого распутника короля Людовика XV и заставившая его жертвовать ради бесстыжих развлечений благосостоянием и кровью целого народа!») звучали странно применительно к немолодой располневшей матроне с красными от слез глазами. Лишь в одном она напоминала прежнюю безупречную красавицу: ее чуть тронутые сединой кудри были тщательно вымыты и уложены, несмотря на двухмесячное пребывание в камере. Когда огласили вердикт («Виновна по всем пунктам, казнь в 11 часов следующего дня»), Жанна потеряла сознание.

Поставщик удовольствий

Модное парижское ателье на одной из улочек вблизи Елисейских полей походило на большую драгоценную шкатулку. За ширмами из полупрозрачной тафты продавщицы демонстрировали придворным кавалерам, куртизанкам и дамам полусвета последние новинки сезона. Запахи изысканных духов «выливались» из-за дверей, когда гризетки выпархивали на улицу…

Мало кто из этих прелестных девушек довольствовался одним лишь скромным жалованьем. А особенно преуспела игривая и живая, всегда готовая взорваться звучным смехом Жанна Бекю — миндалевидной формы глаза цвета аквамарина, золотистые волосы, жемчужные зубы, пухлые маленькие губы, тонкая талия, пышные бедра и бюст. Хозяин ателье, мсье Лабилль, которого часто возмущали нерасторопность и лень девицы, не смел повысить голос — одно лишь ее появление за стеклянной витриной могло заставить клиента выложить тысячу ливров за безделушку, которую он вовсе не собирался приобретать. Причем Жанна точно знала, кто из покупателей и поклонников готов проявить настоящую щедрость. В полиции на нее было заведено досье с формулировкой на титульном листе: «Гризетка, живущая с разными мужчинами и получающая от них деньги и подарки, но отнюдь не уличная девка».

В числе этих «разных мужчин» вскоре оказался некто Жан Дюбарри, заработавший в Париже репутацию «лжеца без чести и достоинства». Обедневший дворянин из Тулузы, он в какой-то момент сумел жениться на аристократке и получить графский титул, но вскоре оставил супругу и переехал в Париж, где безуспешно попытался сделать дипломатическую карьеру. Пришлось графу применить свои таланты интригана в другой сфере. Знаток женской красоты, он находил подходящих особ, брал их в любовницы, обучал изощренным любовным забавам и благородным манерам, а после (как свидетельствует запись в жандармском досье) «предлагал их своим знатным друзьям и брал проценты с доходов». Другими словами, Дюбарри промышлял великосветским сутенерством. Бесстыдство открыло ему доступ в круг версальских распутников — в первую очередь маршала Ришелье, который в восхищении провозгласил графа «поставщиком удовольствий». Даже стражи порядка признавали, что Дюбарри был прекрасным «импресарио». Когда он впервые вывел мадемуазель Бекю в свет в качестве своей возлюбленной, в участке появилась очередная запись: «Очевидно, что он собирается использовать эту девушку по назначению. Стоит отметить, граф — блестящий ценитель красоты, его товар первоклассен». Кроме того, во избежание неприятностей«ценитель» всегда следовал одному правилу — подробно узнавать подноготную своих подопечных…

Девочка, исполненная чар

Семейство Бекю на протяжении многих поколений славилось своей красотой и кулинарными талантами. Анна, одна из дочерей повара Фабиана Бекю, служившего в замке Вокулер, по примеру родственников тоже могла найти место служанки в знатной семье, но предпочла вольную жизнь и скудные заработки швеи. Впрочем, в Вокулере стоял военный гарнизон. Мало кто из солдат мог устоять перед красотой девушки, и Анна всегда могла купить себе отрез шелка или ленточки для кружевного чепчика малютки-дочери. Отцом девочки, родившейся в 1743 году, был монах Жан-Батист Вобернье (Анна недолгое время шила простыни при одном из окрестных монастырей).

В 1749 году на незамужнюю Анну обратил внимание важный господин, армейский казначей и инспектор Биллар-Дюмонсо, приехавший однажды в Вокулер с инспекцией, который и увез ее вместе с шестилетней Жанной в Париж. Там он поселил их в своем доме, где заправляла его любовница мадам Франческа, известная куртизанка. Анна была отправлена на кухню. Девочку же мадам держала при себе.

