5 громких подделок и фальсификаций, которые удивили весь мир

Вермеер для Геринга

Первый герой нашего рассказа был человеком не только талантливым и предприимчивым, но и отчаянно смелым, но эти качества проявлялись в нем постепенно. Поначалу голландец Хенрикюс Антониус (или кратко — Хан) ван Мегерен, родившийся в 1889 году, был самым обычным молодым человеком со склонностями к живописи. Причем в эпоху торжества авангардных течений в изобразительном искусстве он предпочитал реалистическую манеру, как у старых голландских мастеров. Получив архитектурное образование, Хан построил в Нидерландах несколько зданий и параллельно стал набирать популярность как художник — ранние свои работы он создавал в стиле Франса Хальса и других художников XVI–XVII вв. И хотя заказчикам работ его стиль в общем нравился, критики его не возлюбили — им-то нужен был кубизм, сюрреализм и прочие остроактуальные тогда вещи. Ван Мегерен обиделся и решил проучить критиков — написать картину в классическом стиле и, состарив ее, чтобы она выглядела должным образом, выдать за работу кого-то из великих, а затем разоблачить обман. Выбор пал на Яна Вермеера — тогда еще мало изученного, но высоко ценимого из-за редкости его полотен. К делу Хан подошел серьезно: изучил биографию Вермеера, чтобы оправдать выбор сюжета, купил картины XVII века, чтобы холст был аутентичным, подобрал краски, применявшиеся тогда именно Вермеером, и наконец разработал сложную методику состаривания полотна, включавшую, помимо прочего, его прогревание в печи.

Спустя несколько лет работы, в 1937-м, Хан в конце концов создал картину «Христос в Эммаусе» — якобы обнаруженное им ранее неизвестное полотно Вермеера. Оно прошло проверку экспертов и было куплено богатым меценатом для музея за огромные деньги (в эквиваленте сегодняшних 4,6 млн долларов США), которые достались ван Мегерену. И тут идея проучить критиков уже перестала быть такой привлекательной — деньги показались куда более важными.

Заставил ли художника этот неожиданный успех остановиться? Конечно, нет. За «Христом в Эммаусе» последовали и другие «новообретенные работы Вермеера» и других старых мастеров — и новые баснословные заработки. Не известно, как сложилось бы судьба ван Мегерена, если бы не Вторая мировая война и не интерес к старинной живописи одного из людей, ответственных за ее развязывание, рейхсмаршала Германа Геринга. В 1943-м Геринг приобрел для своей коллекции (по одним данным, в обмен на 137 живописных полотен, собранных оккупационными войсками по всей Европе, по другим — за сумму втрое бóльшую той, что Хан получил за первую свою подделку) очередную работу ван Мерегена «Христос и судьи» — опять-таки якобы Вермеера. Спустя два года после окончания войны к ван Мегерену пришли представители властей освобожденных Нидерландов и обвинили его в коллаборационизме путем разбазаривания национальных ценностей: картину «Христос и судьи» обнаружили солдаты союзнических армий, и след быстро привел к нашему герою. Во избежание сурового наказания тому пришлось признаться, что проданные им старинные картины — дело его собственных рук. А чтобы доказать это он, находясь под домашним арестом, взялся написать еще одну, последнюю свою работу «под старых голландцев». Она всех убедила, ван Меерен отделался минимально возможным наказанием: одним годом тюремного заключения за подделку. Но он не отсидел и его, умерев в тюрьме от естественных причин спустя менее чем два месяца послед суда.

То самое полотно «Христос в Эммаусе», которое ван Мегерен выдал за работу Вермеера. Эксперты позже установили, что имитация старых полотен была недостаточно совершенной. В частности, кракелюры (трещины в красочном слое и лаке) были недостаточно глубокими, так как появились не от времени, а от нагрева и дальнейших манипуляций автора с холстом, и несли следы бакелита — материала, изобретенного только в начале XX века. Тем не менее работы ван Мегерена по-прежнему хранятся в музеях, хотя уже и с правильной датировкой, и под его именем, а за всю свою жизнь подделками он заработал сумму, превышающую современные 50 млн долларов и вошел в историю как человек, обманувший Геринга.

