Как Британия в XIX веке аннексировала территорию Бирмы

В начале 1852 года генерал-губернатор Индии лорд Дальхаузи записал в Лондон, что правительство Индии, то есть – его собственное, не может «демонстрировать уступки или сохранять надежду на поддержание мира и повиновения среди бесчисленных принцев и народов, населяющих обширные пределы империи, если хотя бы единожды выразит сомнение в абсолютном превосходстве своего оружия и в своей неизменной решимости поднять его». Проще говоря, это была санкция на решение вопросы силовым путем. Уже 15 марта 1852 года все тот же лорд Дальхаузи направил королю Бирмы ультиматум, а 14 апреля британские войска штурмом взяли Рангун.

Бирманцы, впрочем, не собирались так просто сдаваться англичанам, и в том же Рангуне развернулись упорные уличные бои, эпицентр которых приходился на окрестности роскошной пагоды Шведагон, известной своими золотыми куполами. Тем не менее, в итоге бирманские войска были выбиты из столицы и отступили на север. В декабре того же 1852 года Дальхаузи официально уведомил короля Бирмы о том, что намерен аннексировать провинцию Пегу (Нижняя Бирма), а если у того хватит глупости против этого возражать – англичане захватят вообще всю страну.

20 января 1853 года провинция Пегу официально перешла под британское владычество и стала частью Британской Индии. На этом та короткая война и закончилась, хотя вооруженные столкновения между бирманцами и английскими солдатами вспыхивали до конца XIX века.

Среди офицеров, прибывших в Бирму в поисках военной славы, был и молодой Гарнет Уолсли (1833 – 1913) – он получил назначение спустя несколько месяцев после аннексии, поэтому к официальным боевым действиям, к своему большому огорчению, опоздал. Семья Уолсли была бедной и не могла позволить себе приобрести офицерский патент для сына, однако, его отец и дед имели за плечами заслуженные армейские карьеры, поэтому попросили за юношу перед самим герцогом Веллингтоном, и тот произвел юношу в офицеры в возрасте 18 лет.

Прибыв в Бирму и узнав, что война, в общем-то, закончилась, молодой человек не на шутку расстроился, однако, как показали дальнейшие события, загрустил он явно раньше срока. Король принял условия британской стороны, однако нашлось немало «полевых командиров», продолжавших вести партизанскую войну против англичан. Самым известным из них был некий Мьят Тун – удачливый военачальник, сумевший нанести британским войскам ряд болезненных поражений. Британское командование, у которого Мьят сидел уже в печенках, подготовило военную экспедицию под началом бригадного генерала сэра Джона Чипа из Бенгальского инженерного корпуса для его устранения. Этот небольшой отряд численностью чуть более тысячи человек примерно поровну состоял из европейских солдат и сипаев.

Хотя в армии Ост-Индской компании имелось несколько полков, состоявших из белых европейских солдат, большинство не-туземных частей в Азии были так называемыми «солдатами королевы» - то есть частями британской регулярной армии, находившимися в оперативном подчинении у правительства Индии. Офицеры королевских полков, как правило, смотрели на офицеров войск Ост-Индской компании сверху вниз и всячески подчеркивали свое превосходство. Гарнет Уолсли впоследствии описал это: «Армия королевы имела глупую и горделивую привычку носить в Индии то же, что они привыкли носить дома. В этом случае [в Бирме] единственное отличие было в брюках, которые были выкрашены в обычный для Индии синий цвет, а также в том, что мы наматывали на наши уставные фуражки несколько ярдов легкой ткани того же цвета. На нас были надеты обычные тканевые мундиры с пуговицами до самого подбородка и обычные белые перчатки из оленьей кожи. Может ли какой-нибудь наряд, за исключением стального доспеха, быть более абсурдным в подобной местности? Офицеры Ост-Индской компании благоразумно носили добротные шлемы, обмотанные достаточным количеством ткани, и в просторные хлопковые куртки. В качестве большого послабления и вопреки королевскому уставу, нашим парням сообщили, что им не нужно больше носить их жесткие кожаные стоячие воротники. Новобранцы встретили новость с облегчением, но большинство старых солдат не спешили расставаться с воротниками, утверждая, что те защищают заднюю часть шеи от солнца и держат ее в прохладе. Я полагаю, что лишь сила привычки заставляла их так думать».

Столь пестро одетые, войска генерала Чипа выступили из Рангуна в начале марта 1853 года, погрузились речные пароходы и двинулись вверх по течению Иравади. Путешествие выдалось малоприятным – солдаты сгрудились на палубах как сельди в бочке, мокли под тропическими ливнями и подвергались постоянным налетам огромных туч москитов. Но, как показало время, это были еще не самое худшее из того, что англичанам предстояло повстречать на реке. Небольшие бамбуковые плотики величественно проплывали по мутным водам параллельно движению кораблей, позволяя рассмотреть привязанные к ним раздутые, гниющие тела врагов Мьят Туна.

Через несколько дней британский отряд высадился на берег и двинулся в сторону вражеского логова. По пути англичане напоролись на засаду, произошла короткая стычка, и юный Гарнет Уолсли впервые увидел труп убитого в сражении врага: «В тот момент я не чувствовал особого возбуждения, и по этой причине ощущал себя весьма скверно».

