Как современники ругали великих писателей

Пушкин

«Самое явление его [„Евгения Онегина“], неопределенно-периодическими выходками, с беспрестан­ными пропусками и скачками, показывает, что поэт не имел при нем ни цели, ни плана, а действовал по свободному внушению играющей фантазии.

<…>

Явно, что Пушкин с благородным самоотвержением сознал наконец тщету и ничтожность поэтического суесловия, коим, увлекая других, не мог, конечно, и сам не увлекаться. Его созревший ум проник глубже и постиг вернее тайну поэзии: он увидел, что для гения — повторим давно сказанную остроту — недовольно создать Евгения… Но лучше ли от того нашей словесности?.. При ее крайнем убожестве блестящая игрушка, подобная „Онегину“, всё, по край­ней мере, наполняла собой ужасную ее пустоту. Видеть эту игрушку разбитою руками, ее устроившими, и не иметь, чем заменить ее, — еще грустнее, еще безотраднее».

Николай Надеждин. «„Евгений Онегин“, роман в стихах. Сочинение Александра Пушкина. Глава последняя», 1832 год

«И в самом деле, можно ли требовать внимания публики к таким произве­дениям, какова, например, глава VII „Евгения Онегина“? Мы сперва подумали, что это мистификация, просто шутка или пародия, и не прежде уверились, что эта глава VII есть произведение сочинителя „Руслана и Людмилы“, пока книго­продавцы нас не убедили в этом. Эта глава VII — два маленькие печатные листика — испещрена такими стихами и балагурством, что в сравнении с ними даже „Евгений Вельский“ кажется чем-то похожим на дело. Ни одной мысли в этой водянистой VII главе, ни одного чувствования, ни одной картины, достойной воззрения! Совершенное падение, chute complète!»

Фаддей Булгарин. «„Евгений Онегин“, роман в стихах, глава VII. Сочинение Александра Пушкина», 1830 год

Гоголь

«Мы не знаем ни в русской, ни в других литературах ничего, что выражало бы так хорошо то, что называется галиматьею. „Рим“ г-на Гоголя — какой-то набор риторических фраз, натянутых сравнений, ложных выводов, детских наблюдений. И между тем автор думает, что он изображает философически и поэтически характеристику Италии и Франции, Рима и Парижа! Язык, каким писана статья, о которой говорим, может быть выставляем ученикам как язык, каким писать не должно».

Николай Полевой. «Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Н. Гоголя», 1842 год

«Что же сделал Гоголь, чтоб прослыть великим писателем? Написал несколько сказок, повестей и рассказов, весьма забавных, начиненных малороссийским юмором, которые могут только рассмешить собранием карикатурных портретов и чудовищных вымыслов. Самое основание сказки „Мертвые души“ — нелепость и небывальщина».

Фаддей Булгарин. Фельетон в журнале «Северная пчела», 1855 год

Тургенев

«Но на первых же страницах [„Отцов и детей“] вы видите, что автор лишен всякой умственной подготовки к выполнению цели романа; он не только не имеет никакого понятия о системе новой положительной философии, но и о старых идеалистических системах имеет понятия самые поверхностные, ребяческие…»

Александр Скабичевский. «Русское недомыслие» // «Отечественные записки», № 9, 1868 год

Гончаров

«Влияние напускных идей и труд под гнетом чужих мыслей так очевиден во всем романе [„Обрыв“] г. Гончарова, что автору было бы гораздо расчетливее его не печатать. У всякого человека есть настолько самолюбия, чтобы не напрашиваться на фиаско. Но похвалы друзей, как видно, сбили г. Гончарова, и он забыл, что аттестат писателю выдаст прогрессивная публика, а не пять-шесть отсталых друзей».

Николай Шелгунов. «Талантливая бесталанность» // «Дело», № 8, 1869 год

Достоевский

«Лица, группирующиеся вокруг князя Мышкина, тоже если не идиоты, то как будто тронувшиеся субъекты. Тринадцатилетние мальчики у г. Достоевского говорят не только как взрослые люди, но даже на манер публицистов, пишущих газетные статьи, а взрослые люди, женщины и мужчины, беседуют и поступают, как десятилетние ребята. Словом, роман можно было бы не только „Идиотом“ назвать, но даже „Идиотами“: ошибки не оказалось бы в подобном названии».

