Откуда берет начало стереотип о русском пьянстве

«Величайшее удовольствие русских — пьянство»

Любой национальный стереотип возникает в процессе знакомства народов друг с другом. Только так англичане могут узнать, что, оказывается, они чопорные, а итальянцы — обнаружить, что они импульсивные и громкие. Точно так же именно благодаря иностранцам русские поняли, что они лихо и очень много пьют.

О русском пьянстве европейцы писали с 16−17 веков. К примеру, немецкий путешественник Адам Олеарий (первая половина 17-го в.) рассказывал о выпивке на Руси так: «Порок пьянства так распространён у этого народа во всех сословиях, как у духовных, так и у светских лиц, у высоких и низких, мужчин и женщин, молодых и старых, что, если на улице видишь лежащих там и валяющихся в грязи пьяных, то не обращаешь внимания, до того всё это обыденно». Олеарий считал, что нигде не пьют так, как в Московии.

Похожее сообщение оставил и французский наёмник Жак Маржерет (начало 17-го в.): «Так как они не привержены к работе, но пристрастились к пьянству, как нельзя более. (…) Этому порочному пьянству безмерно предаются все подряд, как мужчины, так и женщины, девицы и дети; священнослужители так же или даже более чем другие». Вторил Олеарию и Маржерету и Жан Струис в 1668 г.: «Водку пьют мужчины и женщины в любое время. Пьют водку с перцем или без даже дети, не делая гримас, женщины тоже пьют не церемонясь, у всех на виду».

 С тех пор европейцы считали любовь к пьянству неотъемлемым качеством русского народа. Да и до сих пор водка — одна из первых ассоциаций с Россией наряду с балалайкой, шапкой-ушанкой, самоварами, медведями и ядерными ракетами. Многие путешественники, побывавшие в русских землях и знакомые с записками предшественников, находили подтверждение «пьяному» стереотипу и писали об этом: С. фон Герберштейн, П. Петрей, Н. Витсен и др. В 19-м веке миф о русском пьянстве стал уже непобедимым.

Важную роль в закреплении образа пьющего русского оказал автор известнейших в Европе записок «Россия в 1839 году» французский маркиз Астольф де Кюстин: «Величайшее удовольствие русских — пьянство, другими словами — забвение. Несчастные люди! Им нужно бредить, чтобы быть счастливыми. Но вот что характеризует добродушие русского народа: напившись, мужики становятся чувствительными и вместо того, чтобы угощать друг друга тумаками, по обычаю наших пьяниц, они плачут и целуются. Любопытная и странная нация! Она заслуживает лучшей участи».

Или вот ещё из записок де Кюстина: «Народ топит свою тоску в молчаливом пьянстве, высшие классы — в шумном разгуле».

В якобы свойственный русскому народу порок пьянства поверили (и верят до сих пор) и многие русские — стереотип алкоголизма вовсю распространяла отечественная культура 19−20 вв. С середины 19-го в. открывались общества трезвости, несколько раз боролась с пьянством в 20-м в. советская власть. У этих кампаний была и рациональная основа (к примеру, довольно высокая смертность от алкогольных отравлений — почему так происходило, скажем далее), но не только — и энтузиасты-трезвенники, и чиновники были убеждены, что народ пьёт непомерно, спивается. И это несмотря на то, что на самом деле всё это время пили русские меньше, чем большинство европейцев; в 1913 г. — по 3,14 литра в год на душу населения — в три раза меньше, чем англичане и немцы и в несколько раз меньше, чем итальянцы и французы.

Несдержанность, традиции и дипломатические нюансы

Есть несколько объяснений, почему вопреки статистике подушевого потребления спиртного в Европе именно русские получили ярлык горьких пьяниц.

В 16−17 вв. в России ещё даже не распространилась водка («хлебное вино»), народ пил в основном мёд, пиво и квас, сбитень и брагу. Далеко не каждый хоть раз пробовал и заморское вино. В 15-м в. это подмечали итальянские путешественники: «У них (т.е. русских — прим. автора) нет никаких вин, но они употребляют напиток из мёда» (А. Контарини); «Из напитков они употребляют пиво, сделанное чаще всего из ячменя, и мёд» (Г. Перкамота). Почему же европейцы позднее стали писать о пьянстве? Врали? Нет. Пьяных они действительно видели, и изрядно. Просто в силу обстоятельств сделали неправильный вывод, что выпивка — всенародная неутолимая страсть.

Во-первых, дело в том, что иностранцы (и особенно дипломаты) столкнулись с традициями русского пира, в значительной степени доживших и до 21-го в. Чем богаче угощение — и еда, и напитки, — тем больше уважил хозяин гостей, тем он гостеприимнее. Пир с иностранными гостями — совсем не то же самое, что обыденный приём пищи на Руси. На столе всего будет вдоволь, чтобы все мёд-пиво пили, да чтоб по усам текло. Сказывался и ритуальный характер выпивки на пиру (что сохранялось ещё с языческих времён): гости должны проявить почтение, веселиться, говорить тосты и выпивать, особенно за здоровье. В русском фольклоре даже есть поговорка: «Вина не пить — хозяина не любить». На шведского дипломата Петра Петрея это произвело такое впечатление: «Кто не пьёт лихо, тому нет места у русских, <ибо они> очень недовольны теми, которые не пьют так много, как им хочется. А если кто пьёт по их желанию, тому они доброжелательны, и он их лучший приятель». Какой делался вывод? Русские — пьяницы.