Уже годам к семи Жанна была прекрасно осведомлена о своих чарах. Опытная итальянка наряжала ее, причесывала, как взрослую, учила танцевать и развлекать гостей, в то время как ее любовник, подражая Франсуа Буше, «первому королевскому живописцу», рисовал ребенка в образах купидонов и нимф. Жанна вертелась в спальне Франчески, любуясь своим отражением в зеркалах, и с упоением играла с позолоченными хрустальными флаконами, украшавшими хозяйское трюмо. Однако через два года эта идиллия ненадолго прервалась: Анна Бекю, в отличие от дочери лишенная возможности наслаждаться столичной жизнью, послушалась совета своей старшей сестры Элен и отправила Жанну в монастырь Сент-Оре — воспитываться там на деньги щедрого покровителя Биллара.

В обители, расположенной в самом центре Парижа, девочек из небогатых семей обучали хорошим манерам, танцам, а также преподавали домашнюю бухгалтерию и даже заставляли читать Цицерона. Предполагалось, что выпускницы сумеют прожить скромную и достойную жизнь.

Зеркал в монастыре, конечно, не имелось, но восхищенные взгляды учениц и монахинь не давали избалованной девочке, обожаемой всеми за добросердечие и веселый нрав, забыть о своей неотразимости. И когда спустя 9 лет Жанна покинула стены монастыря, сметливая тетя Элен почла за благо устроить ее помощницей к одному модному парикмахеру — там ей, мол, самое место.

Парикмахер же, мсье Ламет, тут же влюбился и без особых просьб со стороны 16-летней девушки ежедневно тратился на нее до тех пор, пока его собственная мать не пригрозила «выхлопотать» для возлюбленной сына место в специальном заведении для несовершеннолетних проституток.

Однако Анна Бекю знала: невинная прелесть ее дочери способна растапливать самые черствые сердца, в том числе и те, которые бьются под королевскими мантиями. В ответ на угрозу старухи она подала иск об оскорблении личности. Суд признал ее правоту, и разоренный парикмахер бежал из страны. Так первый роман Жанны и окончился — искренними слезами, а также появлением на свет малышки Бетси. Впрочем, ее рождение было так ловко скрыто (ребенка удочерил брат Анны), что многие биографы до сих пор утверждают, будто она и в самом деле приходилась будущей фаворитке кузиной. Однако мадам Дюбарри впоследствии станет заботиться о ребенке и не оставит попечения до конца своих дней. А придворный художник Друэ увековечит прелестное личико девочки в картине «Бетси играет с котенком».

Но утешилась Жанна быстро. Восхищенные взгляды мужчин сами по себе доставляли ей не меньше удовольствия, чем их подарки. Получать то и другое казалось естественным и не вызывало ни смущения, ни колебаний, а легкий нрав исключал размышления о морали… Один из любовников устроил прелестную гризетку в ателье мсье Лабилля, где ее и увидел Дюбарри. До этой встречи она методично отказывала всем ухажерам в постоянных отношениях, инстинктивно чувствуя, что еще не пришло время. Но граф действовал основательнее. Он нанес визит матери Жанны, и та, как она потом сама призналась полицейскому следователю, добровольно согласилась на совместное проживание ее единственного чада с этим дворянином, и тот оплачивал все ее расходы.

План маршала Ришелье

Дюбарри всячески подчеркивал ценность своего нового «трофея» — скажем, тем, что по обычаю своего времени установил порядок: по ночам Жанна принадлежала только ему. Другие мужчины допускались к телу лишь при дневном свете. Но девушка была все же слишком хороша, и он не смог устоять от амбициозного плана: сделать свою протеже любовницей самого короля. Момент казался подходящим. Только что скончалась крайне непопулярная в народе маркиза де Помпадур, втянувшая Людовика XV в неудачную Семилетнюю войну. Умерли и сын монарха, дофин, и его жена, саксонка Мария-Жозефина. Тяжело болела Мария Лещинская, терпеливая и кроткая королева. В Версале по нескольку раз в день служили заупокойные мессы, государь погрузился в черную меланхолию. Ему казалось, что все несчастья и смерти — расплата за его грехи. Придворные покидали мрачный Версаль ради досуга повеселее, например, — дома графа Дюбарри, где блистала новая хозяйка, очаровательная куртизанка Жанна Вобернье (граф предпочел содержать ее под более звучной фамилией отца).