Виктор Буренин. «Романы: „Господа Обносковы“ и „Идиот“» // «Санкт-Петербургские ведомости», № 92, 1868 год

Чехов

«В одном из предыдущих фельетонов я имел уже случай говорить о том жал­ком убожестве мыслей, какое обнаруживают наши современные молодые писатели в попытках проводить в своих произведениях идеи. То же самое мы замечаем и в г. Чехове. Разница только в том, что г. Чехов ударился не в толстовщину и не в псевдонародничество, а, как увидим ниже, в нечто еще худшее. Но этого мало, что мысли, проводимые г. Чеховым в последних произведениях, поражают вас своим убожеством. <…> У г. Чехова ложные мысли, к сожалению, искажают самые изображения, нарушают худо­жественную правду и, следовательно, делают ущерб г. Чехову не только как мыслителю, но и как художнику».

Александр Кугель. «Театральное эхо: „Чайка“» // «Петербургская газета», 19 октября 1896 года

«Новая пьеса А. П. Чехова „Три сестры“ — смутная пьеса. Неясные мысли, неясные чувства, неясная интрига. Неопределенное стремление к символу. Туман, заволакивающий сцену. Пестрота, в которой угадывается талант, или, лучше сказать, пестрота, в которой облекается дарование. Быть может, это новое искусство, к разумению которого нас подготовляют, но что-то указывает мне, что сам автор не совсем ясно наметил задачи своего художественного творчества».

Ангел Богданович. «Критические заметки: Московский Художественный театр» // «Мир Божий», 1901 год

Гете

«Сущность его стихотворений состоит в обоготворении самого себя. Его идеа­лом был он сам, слабосердный, сластолюбивый, тщеславный баловень счастья. Во всех его творениях, исключая небольшое число подражаний, выказывается этот жалкий идеал, с которым он нянчится, как обезьяна со своим детены­шем».

Вольфганг Менцель. «Немецкая словесность», 1837 год

Бальзак

«Г[осподин] Бальзак довольствуется одним распутством. Разврат в его сочинениях выставлен во всей наготе; он с веселой улыбкой простирает неблагопристойность до последней точки дерзости. Многие места его сочинений способны привести в краску любого драгуна и даже изумить извозчика».

«Библиотека для чтения», № 1, 1834 год

Гюго

«Горько дожить до собственного падения, как дожил В. Гюго, и, опустя долу свою голову, видеть, как с каждым днем облетают листки с венка славы и попираются ногами черни, видеть — и не иметь мощи взмахнуть крылами, и снова улететь в обетованное поэтическое небо, оставив чернь, пресмыкающуюся по земле, с разинутыми ртами от изумления!»

Иван Панаев. «Французская литерату­ра в 1838 году» // «Отечественные записки», № 1, 1839 год

Флобер

«Впечатление, остающееся после чтения романа Флобера [„Мадам Бовари“], не есть обыкновенное впечатление: это какая-то смесь отвращения и презре­ния, чего-то гнетущего, как кошмар, и томящего, как знойный день без капли воды для утоления жажды, чего-то оскорбляющего душу и пугающего воображение. <…> Крепок тот, кого не возмутит он до дна души!»

Евгения Тур. «Нравоописательный роман во Франции» // «Русский вестник», том 10, 1857 год

Теккерей

«Будучи популярным писателем, г-н Теккерей в „Виргинцах“ решился сделать юного Вашингтона героем художественной литературы. Идея представлялась бы безрассудной и неудачной, если бы автор преуспел в своей смелой попытке; но его ждало трудное испытание — и никогда провал не был более полным. Г-н Теккерей использует сатирический, единственно земной взгляд на жизнь человека и общества; другого ему не дано. Его персонажи содержат в себе множество пороков и почти никаких добродетелей; если же добродетели преобладают в герое, то он, как правило, оказывается дураком. Теккерей никогда не вводит в повествование правдивую и благородную женщину или джентльмена высочайшей пробы. Он не имеет представления о той простоте, которая в значительной степени составляет благородство природы».

The North American Review, 1860 год

Диккенс

«„Совершенные монстры, каких мир никогда не видел“. Это истинный смысл „простого сердца“, которое с неизменным постоянством восхваляет г-н Диккенс. Действительно, они часто перерождаются в простаков, а иногда и в простых идиотов… Другая ошибка в том, что чрезвычайное внимание уделяется хорошему настроению и доброте, которые постоянно выступают заменой других добродетелей и компенсируют их нехватку; между тем поиск этих хороших качеств является сигналом для мгновенного осуждения и обвинения в лицемерии. Также вызывает сожаление, что г-н Диккенс часто представляет людей с претензией на добродетель и благочестие простыми жуликами и лицемерами, но никогда не изображает тех, к примеру священников, чья благочестивая репутация оказывается заслуженной».

The North British Review, 1845 год