Как австрийцы с русскими поссорились: кампания 1799 года

В конце 1798 года Французская республика внушала очень большие опасения всем своим соседям. Начиная с 1792 года, после множества побед революционной армии, Франция установила контроль над Бельгией, Голландией, Швейцарией и Италией. Французские гарнизоны стояли на Ионических островах, в Египте и Палестине. Призрак гегемонии Парижа вновь замаячил над Европой, как и сто лет назад.

Разумеется, агрессия вызвала появление антифранцузской коалиции — уже второй по счёту. В неё вошли Австрия, Россия, Великобритания, Турция и множество других государств помельче. Большая война 1799 года началась.

План союзников включал несколько направлений ударов, основными из которых были Рейн и Северная Италия. Хотя бо́льшую часть полевых войск предоставила Австрия, а флота — Англия, русская армия и флот приняли в кампании 1799 года самое активное участие. И главным стало не число полков, отправленных в заграничные походы, а военное руководство Суворова, который в те годы был, пожалуй, самым прославленным среди европейских полководцев.

От Мюнхена до Вены раздавались самые настойчивые просьбы — поставить во главе армии Суворова. Так и получилось: в апреле Суворов прибыл в Верону и возглавил решительное наступление на Милан — главный город Северной Италии.

Притязания Вены против интересов Петербурга

Всего за пять месяцев союзники разгромили основные силы противника в Италии, был захвачен Рим, взят Неаполь. Но уже к августу 1799 года отношения австрийцев и русских успели изрядно испортиться. Начало было положено политическими махинациями венского двора, который тянул с признанием русского императора Павла I сувереном Мальтийского ордена и передачей ему регалий великого магистра. Регалии в Австрию увёз низложенный фон Гомпеш — прежний глава ордена. Затем австрийцы не без основания усмотрели угрозу своим интересам в Италии и Германии со стороны русской внешней политики.

Вена надеялась получить компенсацию за предыдущие неудачи в Италии, которую ещё предстояло захватить и подчинить. В то время как Россия собиралась восстановить итальянские государства, Австрия планировала наложить на эти земли свою руку.

Интересы Санкт-Петербурга были вполне очевидны: российский флот получает военную базу на Мальте и возможность осуществлять «проекцию силы» на Италию, которая после этого переходит в русскую сферу влияния.

Австрийцы этому решительно противились — итальянские земли они считали своей законной добычей. Но позиция русских дипломатов была сильнее с точки зрения морали. Ведь Суворов пришёл в Италию, чтобы освободить её народ от иноземных захватчиков и вернуть власть законным правителям. А Вена всеми способами пыталась помешать восстановлению Сардинского королевства, что было публично объявлено главной задачей Итальянского похода.

Из Австрии пришёл императорский рескрипт отменить декларацию о восстановлении Пьемонта, куда управляющим уже был отправлен имперский комиссар граф Кончини. Суворов, зависящий от австрийской системы снабжения, был вынужден подчиниться. Но король Сардинии в это же время начал переговоры с императором Павлом I, который заверил его, что Российская империя не допустит захвата Пьемонта австрийцами. Тайная дипломатия Санкт-Петербурга так разозлила Вену, что России пришлось «сдать назад». Но от планов возвращения сардинского короля она не отказалась, а лишь объявила, что они «несколько преждевременны».

В целом получается обычная такая схватка двух сильных хищников, в которой Россия взяла на себя самую выгодную роль — «освободительницы» — и неизменно оказывалась в самом выигрышном положении.

Тучи сгущаются

Складывалась картина, крайне далёкая от привычного изображения русской политики из кинематографа, учебников и популярной литературы в виде этакого ни на чём не основанного альтруизма. Дескать русские проливали свою кровь только ради того, чтобы в Турин вернулся король Карл-Эммануил IV.

Кстати, сардинский король, пользуясь бездействием (больше похожим на негласную поддержку) русских, по-прежнему продолжал собирать в Пьемонте ополчение, а его наместник граф Сен-Андре пытался распоряжаться на освобождённой территории.

В августе австрийский император Франц направил Суворову очень раздражённое ультимативное по тону письмо, в котором сообщал: «Не могу понять, каким образом король Сардинский считает себя в праве без Моего предварительного соизволения назначать наместника в страну, которая Моею армией исторгнута у неприятеля и ею же ныне занята».

Вслед за этим Франц запретил Суворову принимать звание фельдмаршала Сардинской армии, с великолепным объяснением — нельзя принять звание армии, которой не существует и существовать не должно.

Всё стало ещё хуже, когда королева Мария-Каролина — истинная правительница Неаполя и Сицилии, — видя явные посягательства австрийцев на итальянские земли, решила, что поддержки старых союзников англичан может быть недостаточно. В разговоре с русским представителем она обратилась к Павлу I как к единственному защитнику итальянского суверенитета от посягательств венского двора.

В результате итальянский полуостров грозил уйти из рук императора Франца в руки Павла I.

Повоевали — и будет

Борьба за влияние в Германии и Италии быстро расстроила союзные отношения Вены и Санкт-Петербурга.

После того как Суворов и его корпус приняли участие в завоевании Ломбардии и Пьемонта, для русской армии дело было сделано — она должна была уйти. С остатками французских войск, которые отступили к Ривьере и заняли оборону на пути во Францию, австрийцы рассчитывали разделаться самостоятельно.

Русские союзники стали для австрийцев хуже врагов. Они, по мнению Франца, коварно действуя за спиной Австрии, собрались отобрать у неё и поддержку мелких германских князей, и Италию.

Нельзя отрицать, что формально венский двор был совершенно прав. И, одновременно, нельзя не восхититься виртуозностью русской дипломатии, которая буквально из ничего на протяжении всего нескольких лет создала огромный задел для будущей гегемонии Российской империи в Европе. У Павла были далеко идущие планы, в которых он видел себя лидером всего христианского мира. Русский император шёл к реализации своих замыслов с характерными для него настойчивостью, упорством и тонким политическим искусством.

В июле 1799 года Павел предложил всем главам коалиции собраться на конгресс в Санкт-Петербурге и договориться о контурах будущего мира на условиях сохранения прежних границ и принципов государственного суверенитета. Тут уже не только в Вене, но и в Лондоне поняли: русские собираются диктовать свою волю всему миру. И будут использовать для этого не только армию и флот, но и средства «мягкой силы» — ту моральную позицию, которую Россия успела занять в качестве «спасительницы Европы».

Великобритания с ответом тянула, а Австрия категорически отказалась принимать участие в конгрессе. Да ещё и напомнила Павлу, что при последнем разделе Польши Габсбурги получили меньшую долю в расчёте на будущее вознаграждение за счёт Баварии и Италии, в чём теперь Петербург чинит им явные препятствия. Подобные заявления в переводе с языка дипломатов означали одно — «повоевали вместе, и будет».

Павла I несговорчивость Франца очень огорчила, так что он немедленно издал рескрипт, отправленный Суворову. «Хочет ли Австрия одна бороться с врагом?», — риторически вопрошал русский император.

Австрийцы торжествовали, считая, что вывели русских из игры и развязали себе руки в Италии. Чем подписали приговор не только кампании 1799 года, но и всей Второй антифранцузской коалиции. Но желание Вены уязвить Россию было сильнее — да успехи в Италии, казалось, будут вечными, а от русских войск уже ничего не зависит.

Так начался Швейцарский поход.