Чужие, ставшие своими: 4 примера удачной акклиматизации животных

Морские черви

Одна из самых известных историй успешной акклиматизации связана, как ни странно, с переселением существа, никогда не служившего объектом охоты или рыбалки. В 1939–1941 годах в Каспийское море в три приема было перевезено 65 000 экземпляров морского червя нереиса разноцветного.

Этот обитатель Черного и Азовского морей почти всю свою жизнь проводит, зарывшись в ил или песок и поедая детрит — мелкие органические частицы самого разного происхождения. Тем самым нереис наряду с другими илоедами выполняет малозаметную, но довольно важную функцию в сообществе морских организмов, разлагая остатки и таким образом возвращая в биологический круговорот выпавшую из него часть живого вещества.

Но идея переселения черноморского червя возникла не потому, что в Каспии некому было поедать донную органику. К этому времени уже было известно, что нереис — один из главных кормов азово-черноморского стада осетровых рыб. По замыслу видного советского зоолога Льва Зенкевича, акклиматизация его в Каспии должна была увеличить кормовую базу осетровых, а значит, и будущие уловы ценнейшей рыбы.

Несмотря на господствовавший тогда оптимизм по части «преобразования природы», идея была отнюдь не всеми специалистами воспринята с энтузиазмом. Некоторые ученые, среди которых был один из лучших знатоков фауны Каспия, ихтиолог Николай Лебедев, не без оснований полагали, что влияние даже хорошо изученного вида на экосистему, в которой его прежде не было, может оказаться непредсказуемым.

Тем не менее нереис, завезенный на север Каспия, в считанные годы расселился по всей его акватории. Несколько позже, в 1947–1948 годах, к нему добавился «земляк» — двустворчатый моллюск синдесмия.

Нереис и синдесмия стали основным кормом осетра и севрюги и остаются им по сей день. Правда, каспийским осетровым расширение кормовой базы не принесло процветания: уловы, поднявшиеся более чем втрое в первые десятилетия после вселения черноморских «деликатесов», затем начали неуклонно падать, и сейчас осетровое стадо Каспийского моря находится на грани полного истребления.

Но причина этого не недостаток кормов, а масштабное гидростроительство (одна только плотина Волгоградской ГЭС отсекла от моря около 80% волжских нерестилищ) и хищнический вылов, пик которого пришелся на 1990–2000-е годы из-за ослабления государственного контроля за промыслом.

Саму же акклиматизацию можно признать вполне успешной: виды-вселенцы прижились на новом месте, численность их после первоначальных колебаний стабилизировалась. А самое главное — их появление в Каспии не привело к разрушению экосистемы моря.

Правда, уже в 1950-е годы было отмечено снижение численности коренных каспийских детритоедов (в этой роли здесь до появления нереиса выступали личинки комаров-звонцов, известные всем рыболовам и аквариумистам под названием «мотыль», а в более соленых частях моря — мелкие черви и ракообразные), а также моллюсков-фильтраторов.

Но это было неизбежно: от вселения нереиса и синдесмии органики в Каспии не прибавилось, и, значит, то, что съедают они, не достается кому-то другому. Однако ни одного из своих конкурентов черноморские пришельцы не довели до полного исчезновения, всего лишь поделили с ними ресурсы.

Енотовидная собака

Одним из главных объектов акклиматизационного бума стала дальневосточная енотовидная собака. В 1929–1955 годах она была расселена на огромной территории — от Прибалтики и Карпат до Якутии и от Кольского полуострова до Закавказья и Средней Азии.

Попытки акклиматизации уссурийского енота в Сибири, Средней Азии и на Европейском Севере оказались безуспешными, но в умеренной зоне европейской части страны этот зверь успешно прижился, создав огромный ареал, а затем уже самостоятельно расселился в страны Восточной Европы.

Превращение енотовидной собаки в массовый вид средней полосы поначалу изрядно напугало не только экологов, но даже охотоведов-практиков. Вид, у себя на родине питающийся в основном грызунами, амфибиями и беспозвоночными, на новом месте успешно освоил новый ресурс: основной добычей енотовидок в весенне-летние месяцы стали яйца и птенцы птиц, гнездящихся на земле.

В некоторых районах собаки подчистую уничтожали гнезда тетеревиных и водоплавающих. Спохватившись, многие охотхозяйства попытались избавиться от чересчур бойкого пришельца, но это оказалось не так просто: енотовидка размножалась быстрее, чем ее успевали отстреливать. А если охотникам все же удавалось снизить ее численность, то на освободившиеся места приходил молодняк с соседних территорий.