Под вечер их первого дня на берегу, англичане разбили бивуак вблизи ручья, к которому тут же отправились бойцы из «Мадрасских саперов», чтобы сделать несколько плотов. На другой стороне ручья затаились партизаны Мьят Туна, которые, едва завидев противника, тут же открыли огонь. Звуки стрельбы были хорошо слышны в английском лагере, и Уолсли отправился к ручью, желая проверить себя и узнать, что он почувствует, оказавшись под вражеским огнем. Прибежав на место событий, он застал такую картину - группа британских ракетчиков открыла по бирманцам огонь со своего берега ручья, однако волы, нагруженные саперным инвентарем, насмерть перепугались от звука, издаваемого ракетами, и бросились врассыпную. Уолсли, впервые оказавшийся в подобном бардаке, метнулся в укрытие, спрятавшись за ящиками. Старый солдат, наблюдавший его маневр, крикнул ему, желая ободрить юного офицера: «Ничего, сэр, скоро вы привыкнете к подобному!».

Двенадцать долгих и изнурительных дней британцы шли через джунгли, стоически борясь с москитами и холерой. Наконец, они достигли крепости Мьят Туна, которая представляла собой хорошо укрепленную деревню. Была отдана команда атаковать, однако сипаи из 67-го Бенгальского туземного полка попадали наземь вместо того, чтобы штурмовать укрепление. Взбешенный Уолсли, преисполненный столь свойственного юношам запала, ударил одного из бенгальских офицеров, когда тот пробегал мимо него. Сикхи из 4-го туземного полка, напротив, продемонстрировали завидную стойкость и дисциплину – покорив их государство британцы трезво рассудили, что было бы неслыханно глупостью разбрасываться такими ценными кадрами, и принялись активно вербовать воинственных сикхов в армию Британской Индии. По словам Уолсли, сикхи «были примером огромной смелости для всех присутствующих».

И все же первая атака на позиции Мьят Туна не удалась. Когда Чип отдал приказ готовиться к штурму, Уолсли и другой молодой офицер вышли вперед и вызвались вести солдат на приступ. Позже молодой офицер записал в дневнике: «Это было именно то, чего я так жаждал». Уже много лет спустя, когда Гарнет Уолсли станет заслуженным ветераном, убеленным сединами, его спросят, боялся ли он, когда отправлялся в бой. Он отвечал: «Я могу честно сказать, что кое-чего я боялся до глубины души – это был страх умереть, не сделав себе имя, которое я всегда наделся заслужить с дозволения милосердного Господа».

Собрав вокруг себя солдат, Уолсли повел их на штурм вражеских укреплений – бирманцы стреляли по наступавшим англичанам и сыпали проклятиями в их адрес. Уолсли же буквально распирало от восторга, однако вскоре и он был вынужден вернуться на грешную землю, причем – в буквальном смысле слова. Ведя солдат на штурм, он не заметил яму-ловушку, аккуратно прикрытую сверху, и ухнул в нее прямо на бегу. Удар был сильный, и юный офицер ненадолго потерял сознание, а когда пришел в себя и сумел выбраться наружу – обнаружил, что атака захлебнулась, и солдаты вернулись на исходные позиции. Несостоявшемуся триумфатору не оставалось ничего иного, кроме как, понурив голову, поплестись назад к своим.

Когда начали готовить повторный штурм, он вновь вызвался возглавить его. Уже много позже, сорок лет спустя, он вспоминал тот день: «Какой же это был восхитительный момент! Никто, будучи в здравии, не сможет представить, насколько сильным может быть удовольствие от всего этого. Во всем мире не найдется ничего, что могло бы сравниться или хотя бы приблизиться к этому яркому чувству гордости. Вы впервые живете и это ощущение всегда коротко, оно поднимается над всеми мелочными мыслями о себе, и на этот миг все ваше естество, душа и тело наслаждаются чувством истинной славы… Кровь словно закипает, разум объят пламенем. О, пусть мне снова выпадет надежда пережить такие ощущения! С тех пор я заслужил признание, и руководил тем, что в нашей маленькой армии называют битвами, и я знаю, чего стоит завоевать аплодисменты солдат. Но за долгую и насыщенную военную карьеру, когда мне уже доводилось в звании капитана вести собственную роту в атаку, я никогда более не испытывал такого же безрассудного и возвышенного наслаждения, и не чувствовал той радости, которую испытывал, когда бежал на вражеский частокол во главе небольшого отряда солдат, большинство из которых были такими же мальчишками, как и я сам».

На этот раз атака увенчалась успехом, однако Гарнету Уолсли не суждено было выйти из нее невредимым – неприятельская пуля попала ему в левое бедро и прошла навылет, заставив молодого офицера свалиться наземь. Понимая, что подняться уже не сможет, Уолсли продолжал, сидя на земле, ободрять своих солдат, крича и размахивая саблей. Вскоре деревня была взята. Эта битва стала последней в Бирме для Уолсли – его отправили домой залечивать рану, и в следующий раз в боевых действиях он поучаствует уже в Крыму, но это будет уже другая история.