Между тем преданный камердинер Людовика XV Лебель сбивался с ног в поисках женщины, способной как следует развлечь его господина, — ни одна из любовниц не могла в последнее время продержаться в Версале и двух недель. И вот маршал Ришелье согласился свести его с одним из самых «непорядочных людей Парижа». Дюбарри взял с него за это всего 50 луидоров, по крайней мере за то, чтобы дать ему убедиться в искусстве Жанны, в ее умении превратить мужчину любого возраста и душевного состояния в пылкого любовника. Ришелье привел королевского камердинера в дом графа и представил его красавице. Лебель, сначала не желавший и слышать о девушке столь низкого происхождения, согласился провести с ней наедине несколько часов. На следующий же день нетерпеливый Бурбон, выслушав рассказ своего доверенного и опытного слуги, потребовал привести ее во дворец.

Оказавшись в монарших покоях, она повела себя диковинным образом: сначала трижды присела в глубоком реверансе, а после подошла и поцеловала потрясенного Людовика в губы…

Королева умирала, но ее супруг не нашел в себе сил отпустить мадемуазель Вобернье и провел с ней всю ночь. Утром 58-летний любовник сказал Ришелье: «Это единственная женщина во Франции, которой удалось заставить меня забыть свой возраст и свои несчастья. Она научила меня таким вещам, о которых я и не подозревал». Маршал поклонился и скромно произнес: «Потому что вы, сир, никогда не бывали в борделе». Король воспринял эти слова как шутку — ему не осмелились сказать правду о происхождении и прошлом Жанны. Требований к королевским любовницам в те времена, вообще-то, было немного, но они соблюдались строго: приличное происхождение, статус замужней дамы, сертификат об отсутствии венерических заболеваний… Но когда стало ясно, что Людовик ни за что не расстанется с девушкой, Лебель во всем признался. Разгневанный монарх потребовал немедленно выдать свою красавицу замуж за дворянина, чем, надо сказать, сильно шокировал камердинера. А все тот же находчивый граф Дюбарри вызвал из Тулузы своего младшего брата Гийома и устроил скандальную свадьбу: брачный договор не позволял мужу претендовать ни на деньги жены (новоявленная графиня уже стала весьма состоятельной особой, о чем свидетельствует опись ее тогдашнего имущества), ни на ее общество. Разумеется, подставному мужу выдали за все это из казны некую приличную сумму вместе с высочайшим повелением немедленно покинуть столицу.

Апатия Людовика исчезла, он выглядел по-юношески бодрым, и даже смерть жены лишь ненадолго омрачила его радость. Всем, включая иностранных послов при дворе, было известно — король влюблен не на шутку и не может прожить без графини ни дня. Он велел переселить ее в комнаты, которые располагались непосредственно над его апартаментами (их, конечно же, соединяла потайная лестница), осыпал подарками и выплачивал из государственных средств до 300 тысяч ливров ежемесячно. Однажды в порыве нежности он вручил ей ключи от замка Лувесьен, принадлежавшего королевской семье.

В отличие от покойной Помпадур, известной любительницы пышных нарядов, Жанна предпочитала дезабилье: вокруг талии светлых легких платьев — гирлянды из мирта, золотые кудри в тщательно продуманном беспорядке свободно струятся по плечам. Другие женщины всегда казались рядом с ней чересчур напомаженными, напудренными и румяными. Свои же комнаты, особенно спальню, она, напротив, украшала с расчетливой тяжелой роскошью, чтобы ее живость и веселость в этом контрастном интерьере еще больше провоцировали чувственность Людовика — он как бы попадал в комнату невинного шаловливого подростка и альков дорогой куртизанки одновременно. Возможно, Жанне недоставало ума и амбиций своей предшественницы. Но она умела искренне сочувствовать, в любви была страстна и искушенна — такого одурманивающего сочетания король еще не встречал.