Однако в 1980-е годы работы советских и европейских зоологов показали, что ущерб, наносимый енотовидной собакой, со временем уменьшается и уже не угрожает существованию тетеревов и уток. Численность самого зверя тоже стабилизировалась, он установил определенные отношения (пищевые, конкурентные и т. д.) с местными видами и в целом неплохо вписался в восточноевропейские ландшафты.

Почему в одних случаях происходит так, а в других пришлый вид либо быстро исчезает, либо обваливает местную экосистему? Почему акклиматизация енотовидной собаки в Восточной Европе оказалась успешной, а в Сибири и Средней Азии нет?

Известный российский зоогеограф Евгений Шварц, анализируя этот пример, обращает внимание на то, что енотовидные собаки, расселенные в европейской части СССР, по сути дела, вернулись к себе домой. Всего каких-то пару миллионов лет назад енотовидки — точнее, их непосредственные предки — водились от Испании до Приазовья.

Наступающий ледник разорвал надвое зону лесов, загнав ее обитателей на противоположные края Евразии. Но популяции лесных зверей, отброшенные к тихоокеанскому побережью, могли отступать вдоль него сколь угодно далеко. А их западные собратья оказались запертыми в гигантской ловушке Европы и в конце концов вымерли.

Дело, конечно, не в восстановлении исторической справедливости. Завезенные в Европу енотовидки попали в экосистему, сложившуюся с участием их непосредственных предков и сохранившую потенциальное место для них. Понадобились считанные десятилетия, чтобы птицы, гнездящиеся на земле, «вспомнили» поведенческие способы защиты от вернувшегося хищника, такие как маскировка гнезд и устройство их в недоступных для него местах.

Быстро приспособились к поведению возвращенца как его жертвы, так и конкуренты, естественные враги, паразиты и даже возбудители болезней.

То же самое произошло, видимо, и с другим дальневосточным репатриантом — пятнистым оленем, также успешно акклиматизированным в европейской части СССР и ряде стран Европы. Аналогичные причины обеспечили стремительное и в то же время удивительно мирное расселение в Северной Америке одичавших европейских лошадей: мустанги вернулись в те места, где всего за 12 000–15 000 лет до этого в изобилии водились их ближайшие родичи.

Таким образом, по-настоящему успешные акклиматизации чаще всего оказываются реакклиматизациями — возвращением вида в места, где он исторически недавно обитал. Хотя бывает и по-другому.

Дальневосточные рыбы

В 1950–1960-е годы советское водное хозяйство в Средней Азии столкнулось с неожиданной проблемой: мощные оросительные каналы, не успев превратить пустыни в цветущие сады, сами зарастали разнообразной водной растительностью — камышом, тростником, рогозом, рдестом.

Это сильно замедляло движение воды в канале, увеличивая и без того немалые потери на испарение и просачивание в почву. Кроме того, медленно текущая вода под жарким солнцем часто «зацветала» из-за размножения микроскопических водорослей (фитопланктона).

Для борьбы с этими напастями в каналы и водохранилища стали выпускать дальневосточных рыб — толстолобика и белого амура. Родина их — Восточная Азия, в том числе Амур и его притоки. Оба питаются растениями, но разными.

Толстолобик своим жаберным аппаратом (напоминающим по конструкции цедильный аппарат усатых китов) отфильтровывает из окружающей воды фитопланктон. Белый амур скусывает и перетирает мощными глоточными зубами крупные водные растения, а при случае может пощипать обычной травки на затопленном лугу.

При этом обе рыбы отличаются изрядной прожорливостью и, несмотря на низкокалорийную диету, в теплой воде и при обилии корма быстро растут. Толстолобик может вырасти до 16–20 кг, а белый амур — вдвое больше.

Травоядные рыбы действительно взяли под контроль водную растительность (хотя, конечно, не могли очистить от нее каналы полностью), да к тому же оказалось, что по гастрономическим качествам они не уступают своему близкому родичу — карпу. Трудности возникли разве что с размножением: у себя на родине обе рыбы мечут икру на мелководьях во время разлива, которого на среднеазиатских реках (а тем более на каналах) не бывает.

