На заре русского флота: как невежество и лень всему помешали

«Учиться, учиться, и ещё раз учиться…»

Как мы уже писали, прародитель русского военного флота Петр I создал в части инструкций для похода и боя сверхосторожный Морской устав, который с течением времени не изменялся и препятствовал активности и инициативности как капитанов, так и адмиралов.

Но все же, как говорится, «не уставом единым». Поскольку им проблемы русского флота совершенно не исчерпывались.

Пётр Великий, пытаясь преодолеть разрыв в образовании с Западной Европой, стал отсылать дворян учиться в европейские университеты; он же сделал и следующий важный шаг — создал Аттестационную комиссию, которая проверяла качество полученных во время учёбы знаний. Комиссию Пётр чаще всего возглавлял сам, и пример подобных экзаменов можно увидеть в фильме «Табачный капитан».

В 1762 году Пётр III издал «Манифест о вольности дворянства», согласно которому дворяне освобождались от обязательной учёбы в отечественных или зарубежных заведениях и могли учиться «на дому». Что касается Аттестационной комиссии — её отменили ещё раньше, при Екатерине I.

В результате и без того невысокий образовательный уровень русских дворян начал падать. Цари, чтобы хоть как-то увеличить количество образованных людей во власти, в большом количестве принимали на службу прибалтийских дворян и иностранцев.

Естественно, эта проблема была и на флоте, причём постоянно. Грубо говоря, не хватало профессиональных и образованных кадров. Так, в 1733 году, когда стало ясно, что к Данцигу придётся посылать Балтийский флот, правительство Анны Иоанновны поручило послу в Дании Головину срочно найти шесть опытных капитанов и лейтенантов и пообещать льготы тем из них, кто успеет прибыть в Россию до начала кампании.

Те же самые проблемы были и в царствование Екатерины II. Вот отрывок из её письма князю Потёмкину:

«К тебе Князь Василий Долгорукий везёт моё письмо, чрез которое тебя уведомляю, что имянитый Пауль Жонес (Джон Пол Джонс) хочет к нам войти в службу. А как я вижу, что приезд Кингсбергена весьма в даль тянется, и буде приедет, то приедет поздно, а быть может, что и вовсе не приедет, то я приказала Пауль Жонеса принять в службу и прямо поедет к Вам. Он у самих агличан слывётся вторым морским человеком: Адмирал Гов (Хау) — первый, а сей — второй. Он четырежды побил, быв у американцев, англичан.

Кингсбергена же постараюсь достать, но по причине того, во-первых, что он от Генеральных Штатов имеет лишь годовой отпуск, по конец которого он должен в мае явиться в Голландию (где имеет ращетное по Средиземному морю своей экспедиции дело) и потом взять увольнение, которое ещё неизвестно получит ли; также тестя своего Ван Гофта, которого хочет вывезти или на покое заставить жить, ибо боится, чтоб его за патриотизм не повесили на восьмидесятом году, из чего Вы сами увидите, что Кингсберген к весенним действиям никак не поспеет, а другой авось-либо доедет ранее первого».

Получалось, что вместо создания собственных профессиональных кадров в случае войны Россия вербовала «легионеров» из других флотов, которые по окончании военных действий возвращались к себе домой, — в русском флоте оставались единицы.

Как резюмировал морской министр России Павел Васильевич Чичагов, говоря о времени Екатерины II: «Несмотря на все усилия, направленные императрицей в течение всего этого времени на приобретение иностранных офицеров в русскую службу, на посылку в Англию молодых людей для изучения морской науки… все эти средства не были достаточны… чтобы поставить флот на один уровень с флотами других государств… Неведение со стороны капитанов и офицеров доходило до такой степени, что когда пришлось приготовить в первый раз корабли к бою, то многие офицеры и даже капитаны не имели об этом никакого понятия».

В море — как дома

Ещё одна проблема, заложенная географией, — замерзающие воды Финского залива, где навигация в XVIII–XIX веках была возможна с мая по сентябрь, то есть пять месяцев. Справедливости ради стоит сказать, что и в Англии в конце XVII–начале XVIII века флот уходил в октябре на «зимние квартиры» и начинал навигацию в марте, однако уже с Семилетней войны Роял Неви перешел на круглогодичные крейсерства во время военных действий.

К тому же, если британский Королевский флот был гордостью нации и на него выделялись деньги, сравнимые с армией, в России флот снабжался и финансировался по остаточному принципу, ибо приоритет был отдан армии. Для примера: при общих расходах в 35 миллионов рублей в 1770 году на флот потрачено меньше полутора миллионов. Армия обошлась в 12 миллионов.

Добавим сюда и просто нелюбовь русского дворянства к морю. Так, английский посланник Джон Джеффрис писал в 1719 году: «Не могу не отметить замечательного разговора, происходившего… между Царём и некоторыми старыми сановниками, недолюбливавшими его нововведений: знаю, говорил он, что вы чувствуете отвращение к Петербургу, что готовы поджечь и его, и флот, как только я помру, и возвратиться в вашу возлюбленную Москву, но пока живу — не отпущу вас отсюда и не дам забыть, что я Царь Петр Алексеевич».