Библия для родноверов

Одно дело подделывать работы гениев прошлого, совсем другое — создать некий артефакт, выдавая его за древний и не имеющий аналогов в истории. Например, древнюю книгу, ставящую с ног на голову наши представления о прошлом. В истории европейской культуры таких было немало, и появлялись они с самых древних времен — некоторые получили немалое распространение в раннем христианстве (см. апокрифические Евангелия, апостольские правила и иные т. п. тексты). В XVIII–XIX вв. такие сочинения оказали немалое влияние на развитие европейской литературы — взять хотя бы сочинения Оссиана, мифического кельтского барда III в. н. э., под именем которого творил шотландский поэт Джеймс Макферсон (1736–1796), выдававший свои сочинения за переводы с древнегэльского. За ним, в частности, на русский «Оссиана» переводили Державин, Карамзин, Батюшков, Гнедич, Жуковский, Баратынский и Пушкин, а также писали свои стихи в подражание кельтскому барду. В XIX веке с распространением по Европе интереса к национальным культурам и желания среди народов заиметь собственный национальный эпос наподобие «Илиады», эдд или «Беовульфа» фальсификации такого рода стали появляться все чаще — так, например, было с чешскими Краледворской и Зеленогорской рукописями или фризской «Ура-Линдой».

Дошло это поветрие и до России, правда несколько позже. В 1950-е годы в Сан-Франциско русские эмигранты Юрий Миролюбов и Александр Кур (Куренков) опубликовали в рамках серии статей в русскоязычном журнале «Жар-птица» якобы праславянский текст, получивший название Велесовой книги. Как объяснялось, его в 1919 году обнаружил в разоренном дворянском имении на деревянных табличках белый офицер Ф.А. Изенбек — он вывез их в Европу, где они по смерти Изенбека потерялись во время Второй мировой войны. Миролюбов же якобы был знаком с Изенбеком, видел таблички, перерисовал их и теперь вот представил миру. Всё что осталось — текст с лакунами и фотография. Собственно, текст на табличках, утверждал Миролюбов, был создан не позднее IX века н. э. и содержит предания, молитвы и легенды древних славян с VII века до н. э. до IX века н. э. То есть налицо древнейшее письменное свидетельство существования у восточных славян развитой самостоятельной древней культуры, ровесницы греков и этрусков. Больше того, речь должна была бы идти еще и о самом древнем памятнике славянской письменности — более раннем, чем самые старые археологические находки. Что за радость для родноверов и прочих неоязычников! Но где же сами таблички? Как было возможно им сохраниться? А если они сохранились, почему никто, кроме Миролюбова, их не видел? Отчего не было сделано четких фотографий каждой их них? Почему текст в публикациях из «Жар-птицы» и в машинописи Миролюбова не совпадает, зато некоторые фрагменты Велесовой книги напоминают ранние сочинения Миролюбова? На все эти вопросы ни Миролюбов, ни Кур не дали ответов. Но они, в общем-то были и не нужны, потому что язык книги все сказал за них: в отличие от «Слова о полу Игореве», в подлинности которого у ученых было немало сомнений, Велесова книга не выдерживает даже поверхностного анализа с использованием научных методов сравнительного-исторического языкознания (а «Слово» — как, доказал А. Зализняк, выдерживает даже самую тщательную проверку). Перечисление всех ошибок фальсификаторов заняло бы уйму места. Достаточно сказать, что язык книги не подчиняется никаким правилам ни в части грамматики, ни в части фонетики, ни в части этимологии — таким образом, это вообще не естественный язык.

Единственное фото единственной таблички на поверку оказалось снимком прорисовки. Почему, ведь в первой половине XX века в Западной Европе уже существовали методы фотофиксации артефактов в высоком качестве? Впрочем, какая разница, если сам текст был написан человеком, не имевшим понятия о истории и законах развития славянских языков, но знакомым поверхностно с их словарем и фонетикой образца первой половины XX века, а также с церковнославянским.

Лютневая музыка для советского слушателя

Если можно с разной степенью искусности подделывать картины и тексты, то почему бы не поступить так же с музыкальными произведениями? Отличная идея — и это делалось, в том числе в нашей стране. В 1970 году Всесоюзная фирма грампластинок «Мелодия» выпустила альбом под названием «Лютневая музыка XVI–XVII вв.» — на нем гитарист и лютнист Владимир Вавилов исполнял на лютне в сопровождении еще нескольких музыкантов то, что на конверте пластинки было названо произведениями европейских композиторов, а также старинными английскими и французскими песнями без установленного авторства. Диск приобрел большую популярность и был несколько раз переиздан, а мелодии, впервые представленные широкой публике именно на нем, стали хорошо известны отечественным слушателям — как «Зеленые рукава» или «Канцона» Франческо да Милано, спустя несколько лет превратившаяся в песню «Город золотой». Тем интереснее что и она, и все прочие сочинения на диске, за вычетом тех же «Зеленых рукавов» и народной «Спандольетты», были сочинены лично Владимиром Вавиловым и к указанным авторам — Франческо да Милано, Винченцо Галилеи, Гансу Нейзидлеру и прочим — не имели решительно никакого отношения.