Опять-таки в отличие от маркизы де Помпадур, помешанной на архитектуре, Жанна обожала драгоценности. Единственная во всем Версале, она позволяла себе сочетать рубины с изумрудами и бриллианты с жемчугами. Самые изысканные камни украшали каждую пару ее туфелек. Ювелиры, толпившиеся в ее приемной, знали — нет такой цены, которая могла бы заставить мадам Дюбарри отказаться от понравившегося ей украшения…

Победа и анафема

Сатирическая литография «Людовик XV — лакей» изображает христианнейшего короля Франции прислуживающим своей любовнице Жанне Бекю (Дюбарри нарочно названа здесь своей девичьей, крестьянской фамилией) и, несомненно, пользовалась большим успехом в 60-х годах XVIII столетия

Роскошь и любовь короля — могла ли Жанна желать большего? Полностью наслаждаться новой жизнью ей мешал разве что навязчивый сутенер Дюбарри, незамужние тетки Людовика, его набожные дочери и высокомерные принцы крови. Почти весь двор демонстрировал новой фаворитке свое презрение. Однажды, уже после смерти своего коронованного любовника, она спросила одну из придворных дам, почему тогда все так целенаправленно доводили ее до слез насмешками, отказывались приходить на званые ужины, не приглашали на свои торжества. «Каждая из нас мечтала оказаться на вашем месте», — отвечала та.

Фавориткой короля, конечно, мечтала стать и сестра одного из самых влиятельных людей Франции — герцога де Шуазеля, государственного секретаря по иностранным делам. Это благодаря ему Франции удалось сохранить лицо после поражения в Семилетней войне. И вот, талантливый политик, к тому же глубоко преданный династии, начал кампанию против новой фаворитки — он не желал уступать ее покровителю Ришелье свое влияние и искренне полагал, что сомнительная особа при дворе порочит репутацию престола.

С ведома Шуазеля были опубликованы эротические стихи, в которых смаковались подробности прошлой жизни Дюбарри. Однако министр просчитался: когда мадригалы дошли до слуха короля, тот не ужаснулся, а, напротив, стал на защиту любимой женщины. Появился приказ: срочно готовить официальное представление любовницы ко двору.

…В тот вечер Версаль был переполнен. Нервничал даже Ришелье, а Людовик нетерпеливо поглядывал на часы — мадам опаздывала на 10 минут. Еще немного, и хозяин дворца (как втайне еще надеялся Шуазель) отменит постыдное действо. Или же одумается, испугавшись последствий, сама Дюбарри. Но вот в ворота въехала карета и из нее вышла женщина, спокойная, с высоко поднятой головой. Толпа на мгновение замерла. Ришелье лично заказал своей старой знакомой платье, достойное настоящей королевы, — расшитое золотом, серебром и бриллиантами. Жанна опустилась на колени перед королем, и в ответ прозвучало: «Что вы, сударыня, поднимитесь, это я должен остаток своих дней провести в такой позе перед вами». На следующий день госпожа Дюбарри, как официально признанная в Версале гранд-дама, стояла во время службы в королевской часовне на месте покойной маркизы де Помпадур.

Но, по сути, «коронация» не помогла — двор ее по-прежнему игнорировал. Еще больше унижения умножились с появлением Марии-Антуанетты, супруги внука Людовика, дофина — австрийская принцесса в первые же дни пребывания в Версале поклялась, что «никогда даже словом не обмолвится с этой женщиной — самым глупым и несносным существом на свете». И фактически сдержала слово — лишь однажды удостоила ненавистную фаворитку издевательской репликой: «Не правда ли, сегодня здесь чересчур много народа?»

Брак дофина Людовика, будущего короля, и Марии-Антуанетты успел подготовить все еще могущественный герцог Шуазель. Франция крайне нуждалась в укреплении альянса с Габсбургами (ради создания эффективного противовеса крепнувшей Англии). Сам король тоже благоволил к юной принцессе, и та поверила, что сможет свергнуть ненавистную фаворитку.

Это, однако, было уже слишком. Людовик не стал ссориться с будущей королевой, предпочтя обвинить во всех интригах Шуазеля. Тот, к тому же, как раз в этот момент пытался вовлечь страну в новую военную кампанию. Король очень страшился перспективы вновь потерпеть позорное поражение и еще больше не хотел он потерять возлюбленную. Осторожность монарха и слезы Жанны поставили точку в карьере министра.

Популярный в Париже государственный деятель получил отставку и повеление уехать из столицы, и это только дало новой виток народной ненависти к Дюбарри — теперь по этой части она могла дать сто очков вперед покойной Помпадур. Однажды разъяренные жители столицы с криком «Проститутка!» едва не опрокинули ее карету. Но зато в Версале она блистала. Австрийский посланник граф де Мерси писал Марии Терезии в Вену, что графиня «обладает… влиянием, которого еще не знали при дворе».

