Почему Пикассо великий художник

Пикассо совершенно точно умел рисовать. И рисовать хорошо

Говорят, для того, чтобы победить врага, нужно побывать в его шкуре. И Пикассо так успешно отстаивал свое творчество и добился такой славы в частности потому, что сначала побывал «с той стороны». Он рисовал с того момента, как научился держать карандаш, до самой смерти. И получил самое что ни на есть традиционное академическое художественное образование: сначала от своего отца, а потом — в нескольких художественных школах и Королевской академии изящных искусств в Мадриде.

Благодаря классическому образованию Пикассо освоил весь спектр доступных на тот момент техник — от офорта до скульптуры. И в своем «нетрадиционном» творчестве художник не стал отказываться от знакомых, проверенных веками инструментов. Он просто придумал, как использовать их по-новому. Пикассо разрушил привычные методы, буквально разобрал их по кирпичику. Но в отличие от множества бунтарей, которые существовали во все времена, он разрушал не ради разрушения, а для того, чтобы построить что-то новое из полученных «стройматериалов».

В этом, пожалуй, и заключается истинное мастерство: взять все самое лучшее у великих предшественников, изучить композицию, форму и цвет, понять основные приемы и узнать правила, чтобы понять, как их нарушать. Не позволять влиянию других мастеров сдерживать вас. Если бы Пикассо хотел пойти по проторенной дороге, то наверняка добился бы немалого успеха. Он был отличным рисовальщиком и очень талантливым имитатором. Об этом можно судить по одной показательной истории.

Когда Анри Матисс был на пике популярности со своей серией одалисок, Пикассо в шутку нарисовал одалиску у телефона, идеально сымитировав манеру письма Матисса, стиль, цвета и ориенталистский фон — абсолютно все, включая подпись. Шутка оказалось настолько убедительной, что один из самых серьезных парижских журналов об искусстве, раздобыв фото звонящей одалиски, на полном серьезе представил ее как работу Матисса.

«Великий художник — как великий изобретатель или первооткрыватель: после его открытия трудно продолжать жить по-старому. Он меняет мир и меняет взгляд человека и даже всего человечества на этот мир».

Пикассо не стеснялся «впадать в детство»

На самом деле многие великие живописцы умели и любили шутить и дурачиться. Как раз наоборот — не так уж много найдется художников, которые относились к своему творчеству с убийственной серьезностью.

Пикассо неоднократно говорил, как он восхищается примитивным искусством и рисунками детей. Однажды он сказал: «Когда я был в их возрасте, я умел рисовать, как Рафаэль. Мне потребовалась целая жизнь, чтобы научиться рисовать, как они». И в этом есть определенный смысл. Большинство художников знают, что достоверно сымитировать детский рисунок человеку, который уже знает все правила, практически невозможно. Детям неведом страх перед чистым холстом, они не ограничены рамками, за их спинами не стоят несколько поколений призрачных живописцев, строго следящих, чтобы все было по канону. Только дети в полной мере обладают всемогуществом новичка, который пока не знает «как правильно». Именно в этом и заключалась цель Пикассо: научиться забывать все, что уже изучено и знакомо, чтобы суметь и позволить себе рисовать с прямотой и честностью ребенка.

А еще Пикассо никогда не относился чересчур серьезно к самому себе. Он не позволял себе «забронзоветь», превратиться в почтенного мастера, то и дело изрекающего мудрые мысли. Он обожал маски и игры в переодевание, часто принимал гостей, облачившись в необычные наряды, с удовольствием фотографировался моющимся в ванне или отплясывающим неглиже перед своими картинами. Когда в Каннах представляли фильм «Тайна Пикассо», художник, которого здесь привыкли видеть в шортах, сандалиях и тельняшке, неожиданно появился на премьере в строгом костюме и котелке. Возможно, именно в этой способности сохранять детское восприятие и заключалась в определенной степени успешность Пикассо как художника.

