Пьянь, похабство и богохульство: всешутейшие соборы Петра I

 По легенде, князь Владимир, выбирая религию для России, отказался от предложения принять запрещавший алкоголь ислам, мотивируя это словами: «Руси есть веселие пити, не можем без этого быти». И, пожалуй, никто из русских правителей не следовал этому правилу так старательно, как Пётр Первый. То, что русский царь любил выпить чего-нибудь покрепче — никого особо не удивляло. Секрета из этого не делалось. Известны даже письма, которые писал Пётр из Великого Посольства, где говорил, что «иные государственные дела… и за хмельницким исправляю».

Юность Пётр провёл в немецкой слободе, поэтому неудивительно, что молодому царю нравилась жизнь европейцев, обращавших меньше внимания на церковные запреты и вековые церемонии. Большое впечатление на русского монарха произвели карнавалы и гуляния, высмеивавшие католические обряды. Вернувшись из Европы, первым делом Пётр учредил «Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший собор».

Поначалу так шутливо называли встречи ближних царских друзей, которые под руководством монарха напивались до бессознательного состояния. Вскоре во Всешутейшем соборе зародилась собственная иерархия, пародировавшая изначально католическую церковь, а через некоторое время она стала злым шаржем и на православие, и на устройство русского государства. Во главе собора стоял «всешутейший князь-папа и патриарх», который избирался из членов собора пожизненно и с помощью голосования за закрытыми дверями. В этом явно виднелась пародия на избрание папы римского конклавом. За все годы существования этой насмешки над церковью сам царь ни разу не пытался возглавить свой собор, он был в нём обычным протодиаконом. Верховный шутовской титул носили Матвей Филимонович Нарышкин, Никита Моисеевич Зотов и Пётр Иванович Бутурлин.

 Новичка в соборе встречали фразой: «Пиешь ли?» — это пародировало традиционный церковный вопрос: «Веруешь ли?» Все члены собора получали новые имена, которые чаще всего были нецензурными. Чем выше было звание, тем более многосоставным и непечатным становилось имя. Как писал историк Василий Ключевский: «Был конклав кардиналов, отъявленных пьяниц, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати». Матерщина была едва ли не официальным языком собора. Названия большинства ритуалов представляли собой матерную переделку названий православных обрядов.

Богохульничали петровцы старательно и изобретательно: на митре «князя-папы» был вышит римский бог вина Бахус, ритуалы напоминали православные, но вместо церковных песнопений исполнялись непристойные песни, а на Вербное воскресенье, когда православные готовились к Пасхе, князя-папу усаживали на верблюда и везли по Москве к какому-нибудь кабаку, где закатывали колоссальную попойку. Церемония назначения нового верховного пьяницы включала в себя пронос новоизбранного в огромном ковше по улицам и опускание его голого в огромный сосуд, заполненный пивом и вином. Там он должен был плавать, а приглашённые гости потом выпивали содержимое этого «бассейна».

Другой забавой, описание которой сохранилось в документах, было «освящение жилищ в честь Бахуса». 21 января 1699 года члены собора приехали во дворец Франца Лефорта и окурили все помещения табаком, а князь-папа «крестил» дворец двумя перекрещенными табачными трубками. Остальные члены собора носили по всем комнатам чаши с вином, пивом, водкой и другими алкогольными напитками. Закончилась церемония, как и полагалось, всеобщей огромной попойкой.

 Постепенно, состав собора расширялся. Пётр «приглашал» в эту «церковь» многих придворных и просто тех, кто ему по каким-то причинам приглянулся. Отказаться от такого приглашения было абсолютно невозможно. Вскоре в состав собора вошёл и «князь-кесарь» Фёдор Ромодановский. Этот ближайший сподвижник Петра, во время отъездов царя управлявший всей Россией, на соборах играл роль «короля». Жена Ромодановского была «царицей». Вместе со своей сестрой и со своими служанками она участвовала во всех попойках.