…По утрам, пока Жанна лежала в ванне с чашкой горячего шоколада, служанки зачитывали ей вслух петиции и письма — она любила оказывать протекцию и получала удовольствие от проявлений благодарности. Люди искусства искали ее покровительства. К примеру, мадам Дени, племянница Вольтера, просила, в числе многих, помочь вернуть женевского изгнанника на родину. Жанна отправила философу деньги «и два поцелуя — в обе щеки». Этот фривольный жест вдохновил Вольтера на стихи, посвященные фаворитке заклятого врага. Людовик был польщен — все, кто оказывал внимание и почести любимой женщине, имели шанс снискать его расположение. Упиваясь властью, Дюбарри даже умудрилась убедить короля проявить милосердие и назначить приличную пенсию поверженному Шуазелю…

Последняя воля

Впрочем, как уже говорилось, политика и интриги не слишком увлекали Жанну. Старел король — и развлекать его становилось все труднее. К тому же одна из дочерей Людовика, монахиня-кармелитка, постоянно внушала отцу мысли о его грехах и необходимости как можно скорее заняться спасением души.

Впрочем, после визитов в монастыри старик с еще большим пылом стремился почувствовать себя мужчиной. И не раз признавался Ришелье, что только Жанна способна «удовлетворить его теперь, когда его мужские силы на исходе». Маршал в ответ даже осмелился предложить королю вступить с возлюбленной в морганатический брак — по примеру прадеда, Короля-Солнце, женившегося на мадам де Ментенон, но архиепископ парижский, как мог, сопротивлялся разводу Жанны с Гийомом Дюбарри.

А Жанна тем временем придумывала все новые развлечения. Устраивала в своем замке оргии с местными селянками, сама — по примеру Помпадур — искала для короля новых пассий. Тот полнел, с трудом усаживался на лошадь, но как настоящий Бурбон не мог устоять перед восхитительными обедами, которые готовили лучшие кулинары Франции. Разумеется, графиню винили во всех смертных грехах — это она отнимает у монарха последние силы…

В Пасхальную ночь король не пошел к мессе, и торжествующая Жанна решила увезти его в Малый Трианон. По дороге их экипаж встретил похоронную процессию. Неожиданно Людовик пожелал взглянуть на усопшую девочку, которая, как стало позже известно, умерла от оспы…

Вышло так, как Дюбарри мечтала, — они были почти одни. Даже еду наверх, в столовую, подавали с помощью механического лифта. На третий день монарх стал жаловаться на недомогание. Жанна, зная его мнительность, не стала вызывать врача, но слухи о болезни дошли до Версаля, и лейб-хирург срочно выехал в Трианон. Легкомысленную женщину за попытку якобы намеренно скрыть королевский недуг подвергли жесточайшему остракизму и попытались изгнать из дворца. Но Людовик потребовал, чтобы она осталась. Днем за ним ухаживали дочери, а ночи напролет Дюбарри гладила горячий лоб — иногда последняя искра желания заставляла его ослабевшей рукой ласкать ее грудь. Естественно, это она первая увидела на августейшем теле оспины и едва не потеряла сознание от ужаса, но все же решилась поцеловать руку любовника…

Однажды после бессонной ночи Людовик велел позвать священника (он не причащался около 30 лет!). «Покинь меня и оставь наедине с Богом и моим народом. Не бойся, тебя не забудут. Я распоряжусь, чтобы ты получила все, что захочешь», — едва слышно, но твердо сказал он мадам Дюбарри и закрыл воспаленные глаза. Но уже через два часа после ее отъезда внезапно вновь открыл их: «Где Жанна?» — «Уехала.» — «Так скоро?» — прошептал король, и слеза покатилась по обезображенной болезнью щеке. Церковь обещала христианнейшему королю Людовику XV спасение души — в обмен на обещание отправить фаворитку как государственную преступницу в аббатство Понт-о-Дам. В тот день 12 мая 1774 года, когда тело человека, почти 60 лет царствовавшего во Франции, везли в усыпальницу в Сен-Дени, Жанна Дюбарри покидала город в компании одной служанки и с небольшим сундуком. Она отправлялась в ссылку.