Как это выяснилось? Сначала музыковеды обратили внимание на то, как написаны произведения: коротко говоря, 400 лет назад музыку так не писали. Затем оказалось, что указанных произведений нет в ни в одном каталоге перечисленных авторов. В конце концов, родственники Вавилова, не дожившего и до пятидесяти, умершего всего через пару лет после выхода пластинки, подтвердили: да, тот написал мелодии сам, а за старинные выдал их с тем, чтобы они были изданы. Дело в том, что шанса издать записи своих сочинений под собственным именем у композитора, не имевшего высшего музыкального и тем более композиторского образования, в Советском Союзе не было.

Интересно, что это — не первая в СССР музыкальная мистификация, были и более масштабные. Так, в 1948 году советский композитор Михаил Гольдштейн обнародовал якобы обнаруженную им в архивах (а на самом деле сочиненную от начала и до конца) Симфонию № 21 композитора Николая Овсянико-Куликовского (1768–1846) херсонского помещика и владельца крепостного театра (годы жизни и детали биографии выдуманы Гольдшейном). Находка пришлась как нельзя кстати: в советской культуре по идеологическим соображениям тогда были востребованы сочинения, доказывавшие самостоятельность и независимость русской культуры от европейской и ее связь с народным творчеством (в симфонии использовались украинские народные мелодии). Мистификацию опознали не сразу — она была разоблачено только спустя десять лет, а до того симфония исполнялась и записывалась большими оркестрами. Зачем Гольдштейну это понадобилось? По-видимому, чтобы проучить советских музыкальных критиков.

Грустная сказка для любителей фортепьяно

Прикрываться именами великих умерших классиков ради собственной творческой реализации, материального обогащения или мести критикам — дело относительно безопасное. А вот поступать таким же образом в отношении работ современников, особенно в последние десятилетия, когда интернет открыл массу возможностей для поиска информации и сделал ее общедоступной, гораздо сложнее. Интересный пример того, как это бывает, представляет нам случай пианистки Джойс Хатто, под именем которой выпускались десятки записей современных классических музыкантов.

Родившаяся в 1928 году в Англии, Хатто начала исполнительскую карьеру в 1950-е, но не снискала признания публики и критиков, в 1956-м вышла за муж за продюсера и владельца звукозаписывающей компании Уильяма Барринтона-Купа, стала преподавателем и в 1976-м оставила сцену и уехала в провинцию. Уже на рубеже веков в продаже стали появляться диски с произведениями широкого круга авторов — от Моцарта до Мессиана, — записанные, как следовало из надписей на обложках, ею сольно и в сопровождении оркестра. Работы поразили и профессионалов, и любителей: давно болевшая к тому моменту раком Хатто, оказывается, делала в домашней студии великолепные записи, поражавшие виртуозностью, оригинальностью интерпретации и глубиной проникновения в материал. Критики и слушатели рассыпались в похвалах и удивлялись, как это из ниоткуда вдруг явилось такое чудо.

Не известно, как долго бы это продолжалось, если бы один пользователь в начале 2007 года, через полгода после смерти Хатто, не открыл диск с Трансцендентальными этюдами Ференца Листа, якобы записанный Хатто, в приложении iTunes, которое умеет автоматически идентифицировать CD по продолжительности записи в целом, количеству треков и длине каждого из них. Приложение, проанализировав диск, определило его как запись другого пианиста — Ласло Шимона, и на слух их было почти не отличить. Пользователь написал об этом именитому музыкальному критику, тот решил провести расследование и вскоре обнаружил, что пресловутая запись Трансцендентальных этюдов — не единственная подделка такого рода в каталоге Хатто, насчитывавшем более 100 записей. Больше того, все записи, вышедшие на лейбле ее мужа в последние пару десятков лет ее жизни, были на самом деле записаны другими музыкантами и выпущены другими компаниями. Причем интересно, что подделаны были не только имя исполнителя, но и название оркестра, а его дирижер Рене Келер и вовсе никогда не существовал. Г-н Баррингтон-Куп, на которого сразу пали подозрения, поначалу пытался все отрицать, но затем признался, что действительно выдавал чужие записи за записи своей жены. Зачем? Чтобы облегчить ее страдания: к концу жизни болезнь измучила Хатто, она часто страдала от боли, а музыка, записанная, как убеждал ее муж, ею самой, помогала ей забыться.