Но может быть, позже ситуация изменилась? Да ничего подобного! Вот что писал Клаудиус Рондо в 1729-м: «Морское дело остаётся по-прежнему в пренебрежении, и большинство знатных русских, служивших во флоте, оставили эту службу…».

Дж. Макартней в 1766 году: «Усердие России к морскому делу ослабело с такой удивительной быстротой, что уже при Петре II князь Долгорукий составил указ, которым даже воспрещалось кораблестроение… Морская сила этой империи давно уже приходит в упадок и теперь значительно слабее, чем была при смерти Петра I. Адмиралтейство их находится в величайшем беспорядке. Их кораблестроители самонадеянны и невежественны; их матросы немногочисленны и не знают дисциплины; их офицеры ленивы, небрежны и равнодушны к службе».

А вот мемуары находившегося в 1814 году в России англичанина: «Сухопутные офицеры гордятся своими боевыми заслугами и отчётливо понимают и чувствуют своё значение и свой вес в стране. Моряки же работают как бы в полном сознании свой второстепенности, примирившись с мыслью, что среди различных проявлений военной мощи страны они занимают последнее место. При мне многие лейтенанты высказывали сожаление, что флоту будто бы не удалось увенчать лаврами, которые поставили бы их в одну линию с армией, а двое из них даже подумывали о переходе на военную службу, нисколько не жалея о том, что им придётся трубу и рупор переменить на шарф и плюмаж…».

Бедствия с последствиями

Итак, чтобы на море русские эскадры выступали удачно и активно, требовались сверхусилия, и не у многих русских адмиралов получалось работать с таким материалом.

Если выделять Ушакова, Сенявина, Грейга-старшего и Лазарева, нужно понимать, что именно они играли главную роль в достижениях своих подчинённых. Если адмирал был осторожен и непрофессионален — получались неудачи, по примеру произошедшего с кораблём «Всеволод» в августе 1808 года. Тогда всего два английских корабля (74-пушечники «Сантор» и «Имплекейбл») на виду у всего русского флота (восемь линейных кораблей, четыре фрегата, два корвета и 22 малых судна) били отставший русский 74-пушечник, взяли его на абордаж и сожгли. При этом русские имели в наличии два мастодонта — 130-пушечный «Благодать» и 100-пушечный «Гавриил».

Приказы адмирала Ханыкова помочь «Всеволоду» капитаны просто игнорировали — причём без каких-либо последствий для себя.

Такое случалось и раньше. В Гогландском сражении со шведами в 1788 году три русских корабля — 66-пушечный «Дерись» (командир — С. Г. Коковцев), 66-пушечный «Память Евстафия» (командир — А. Г. Баранов) и 74-пушечный «Иоанн Богослов» (командир — С. А. Вальронд) — не исполнили приказ командующего флотом Грейга возобновить сражение со шведами, не поддержали 74-пушечный корабль «Владислав» и спокойно смотрели, как шведы его расстреливают и захватывают. Грейг, несмотря на шестичасовой бой, приказал эскадре преследовать шведов и отбить «Владислав», однако корабли русского арьергарда сильно отстали, а авангард и центр были серьёзно повреждены.

В январе–феврале 1789 года Коковцев, Баранов и Вальронд, а так же командир арьергарда Мартын Фондезин попали под трибунал. В результате разбирательства Коковцева и Вальронда приговорили к смертной казни (Екатерина заменила эту кару на разжалование в матросы навечно), Баранова разжаловали в рядовые на месяц и потом уволили из флота, а Фондезина отозвали к портовым должностям.

При этом Екатерина заметила, что их всех четверых следовало бы повесить.И это было самое жестокое наказание! Сравните с британским флотом, где их без сомнения попросту казнили бы.

О противниках и победах

Но как же тогда побеждали на море? В конце концов, было же Эзельское сражение, былb Чесма, Тендра, Калиакрия, Выборгское сражение!

Действительно, всё это было.

Но стоит отметить важную вещь: у наших основных противников — флотов Швеции и Турции — всё было ещё хуже.

Чтобы понять причины русских побед, давайте кратко опишем особенности этих флотов.

Начнём со шведов. Финансирование флота для любой страны — величина конечная. Денег на всё не хватает, и всегда приходится решать, какие траты будут первоочередными, а что будет финансироваться по остаточному принципу.

Так вот, шведы сделали упор на корабли и корабельное строительство. Их корабли строились из хорошего выдержанного дерева, на зиму их, сняв мачты, загоняли в крытые ангары и т. д., поэтому шведские корабли, без шуток, служили по 30-60 лет. Но понятно, что такая система строительства и хранения была очень затратной. Поэтому в первую очередь шведы экономили на зарплатах матросам и на снабжении экипажей.