Нет худа без добра

Утратив былое очарование, многие знаменитые фаворитки теряли всякое влияние и умирали в бедности. У мадам Дюбарри оставалась не только красота (она убереглась от оспы только чудом), но и богатство. Через год новый король вернул любовницу деда в подаренный ей когда-то замок Лувесьен. В банковских сейфах ее ждали драгоценности, она могла себе позволить жить в привычной роскоши. Более того, смерть старого монарха избавила ее от придворной ненависти. Она стала наконец уважаемой дамой, владелицей поместья и повелительницей местного общества.

Кровать, в которой не раз проводил ночи покойный король, тоже пустовала недолго: графиня не устояла перед старомодными ухаживаниями герцога де Бриссака, гвардейского капитана и парижского губернатора. Бриссак давно уже жил отдельно от жены и был тайно влюблен в Дюбарри. Естественно, при жизни Людовика XV лояльный придворный не осмеливался даже думать о ней. Но теперь Жанна была свободна.

В мае 1782 года 46-летний Бриссак привез 40-летнюю возлюбленную на версальский бал. Циничный граф Дюбарри когда-то называл этого идеалиста и поклонника Руссо скучноватым и даже глупым человеком. Но в нем Жанна впервые нашла мужчину, считавшего за честь быть рядом с ней. Герцог увлекался живописью — и пополнил галерею мадам Дюбарри пейзажами Верне и Юбера Робера, а также трижды заказывал ее портреты модной художнице Вижи-Лебрен. Жанна, несмотря на свой возраст, мало изменилась — голубые глаза все так же кокетливо щурились, маленький смеющийся ротик по-прежнему напрашивался на поцелуи. Бриссак оплачивал счета ее многочисленной родни и заботился о Бетси. Жанна меньше всего походила на стареющую куртизанку, зависящую от прихотей покровителя. Она сделалась независимой.

Государственная преступница

Конечно, Мария-Антуанетта так и не признала великосветской любовницы. Ее недовольство и немилость распространились и на Бриссака — дворянина, который — один из немногих — останется с королевской семьей даже после отстранения Людовика XVI от власти. В известном Павильоне Дюбарри в Лувесьене собирались роялисты. Жанна не обращала внимания на снующих вокруг шпионов. Именно эта — все такая же легкомысленная, как всегда, — графиня укрыла у себя в замке раненых офицеров-роялистов, защищавших королеву во время бойни, учиненной во дворце незадолго до свержения королевской власти — Мария-Антуанетта так ее и не поблагодарила. Тем временем Людовик XVI подписал Новую Конституцию, что лишь ненадолго отсрочило его гибель. Террор распространялся по стране со скоростью пожара…

Ирония судьбы — именно в дни революции внучка повара почувствовала свое родство со знатью. Она сочувствовала тем, кто еще недавно презирал и ненавидел ее. Тем, кого теперь злобно называли «аристо». В ноябре 1789 года она продала часть своих драгоценностей и отдала 133 тысячи ливров в секретный фонд, созданный для подготовки побега августейшей семьи. Могла месяцами не платить по счетам портнихе, но арендовать три квартиры в Париже для тайных встреч роялистов и буквально метаться между Парижем и Лондоном, используя свои связи и деньги, чтобы обеспечить там сносные условия для эмигрантов из революционной Франции…

Весной 1792 года Бриссак, успевший стать командующим конституционной гвардией, был отрешен Национальным Собранием от этой должности, обвинен в государственной измене и помещен в Орлеанскую тюрьму. У Жанны хватило мужества поехать к нему — она растрогала герцога почти до слез, передав ему чистое постельное белье, варенье и компоты, фрукты из своего сада и множество маленьких сувениров. Мир вокруг рушился, но Дюбарри не желала этого признавать и стойко держалась того образа жизни, к которому привыкла. 20 июня 1792 года, узнав о свержении монархии и погроме в Тюильри, старый герцог написал завещание. Своей любовнице он оставил ежегодный доход в 24 тысячи ливров, или, если она пожелает получить деньги сразу, триста тысяч наличными. Невероятно, но в последнем письме он просит женщину, которая никогда не отказывалась от предлагаемых подарков, «оказать ему милость и принять этот скромный дар любви и уважения от человека, который только рядом с ней был по-настоящему счастлив».

