Мария Каллас: история знаменитой певицы — это история психологических травм и отчаянной борьбы

В случае с Марией Каллас — то же сомнение: кажется, что место ее в другой эпохе, и ни при каких обстоятельствах не окончила бы она свои дни позже Лукино Висконти, Аристотеля Онассиса и Герберта фон Караяна.

«Я ненавидела пение»: жертва материнских установок?

В 2021 году Марии Каллас могло бы исполниться 98 лет, а в 2022-м исполнится 45 лет со дня ее смерти. 1977-й — год, когда еще сохранялась в памяти современников аристократическая эпоха, когда не канул еще в небытие межвоенный мир, породивший почти все лучшее, что создал XX век. Между двумя мировыми войнами родилась и Мария Каллас. Она появилась на свет в декабре 1923 года в семье греческих эмигрантов Нью-Йорка. Ей суждено было стать оперной певицей, которая олицетворяла собой мостик между классикой и современностью в искусстве вокала.

Маневр, предпринятый матерью Марии в середине 1930-х, сегодня кажется абсурдным: Евангелия Калогеропулу перевезла младшую дочь обратно в провинциальные Афины из преуспевающего и шумного Нью-Йорка. Для Евангелии это был частично побег из неудавшегося брака, частично — возможность взять под полный контроль музыкальное образование Марии. Евангелия считала, что и сама могла бы найти себя в искусстве, но время было упущено, и никак нельзя было допустить такого в отношении дочери. Потому Мария уже в три года была «подсажена» на классическую музыку, в пять — отдана на уроки фортепиано, в восемь — на вокал.

«Я ненавидела пение», — вспоминала Каллас позже. Но ей суждено было стать воплощением несбывшихся мечтаний матери.

В психологии есть термин «интроекция», который означает бессознательное присваивание человеком чужих взглядов, желаний, ценностей. Чаще всего объектами интроекции оказываются дети: будучи до известного возраста неспособными критично реагировать на родительские послания, они постепенно становятся заложниками их амбиций и предписанных сценариев. В худшем случае вместо раскрепощенного творца-оригинала мир получает очередное забитое и неуверенное в себе существо, в лучшем — интроекции превращают подающего надежды ребенка в гения. Неизменным остается одно: что в первом варианте, что во втором человек вырастает психологически травмированным.

Жизнь Марии Каллас развивалась по второму пути, и благодаря этому мы сегодня можем слушать феноменальные записи ее голоса: невероятные верхние ноты в Quanto cielo из «Мадам Баттерфляй», изящное интонирование в Si, Mi Chiamano Mimi из «Богемы»… Но по той же причине, вероятно, великая певица так и не родила детей — здоровье ее пошатнулось, по словам биографа Николаса Гейджа, именно на психологической почве: жизнь она жила как будто не свою.

«Никогда не прощу свою мать»: странная месть

Но не была эта жизнь и идеалом, о котором мечтала мать (и могла ли таковой быть?). Целое десятилетие Мария и Евангелия разрывались между Америкой и Грецией, переезжая то туда, то обратно в поисках первоклассного преподавателя и лазейки, через которую девочка могла бы прошмыгнуть на большую сцену.

Такая лазейка нашлась 30 июня 1947-го, когда 24-летней девушке досталась «Джоконда» на Арене ди Верона; после того вечера она буквально проснулась знаменитой. Ключевую роль, как водится, сыграло не столько выступление, сколько знакомство с богатым промышленником и меломаном Джованни Батиста Менегини: он стал покровителем, пиарщиком, агентом и мужем Марии. А главное — спасителем от материнского гнета.

Хотя Евангелия пеклась о будущем Марии, по-настоящему теплые отношения она имела со старшей дочерью Джеки.

«Сестра всегда была красивой, стройной и дружелюбной, и мама очевидно любила ее больше. Мне же оставалась роль гадкого утенка — толстого, неуклюжего, непопулярного. Это жестоко — заставлять ребенка чувствовать себя уродливым и нежеланным. Я никогда не прощу мать за то, что она лишила меня детства: все те годы, которые мне положено было играть, веселиться и потихоньку расти, я потратила на то, чтобы заработать деньги», — рассказывала Мария Каллас в большом интервью журналу Time в 1956-м.

Это был зенит славы певицы: именно в те годы директор Metropolitan Opera умолял ее согласиться спеть за невероятные 3000 долларов — гонорар, превышающий заработки Энрико Карузо. Ради новых и новых ролей в опере Мария Каллас беспрестанно тренировала свои вокальные данные, нанимала лучших педагогов и не жалела свое здоровье. Однако если бы такой фанатизм касался только голоса, возможно, певица прожила бы намного дольше: истязала она себя еще и диетами.