Шведский флот весь XVIII век сотрясали эпидемии, матросы недоедали и умирали в больших количествах. Например, по данным шведского историка Тенгберга, на шведской эскадре Томаса Райалина, пришедшей в район Архипелага Аспе в 1741 году, «было 729 умерших и 2000 больных; на адмиральском корабле („Ulrike Eleonora“) из 595 человек годных к службе было 227, а на „Finland“ из 400 не более 75».

В войну 1788–1790 годов уже упоминавшийся взятый в плен русский 74-пушечник «Владислав» сыграл роль эдакого троянского коня. Эпидемия тифа, начавшаяся среди русских пленных, перекинулась на весь шведский флот, который к апрелю 1789 года потерял до трети личного состава.

В 1808 году, после боя со «Всеволодом», на шведском флоте началась эпидемия цинги и тифа. Всего за месяц шведский флот потерял двух коммодоров, 14 капитанов, 53 офицера, и 5300 моряков. Ещё три тысячи моряков находились в лазаретах, и оставалось мало надежды, что они смогут поправиться. В результате шведам пришлось снять блокаду балтийского порта, где укрылся русский флот.

Шведские моряки по большей части были такими же рекрутами, как и русские, а шведские капитаны — такими же робкими и безынициативными.

Но если в России всё-таки принимались меры для нормального снабжения экипажей, повышался уровень медицины, старались хоть эпизодически проводить учения, то у шведов ничего подобного не было в помине. С 1777 по 1788 год шведский флот выходил в море на учения… три раза. Думаю, комментарии излишни.

А что же турки? Чтобы не быть голословным, просто приведу цитаты.

Французский представитель в Османской империи барон де Тотт: «Назначение в командиры судов было делом особой спекуляции, нисколько не казавшейся предосудительною. Так как многие искали этого назначения, то капудан-паша отдавал корабли тем, которые более платили за них, предоставляя им в свою очередь, продавать многие свои должности на судах, и от этого управление дошло до такого беспорядка, что морские силы Турции готовы были уничтожиться сами собою, без помощи неприятеля. Ежегодно небольшая эскадра их выходила только в летние месяцы в Архипелаг для собрания податей с жителей и притеснения их, или для крейсерства против пиратов в тех водах, и потому офицеры, не привыкшие к другого рода плаванию, чужды были всякой военной дисциплины, всяких правил и не имели никаких знаний и опытности».

Французский советник Вольней в 1780 году: «Турки… не пошли в морском деле далее понятий, существовавших сто лет назад, и с трудом умеют пользоваться компасом».

И далее: «Между турецкими морскими начальниками не найдётся ни одного, который имел бы малейшее понятие о навигации и морской тактике, никто не может получить командования над кораблём иначе, как заплатить за это известную сумму; причем предпочтение даётся тому, кто больше даст.

На турецких кораблях не существует никакого порядка, никакой дисциплины. Выдача продовольственных припасов неравномерна; отпуск воды не подчинён никаким правилам. Каждый ест особо, что и когда вздумается, и командиру судна невозможно определить, на какое время у него останется припасов и как долго он может держаться в море.

Из 24 линейных кораблей восемь не могут выйти в море по своей негодности; а остальные 16, хотя и новы, но вследствие небрежности их содержания долго прослужить не могут. Говоря вообще, невежество, беспорядок, кража и небрежность в морской турецкой администрации, заходят так далеко, что мы ни мало не сомневаемся в том, что ни один турецкий корабль не в состоянии внушить малейший страх неприятелю».

Ситуация эта была перманентной и не менялась и в XIX веке.

Адольфус Слейд, английский наёмник на турецком флоте, 1830-е годы: «Не берусь описывать ужасного беспорядка, между тысячею четырьмястами человек, говоривших на двадцати языках, в первое сделанное мною ученье. Они забавлялись им и шумели, но были послушны. Топчи-баши (старший артиллерийский офицер) усердно помогал мне в этом деле, и тростью вразумлял непонятливых…

Хотя люди и имели расположение к занятию, но лень преобладала так сильно, что я не мог делать ученья более одного раза в день, и то самое непродолжительное время. Они довольно хорошо выдвигали и вдвигали орудия, и не посылали уже ядра прежде картуза; но все я не мог приучить их затыкать запал: и как не убеждал в опасности подобного пренебрежения, но слова мои оставались тщетными и притом, по самой простой причине: человек, который должен был исполнять это, не мог испытать на себе важности последствий. „Всяк за себя, один Бог за всех“. Какое дело комендору, оторвёт ли руку или нет посылающему заряд. Впрочем это была безделица, на которой я не очень и настаивал, в сравнении с главным предметом ученья, а именно с прицеливанием; неспособность их в этом превосходила всякое вероятие».

Понятно, что такой противник русскому флоту, даже с его проблемами, был вполне по силам. Но как только приходилось мериться силами с флотами из «Первой лиги» — успехов ждать не приходилось.