Якобинские власти выделили конвой для сопровождения государственного преступника в Версаль, где его ждал трибунал. Высокий, все еще элегантный господин в голубом мундире с золотыми пуговицами в открытой тюремной повозке не мог не вызвать ярости толпы. Охрана в смятении разбежалась, и герцог, выхватив у кого-то из нападавших пику, сражался до тех пор, пока не упал замертво на мостовую. Несколько человек боролись за право отрубить ему голову…

…Был теплый осенний вечер, и запах роз из сада проникал сквозь открытые окна внутрь замка Лувесьен. Морин, слуга, услышав яростные крики ворвавшейся в поместье банды, бросился закрывать их, чтобы избавить госпожу от страшного зрелища — размахивая горящими факелами, разъяренные люди высоко держали над собой голову герцога… По легенде, мадам Дюбарри, несколько часов пролежав без сознания, нашла в себе силы похоронить голову возлюбленного в саду, среди цветов.

Но теперь и она попала в список неблагонадежных! Бывшая фаворитка монарха, она делила со своим любовником де Бриссаком не только постель и богатство, но и старорежимные убеждения. В 1793 году Конвент, состоявший в основном из хладнокровных монтаньяров, постановил: арестовать гражданку Дюбарри, поместить ее в тюрьму Святой Пелагеи и произвести обыск в поместье. Вскоре все имущество графини будет конфисковано — картины, мебель, золотая и серебряная посуда, одна из богатейших коллекций предметов роскоши в Европе.

В октябре 1793 года взошла на эшафот свергнутая королева. Оплакивавшая ее Жанна как раз тогда же получила обвинительное заключение (из 15 пунктов) по собственному делу. Марат говорил в своем «Друге народа»: «У Национального Собрания за год была едва ли треть тех денег, что старый распутник Людовик XV потратил на свою последнюю и самую дорогую шлюху». Впрочем, на предварительном следствии она вины за собой не признавала: «Я не могла ничего поделать. Как я могла помешать королю дарить мне подарки? Я просто любила его, вот и все», — говорила она своим мягким и нежным, сохранившим интонации капризного ребенка, голосом. Но сбить этим лепетом с толку обвинителей, конечно, не могла. Если бы не эта, вопреки разуму не покинувшая ее и в дни всеобщего разрушения уверенность в собственных чарах, возможно, Жанна никогда не написала бы и глупого покаянного письма: «Я не собиралась эмигрировать. Я не снабжала эмигрантов деньгами. Если я и встречалась с людьми, приближенными ко двору, то искренне уповаю на то, что вы примете во внимание мои обстоятельства и мои отношения с гражданином Бриссаком, которые я вынуждена была принять, учитывая свое печальное положение». Ответом на жалобный и постыдный крик души, адресованный власти, стал перевод в тюрьму Консьержери — к месту последнего убежища перед гильотиной.

…Очнувшись в сырой камере после вынесения вердикта, она в последний раз попыталась спасти свою жизнь. Прагматическая и находчивая, она противилась смерти — к чему тогда титулы, богатство и репутация? Уж лучше ей было оставаться простой куртизанкой без рода и звания, которую никто не обвинил бы во всех этих ужасах. Госпожа Дюбарри затребовала к себе нескольких членов Комитета общественного спасения и долгое время рассказывала им о своих не найденных при обысках сокровищах — золотых монетах, драгоценностях, шкатулках. Все это якобы было закопано в лувесьенском парке вместе с головой Бриссака. В обмен Жанна надеялась получить свободу.

Показания были тщательно записаны. Потом явился тюремщик и выстриг ей волосы на затылке. Увидев золотистые кудри на грязном пыльном полу камеры, она обезумела и забилась, как раненое животное…

Уже темнело. На площади Революции (бывшей — Людовика XV, а впоследствии — Согласия), где стояла гильотина, осталось немного народу — прошел слух, что казнь королевской любовницы на сегодня отменили. Остались лишь те, кто уже не мог обходиться без ежедневного кровавого спектакля. Здесь было принято провожать презрительными выкриками аристократов, идущих на смерть с гордо поднятой головой. Женщина, которую палач тащил по ступенькам к гильотине, извивалась и умоляла не причинять ей боли. Это ли та самая прекрасная Дюбарри? То ли дело Мария-Антуанетта — она сумела подарить народу зрелище! Настоящая королева вела себя с вызывающей гордостью, толпа тогда славно позабавилась, наградив надменную австриячку злорадным улюлюканьем. «Пожалуйста, еще мгновение!» — из последних сил выкрикнула Жанна. «Да здравствует Революция!» — устало пробормотал палач, и голова королевской фаворитки упала на дно окровавленной корзины.