Во-вторых, иностранцев, которые в те времена преимущественно бывали в крупных городах, селили в слободах с кабаками, там, где повеселее, чтобы они чувствовали себя в добродушном окружении. Именно в городе в 16−17 вв. уже во многих местах продавались и водка, и вино, и другие крепкие спиртные напитки. Попади француз или немец в районы Лондона, в которых было полно кабаков, в 18-м в., когда британская столица переживала период «джиномании», так тоже подумал бы, что англичане спиваются всем народом. Да и вообще, если жить рядом с кабаком или пирующей знатью, то в любой стране покажется, что её жители алкоголики. Так что этот дипломатический нюанс тоже способствовал тому, что у иностранцев сложилось искажённое представление о русской культуре пития. Пьянство было городским явлением, большая же часть населения жила в деревне, куда заморские гости не заезжали, и пили там лишь по праздникам — те самые мёд и пиво.

В-третьих, и это, пожалуй, самое важное, иностранцев на эти самые праздники охотно приглашали — как раз когда люди и напивались. Например, П. Петрей и голландец Н. Витсен писали о пьянстве русских именно в связи с посещением народных увеселений. Витсен видел день Николая и Масленицу, когда гулял простой люд «на всю катушку». Заметил это и С. фон Герберштейн, который писал о Московии: «Человеку простого звания запрещены напитки, пиво и мёд, но всё же им позволено пить в некоторые особо торжественные дни».

Эта особенность потребления спиртного на Руси сохранялась и позднее — в 19−20 вв. Среднестатистический итальянец или испанец пил больше русского, но пил иначе — по 3−4 чашки вина в день. А русский пил всего 25−30 раз в год, зато сразу помногу, не растягивая удовольствие (так же и сейчас в России скорее «оттягиваются» по пятницам, а не пьют вино за обедом). Это явление фиксировали этнографы, которые вели наблюдения за крестьянской жизнью на рубеже 19−20 вв. К примеру, Кадниковский писал из Вологодской губернии в 1899 г.: «У нас кабак бывает полон только по воскресеньям да праздничным дням. (…) Пьяниц, чтобы все тащились в кабак, ещё нет ни одного». Другой корреспондент, Малмыжский, сообщал в том же году из Вятской губернии, что «постоянных пьяниц между крестьянами не замечается, так как крестьяне пьют много и безобразно только в свои деревенские праздники, на свадьбах». Козельский из Калужской губернии тогда же корреспондировал, что «народ трезвый и в кабак ходить не любит». Наблюдательные иностранцы тоже подмечали несоответствие реальности стереотипу. В 1882 г. французский путешественник Виктор Тиссо заметил: «Чего только не говорится о русском пьянстве! (…) Русский мужик не беспросветный пьяница. Рабочие и мужики пьют много только в праздники, а в остальное время могут и почти не пить».

В общем, пьянствовать в деревне (где жила большая часть населения России) было не принято, алкоголик — огромная проблема для семьи и общины. Другое дело — город, где полно отставных солдат, рабочих, служащих, знати, дворовых людей, которым в поле наутро идти не надо, зато кабак — под боком. П. В. Травер, исследователь питейной истории России, пришёл к закономерному выводу, что «русские люди массово употреблял алкогольные напитки во время народных гуляний, а в повседневности пьянство не было широко распространённым явлением».

Тем не менее привычка напиваться по праздникам приводила к весьма дурным последствиям. Мало того, что сами русские из-за неё охотно считали вслед за иностранцами, что в России пьют больше, чем где бы то ни было, она ещё и вызывала большое количество алкогольных отравлений и пьяных происшествий. В 1870−1880-е гг. статистики выяснили, что в европейской части России в среднем «от опоя» умирали 4−5 тыс. человек в год, в пять раз больше, чем во Франции, где уровень потребления спиртного был гораздо выше российского. Как раз по этой причине и открывались общества трезвости и велись антиалкогольные кампании — чтобы уберечь людей от «перепоя».

Резкий рост потребления алкоголя в России пришёлся на вторую половину 20-го в., с 1970-х годов. На это влияло много факторов — урбанизация, многократное увеличение производства спиртного, социально-экономические и бытовые проблемы советского и постсоветского общества. Но даже в 1990-е гг. Россия не лидировала по уровню потребления спиртного на душу населения. Не лидирует она и сейчас. По данным ВОЗ от 2018 г., Россия стоит в списке самых пьющих стран на 26 месте. Больше русских пьют и немцы, и испанцы, и французы, и англичане, и поляки, и румыны. Но, похоже, избавляться от «водочного» стереотипа, который во всём мире стал частью национального образа России, мы будем ещё очень долго.