Пикассо искал источники вдохновения всегда и во всем

Как минимум в одном Пикассо соответствовал общепринятым представлениям о художниках: во всех его студиях всегда царил жуткий беспорядок. Это была часть творческого процесса. Художника окружали африканские скульптуры, бронзовые статуи, керамика, музыкальные инструменты с порванными струнами и, конечно, картины — свои и чужие. Друзья и знакомые говорили, что он ничего не выбрасывает, он хранил чеки, этикетки от бутылок и пришедшие в негодность вещи. Несмотря на славу и богатство, Пикассо был довольно неприхотлив в бытовых вопросах и весьма прижимист. Вероятно, сказывалась нищенская парижская юность в продуваемой всеми ветрами «Плавучей прачечной», где Пабло приходилось ютиться в крошечной грязной комнатушке и любыми правдами и неправдами добывать деньги на еду и краски.

Однажды Пикассо спросили о выборе цветов для его картин голубого периода. Он ответил, что у него просто не было других красок. Конечно, сейчас уже невозможно определить, говорил ли художник правду или просто кокетничал. Тем не менее способность творить, пользуясь очень ограниченным набором материалов — ценное качество. А вот в сюжетах у Пикассо недостатка никогда не было. Он бесконечно впитывал все, что можно было «переплавить» в творчество: идеи и разговоры, подсмотренные сцены и интересные типажи, эмоции и фантазии.

Пикассо работал очень быстро. Обычно ему хватало краткого проблеска идеи, чтобы написать картину. Но иногда, в особенности когда дело касалось очень важных для него полотен, работа над ними могла растягиваться на долгие месяцы. Так было с «Герникой» и «Авиньонскими девицами». На написание последних его, можно сказать, вдохновил Анри Матисс и его «Радость жизни» (1906). Эта работа имела ошеломляющий успех, и Пикассо стал думать о том, что же он может противопоставить подобному шедевру. Он хотел создать нечто столь же впечатляющее, как картина Матисса, но при этом такое, чему нет аналогов в искусстве. В попытке переосмыслить западные живописные методы, Пикассо заполнял зарисовками один блокнот за другим. Он решил обратиться к самым истокам, к примитивному искусству. Африканские скульптуры и работы коренных американцев, которые он увидел в парижском этнографическом музее, поразили его совершенно иным подходом к форме. Это были не попытки воссоздать окружающий нас мир, а символическое, почти шаманское его видение.

Спустя долгих восемь месяцев работы Пикассо все-таки написал свой «контр-шедевр» — пугающую, давящую на зрителя угловатыми неправильными формами, вызывающую картину «Авиньонские девицы». На тот момент полотно было все же чересчур провокационным. Пикассо показал его лишь нескольким друзьям, и оно так сильно их шокировало, что художник спрятал его от посторонних глаз. «Девицы» впервые были представлены публике почти через 10 лет после создания. За это время в живописи успела произойти настоящая революция. Революция, которая состоялась во многом благодаря этому «контр-шедевру».

Пикассо был не слишком хорошим человеком, но и это стало частью его творчества

Сейчас, в эпоху движения #MeToo и третьей волны феминизма, стали часто говорить об отношении Пикассо к женщинам. Высказываются предположения о том, что у художника было нарциссическое расстройство личности, из-за которого он «загорался» женщиной, идеализировал ее (возможно, даже каждый раз верил, что новая любовь — на всю жизнь), но довольно быстро разочаровывался и превращал ее жизнь в кошмар. Спорить здесь, в общем-то, не с чем: Пикассо психологически искалечил почти всех своих возлюбленных за несколькими счастливыми исключениями. Он и сам говорил, что каждый раз, заводя отношения с новой женщиной, уничтожает ее предшественницу. Однако, несмотря на то, что подобное отношение к любому человеку невозможно ничем оправдать, ставить диагнозы — не наша задача. А вот, что говорит об этом журналист и искусствовед Майлз Ангер, автор книги «Пикассо и картина, которая потрясла мир»:

«Пикассо родился в очень патриархальной семье в той части мира, где женщины в то время должны были сидеть дома и заботиться о своих мужьях и детях. Вся общественная жизнь вращалась вокруг мужчин. Они были собеседниками и собутыльниками. Для секса они ходили в бордель и иногда возвращались домой к своим женам. Так что, я думаю, как любовник и муж Пикассо был ужасен.