Сохранился дневник Каллас, в котором та фиксирует свои «достижения» в избавлении от лишнего веса: «Джоконда — 92 кг; Аида — 87 кг; Норма — 80 кг; Медея — 78 кг; Лючия — 75 кг; Альцеста — 65 кг; Елизавета — 64 кг». Ростом певица была при этом 171 см, а основным методом похудания выбрала голодание. Любой специалист по питанию в наши дни ужаснулся бы. Джованни Батиста Менегини, впрочем, поддерживал Марию в ее страстях: популярность оперной дивы развивалась фантастически быстро, и за аплодисментами зрителей последовали восторги модных журналов. Мария Каллас в середине 1950-х стала считаться иконой стиля — и публика предпочитала не замечать в ее худобе нездоровой изможденности.

«Без голоса никому не нужна»: убийственная объективация

Мария Каллас и Аристотель Онассис. 1959 год

Мария Каллас всего за 10 лет карьеры превратилась из «преданного искусству гения» в объект обожания таблоидов. Каждая новая публикация все меньше рассказывала о творческих достижениях певицы и все больше — о скандалах, связанных с нею: отношения с матерью превратились в представление, разыгрываемое на публику; отказы от выступлений на лучших площадках мира из показных становились вынужденными; в личной жизни оставалось все меньше «личного».

Поворотной точкой стали отношения с Аристотелем Онассисом: мультимиллионер и бонвиван оказался для Марии Каллас любовью всей жизни — при живом-здоровом муже. Роман Онассиса и Каллас попал под прицелы фотокамер и всю первую половину 1960-х не сходил с журнальных полос — тогда как оперные выступления дивы вызывали у специалистов все больше вопросов. Это сегодня Каллас — безусловная величина и человек, которого вроде как не принято критиковать, а в условном 1965 году мнение о ней отнюдь не было таким однозначным.

Тогда же, на седьмом году отношений, Мария Каллас забеременела от Онассиса — и в 43-летнем возрасте получила первый и единственный шанс стать матерью. Однако ребенок прожил всего два часа — и даже похороны его были тайными: лишь в 2000 году о той истории вообще стало известно. Аристотель Онассис ребенка и не хотел, поскольку каждый лишний наследник был для него угрозой — а может, дело в том, что он сам был на пороге новых отношений, с Жаклин Бувье Кеннеди, вдовой президента…

То, что произошло с Марией Каллас после расставания с Онассисом, биографы называют «творческой эвтаназией» или «медленным самоубийством».

«Ты не верил, что я могу умереть от любви. Знай же: я умерла. Я больше не могу петь. Ты повсюду будешь слышать мой пропавший голос — он будет преследовать тебя даже во сне, он окружит тебя, лишит рассудка, и ты сдашься, потому что он умеет брать любые крепости… Если б ты знал, как трудно мне было петь после тебя», — написала дива в одном из писем к бывшему возлюбленному.

Однако голос Марии Каллас начал пропадать раньше, и едва ли можно обвинить в его исчезновении разрушенные отношения: существует спекулятивная точка зрения, что певица и вовсе «влюбила» в себя Онассиса лишь рад его баснословных денег, понимая, что зарабатывать пением скоро не сможет.

Парадоксальным образом это стереотипное представление уживается с другим: что именно печаль по поводу несостоявшейся любви и убьет Марию в конце концов. Исследования Университета Болоньи, проведенные в 2000-е годы, доказали, что дело в дерматомиозите — редкой болезни мышц и тканей. Смерть Каллас в 54 года спровоцировали огромные дозы кортизона, которые певица вводила в организм гораздо чаще положенных нескольких раз в год. На фоне совершенно расшатанных нервов и не диагностированного, но вполне вероятного биполярного аффективного расстройства болезнь переносилась особенно тяжело.

«Только когда я пела, я чувствовала, что меня любят», — сказала Мария Каллас в одном из последних своих интервью. В этой фразе заключены и боль утраты, и застарелая психологическая травма. Древний, как мир, но оттого не менее опасный механизм: Мария чувствовала, что может быть любимой только тогда, когда этого заслуживает. Мать может любить лишь за успехи, поскольку в остальном ребенок — гадкий утенок. Джованни Батиста Менегини влюбился в голос Марии Каллас и едва ли обратил бы на нее внимание, не окажись она на сцене. Аристотель Онассис видел в Марии скорее бесценный трофей в своей коллекции, нежели человека, а потому даже о браке с Жаклин Кеннеди сообщил через посыльного — какой смысл тратиться на личное общение с предметом из коллекции?

Трагедия Марии Каллас — это прежде всего трагедия гения, в котором никто так и не увидел человека. Не увидели даже те, кто должен был сделать это по определению. Не видим и мы, слушатели: объективация — самая, пожалуй, страшная цена всемирного признания.