Но через некоторое время в бассейнах Сырдарьи, Амударьи, Или, Мургаба стала попадаться молодь толстолобика и белого амура — рыбы научились нереститься прямо в реках и каналах. Опыт оказался настолько удачным, что вскоре толстолобиков и белых амуров завезли в низовья Волги, на Кубань, Днепр и даже Дунай. В некоторых из этих рек со временем тоже появились размножающиеся формы.

В 1970-х годах толстолобик (под именем азиатского серебряного карпа) был завезен с Тайваня в США для борьбы с зацветанием рыбных прудов. С возложенной на него задачей он справился успешно, но какое-то количество рыб сумело просочиться в естественные водоемы (это своего рода закон пресноводной аквакультуры: все, что живет в пруду, рано или поздно окажется в ближайшей реке). Сегодня азиатский карп населяет изрядную часть бассейна Миссури и уже преодолел водораздел, отделяющий его от Великих озер.

Подводить итоги победного шествия травоядных рыб пока рано, но даже там, где они живут уже почти полвека, никакой экологической катастрофы их акклиматизация вроде бы не вызвала. Отчасти это можно объяснить тем, что в первую очередь рыб вселяли в заведомо несбалансированные, находящиеся в процессе становления экосистемы.

Обитатели каналов и прудов не «притерты» друг к другу совместной эволюцией — проще говоря, они все такие же чужаки, как и специально привезенные человеком рыбы. И неудивительно, что экологически пластичные виды, вовремя попав в такую «горячую точку», заняли в ней важное место.

Однако Амударья или Миссури — не только что прорытый канал, их экосистемы давно сложились. Каким образом пришельцам удалось встроиться в них, не причинив заметных разрушений?

В отношении белого амура можно предположить, что он сам создал себе нишу, используя ресурс, на который до его появления никто из аборигенов всерьез не претендовал. Но толстолобик питается фитопланктоном, на котором основаны все пищевые цепочки в водоеме. Казалось бы, у него просто не может не быть конкурентов.

Однако непосредственным поеданием фитопланктона заняты обычно мельчайшие беспозвоночные, а они крупной рыбе не конкуренты. Рыба-фильтратор никогда не сможет размножаться быстрее, чем дафнии и коловратки, а если они слишком сильно размножатся, толстолобик попросту включит их в свое меню.

И все же относить акклиматизацию толстолобика и белого амура к безусловным успехам пока рано. Изменения, вносимые видом-вселенцем в экосистему, могут долгое время оставаться почти незаметными.

Ондатра — есть одно «но»

Во множестве книг и статей об акклиматизации в качестве безусловно успешного проекта приводится акклиматизация в СССР ондатры. Действительно, этот американский околоводный грызун ввозился в страну в астрономических количествах: из полумиллиона особей всех видов млекопитающих, выпущенных в природу в ходе акклиматизационных проектов в 1922–1977 годах, 330 000 составляли ондатры.

Усилия не пропали даром: ондатра заняла огромный ареал (значительно больше ее исходного в Северной Америке) от Приморья до Балтики и от Туркестана до Баренцева моря, а затем уже «своим ходом» проникла в Западную Европу.

На всем этом огромном пространстве она включилась в систему экологических связей, а в ряде регионов стала основой пушного промысла. При этом она вроде бы ничего не порушила и никого не вытеснила: ее повсеместное распространение и высокая численность не помешали даже восстановлению ее наиболее вероятного потенциального конкурента — европейского бобра, в 1960–1990-х годах вернувшего себе почти все прежние владения.

«Но» обнаруживается, только если сравнить два рядовых исследования спектра питания ондатры, выполненных в одном и том же сибирском заповеднике с интервалом в несколько десятилетий.

В каждом приводятся длинные списки погрызенных растений, разбитые на разные категории — в зависимости от того, какую роль они играют в меню зверька. При сравнении выясняется: растения, которые в 1940-х числились «изредка повреждаемыми», к 1990-м перекочевали в разряд «основных кормов». А те, что были основными кормами в 1940-е, в работе 1990-х не упоминаются вовсе. Зато их можно найти в списке редких и исчезающих видов того же заповедника, хотя полвека назад они были здесь вполне обычны…

За прошедшие годы накопилось немало подобных фактов, свидетельствующих, что присутствие ондатры незаметно, но неотвратимо меняет состав растительности вокруг заселенных ею водоемов. К каким последствиям это приведет в будущем, сказать никто не берется. Слишком уж много в истории акклиматизации примеров, когда вселившийся вид оказывался в роли медведя из сказки «Теремок».