Некоторые люди, говоря о таких художниках, как Пикассо, признают, что он был великим художником и при этом — ужасным человеком, но утверждают, что эти двое не имеют ничего общего друг с другом. Мне кажется, это ошибка, особенно в случае Пикассо, поскольку его отношение к женщинам было частью его искусства. Если вы посмотрите на «Авиньонских девиц», то увидите, как эта картина наполнена яростью и противоречивыми чувствами к женщинам. Это не значит, что мы должны простить его отношение к реальным женщинам. Но при этом стоит признать, что искусство часто рождается в очень темных уголках души. Точно так же, как искусство Матисса рождалось в радостных, чувственных и светлых ее частях".

Пикассо умел себя продавать, но с презрением относился к славе

Пабло Пикассо однажды сказал: «Художник — это человек, который рисует то, что можно продать. Хороший художник продает то, что рисует». И уж в одном этому скандальному испанцу точно не откажешь — он всегда оставался верен себе. Популярность и востребованность пришла к Пикассо далеко не сразу. Он несколько раз приезжал «покорять Париж»: проваливался, разочаровывался, сдавался, уезжал, но потом предпринимал новую попытку. Да, художнику благоволил Амбруаз Воллар, а со временем у него появились влиятельные покровители — Гертруда и Лео Стайны, но по большей части Пикассо приходилось пробиваться самостоятельно. И при этом он не старался стать таким, каким его хотела видеть публика, и писать «приятные» картины. А, добившись популярности, не боялся продолжать творческие поиски и экспериментировать.

Пикассо кардинально менял стиль своих работ несколько раз за долгую творческую карьеру. Возможно, это тоже стало частью его секрета «вечной молодости». Вот что говорит о приобретении художником узнаваемой манеры философ Лев Шестов: «Всякий ценитель искусства доволен, если узнает в новом произведении „манеру“ художника, и мало кто догадывается, что приобретение манеры знаменует собой начало конца. Художники это хорошо понимают и рады бы отвязаться от своей манеры, которая уже им представляется шаблоном. Но это требует слишком большого напряжения сил, новых мук, сомнений, неизвестности — кто однажды пережил „восторги творчества“, другой раз добровольно ими не соблазнится. Он предпочитает „работать“ по прежде созданному шаблону, лишь бы быть спокойным и твердо уверенным в результатах — благо, кроме него никто не знает, что он уже больше не творец».

Однако, несмотря на то, что Пикассо всеми силами стремился к популярности, отношения с собственной славой у него были противоречивые. Майлз Ангер говорит, что художник ненавидел подхалимов и лицемеров, которые приезжали к нему, как на паломничество, чтобы «поцеловать перстень гения». Любого, кто называл его Мастером, Пикассо с криками выставлял за дверь, а однажды ему настолько надоели потоки льстивых речей, что он выхватил револьвер и начал палить в воздух. Он ценил разговоры об искусстве и о своих картинах, но не терпел бездумного и слепого благоговения.

Пикассо был безжалостен к самому себе

В 1952 году, давая интервью писателю Джованни Папини, Пикассо сказал: «Сегодня, как вы знаете, я знаменит, я богат. Но когда я наедине с собой, у меня не хватает смелости считать себя художником в древнем смысле этого слова. Великие художники — такие люди, как Джотто, Тициан, Рембрандт, Гойя. Я всего лишь публичный артист, который понимает свое время и использует в своих интересах глупость, тщеславие и жадность современников. Мое признание горькое, более болезненное, чем может показаться, но оно искренне».

Арт-критик Джонатан Джонс писал в The Guardian о том, что абсолютно каждая работа Пабло Пикассо — это иллюстрация определенного эпизода его биографии. Иногда — совершенно очевидная, как портреты жен, любовниц и друзей. Иногда — зашифрованная или символическая. Его искусство всегда было саморазоблачительным, часто даже самообличающим. Пикассо не льстил себе и не пытался выставить себя в более выгодном свете. Вся его жизнь предстает перед зрителем как на ладони — страсти и страхи, любовь и ненависть, восхищение и зависть. Пожалуй, особенно показательны в этом отношении самые поздние работы художника. В последние годы жизни он часто рисовал самого себя: не почтенного седовласого мудреца, а маленького гротескного старичка, рядящегося в костюм мушкетера в комичных попытках играть привычную роль дамского угодника.