На этой записи 1959 года Джойс Хатто действительно играет прелюдию ми-бемоль мажор С. В. Рахманинова — не гениально, но вполне прилично. По уверению Уильяма Баррингтона-Купа, он продал менее десяти тысяч CD с поддельными записями жены и не только не заработал на этом, но понес большие убытки. Интересно, что ни музыканты, у которых Баррингтон-Куп позаимствовал записи, ни их звукозаписывающие компании, не стали выдвигать исков против него. Знали ли сама Джойс Хатто обо всей этой истории, не известно. В 2012 году о пианистке сняли фильм «Влюбиться в мисс Хатто» (Loving Miss Hatto).

Одна семья для всей России

А это, пожалуй, самая масштабная и умопомрачительная подделка в нашей подборке: герой подделал не картины, не книги и не аудиозаписи, а историю целой семьи и десятки артефактов, связанных с крупнейшими именами в русской культуре и истории. Речь об Антонине Аркадьевиче Раменском — он создал комплексный миф, просуществовавший несколько десятилетий.

Раменский родился в 1913 году в Тверской губернии и до определенного момента вел вполне обычную жизнь русского, а затем советского человека на фоне войн, революций и строительства нового мира: окончил техникум, преподавал обществознание в фабрично-заводской школе-семилетке, затем перешел на работу комсомольским агитатором, в Великую Отечественную был политруком, после войны занимал кое-какие административно-руководящие посты, затем рано вышел на пенсию по состоянию здоровья... и тут началось самое интересное. Раменский стал предпринимать практические действия по популяризации создаваемого им мифа об «учительской династии Раменских», история которой поначалу насчитывала порядка двухсот лет. И пошел Антонин Аркадьевич сразу с козырей: в 1961-м объявил, что обнаружил в семейном архиве документы с надписями и пометками, сделанными рукой самого Владимира Ленина. Откуда? От родственников, знакомых с Ульяновыми.

Документы были представлены исследователям и журналистам, первые быстро внесли находки в каталоги ленинских артефактов, а вторые написали об «учительской династии» со слов ее потомка в крупнейшие советские издания — «Вечернюю Москву», «Огонек» и даже «Правду». Кто в Стране Советов был равновеликой Ленину фигурой? Александр Сергеевич Пушкин! И с ним, представьте, Раменские тоже были знакомы. А вот и русский перевод романа Вальтера Скотта «Айвенго», изданный в 1820-е (тогда он назывался «Ивангое») с автографами и рисунками самого Пушкина, подаренный одному из Раменских самим Солнцем русской поэзии. Мало? Вот вам еще полтора десятка артефактов — детская распашонка, полотенце, якобы вышитое няней Ариной Родионовной, детская чашка и прочие предметы, будто бы принадлежавшие поэту. Некоторые из них оказались в конце концов в витринах музеев. Ну, и конечно, к Пушкину всё это не имело никакого отношения, а надписи и рисунки на книге и вовсе были подделаны Раменским — как и представленные позднее артефакты, связанные с именами других государственных персон и деятелей культуры.

Интересно, что миф с течением лет разрастался: Раменский перепридумывал, углублял в прошлое и географически расширял семейную историю и в итоге дотянул генеалогическое древо аж до XV века и до Балканского полуострова. И его выдумки охотно принимались советской прессой, идеологами и даже учеными. Но именно масштаб мифа и привел к его развенчанию: когда в 1984-м, незадолго до смерти автора, была опубликована финальная версия семейной истории, историки не сдержались: невозможно, заговорили они, чтобы одна династия была связана с таким количеством лиц и событий русской истории и никак при этом не была известна широкому кругу профессионалов. Наконец, в 1998 году историк и архивист Владимир Козлов опубликовал работу, подытоживающую многолетнюю деятельность по разбору и развенчанию мифа Раменского. Зачем Раменскому это понадобилось? Вероятно, ради известности, восхищения, персональной пенсии, квартиры и других благ, которые могла дать советская власть тем, кто ей был выгоден и удобен. А может, это был акт писательского творчества или даже перформанс — длиною в пару десятков лет и с вовлечением большого числа участников. Как бы то ни было, хотя фальсификации Раменского уже много лет как разоблачены, миф о замечательной учительской династии жив и поныне и принимается многими за чистую монету.

Было ли в фальсификации Раменского хоть одно слово правды? Было, и не одно, но все же очень мало. Так, Антонин Аркадьевич действительно принадлежал к существовавшей со второй половине XIX века учительской семье из деревни Мологино Тверской губернии. Семья включала, помимо прочего, отца нашего героя Аркадия Николаевича (на фото вверху, сделанном в 1910 году, он стоит в центре; отец, кстати, застал первые версии мифа и никогда их не опровергал) и деда Николая Пахомовича (на фото сидит). Двоюродный дед Антона Алексей Пахомович, возможно, был знаком с семьей Ульяновых, но дружбы с Владимиром Ильичом точно не водил.