Пётр упивался своей властью над высшей знатью, которой, как ему было хорошо известно, не нравились его нововведения. Большинство членов собора были глубоко верующими людьми и присутствовали на этих пьянках не по своей воле. Творившееся богохульство противоречило всему, что они знали и во что верили, ломало всю их систему мироустройства. Однако воспротивиться или даже возразить царю они не смели — несмотря на свои личные качества он был помазанником божьим. Кроме того, все прекрасно знали о печальной судьбе тех, кто осмеливался перечить Петру. Поэтому представители старинных знатнейших родов покорно тащились на эти пьянки, где позволяли безродным собутыльникам царя всячески над собой издеваться.

 Пётр буквально наслаждался унижением подвластных ему людей. Ему было всё равно, кто перед ним: молодой или старый, женщина или мужчина. Известна история, как во время попойки в Летнем саду, называвшейся на иностранный манер «ассамблеей», Пётр приказал напоить всех присутствующих до полусмерти, не пощадив даже беременную женщину, оказавшуюся среди гостей. Водку выносили в огромных котлах, и правитель лично следил, чтобы никто не ушёл трезвым. Пьяное веселье иногда заканчивалось трагически. Организмы пожилых бояр не выдерживали жуткого количества спиртного. По словам сподвижника Петра, князя Куракина, царь и его «товарищи» приезжали к кому-нибудь в гости «для пьянства столь великого, что невозможно описать, и многим случалось от того умирать».

Сохранилось описание свадьбы князя-папы Зотова в 1715 году. К семидесяти годам бывший царский воспитатель Зотов допился до умопомрачения. Одним из симптомов этого собутыльники сочли желание князя-папы жениться на молодой вдове Анне Еремеевне Пашковой. Свадьбу патриарха всешутейшего собора отмечали торжественно: новобрачные сидели под балдахином с серебряным Бахусом. Молодые и гости долго танцевали и выпивали, а потом жениха и невесту повели к огромной деревянной пирамиде, стоявшей перед зданием Сената. В ней находилось ложе, украшенное хмелем и обставленное бочками с вином, водкой и пивом. Там новобрачным, под хохот гостей подали водку из сосудов в форме огромных половых органов, а затем оставили одних. В пирамиде имелись специально сделанные отверстия, чтобы все желающие могли подсматривать. Семейная жизнь старого алкоголика Зотова продолжалась всего два года — в 1717 году он умер. Чтобы его вдова не заскучала, Пётр, не спрашивая её согласия, женил на ней нового князя-папу Петра Бутурлина.

 Царь и члены собора не делали из своих развлечений тайны. Наоборот, многие «ритуалы» Всешутейшего собора сопровождались шествиями сначала по Москве, а потом и по Санкт-Петербургу. Горожане легко узнавали в одеяниях и поведении «соборян» злое издевательство над православной церковью. Активное участие в этом богохульстве царя сильно подрывало его и без того низкий в народе авторитет и служило подтверждением слухов, будто Пётр Алексеевич воплощение Антихриста.

Не все, присутствовавшие на соборах, напивались до полусмерти. Среди пьяных находились и те, кто трезво запоминал и фиксировал всю пьяную болтовню. Польский историк Казимир Валишевский писал, что «Шутовским кардиналам строго запрещалось покидать свои ложа до окончания конклава. Прислужникам, приставленным к каждому из них, поручалось их напаивать, побуждать к самым сумасбродным выходкам, непристойным дурачествам, а также, говорят, развязывать им языки и вызывать на откровенность. Царь присутствовал, прислушиваясь, и делая заметки в записной книжке». Так что поговорку «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке» активно использовали и во времена Петра Великого.

Зачем же была создана подобная богохульная пародия на церковь? Об этом спорили ещё современники Петра. Некоторые, вроде Франца Вильбуа, считали, что Пётр хотел с помощью подобных выходок сломать старый строй. Француз ставил эти попойки в один ряд с бритьём бород, приказами одеваться в европейское платье и насильной отправкой дворянских детей за рубеж на учёбу. Вильбуа считал, что всё это разрушало старые традиции. Историк Игорь Андреев писал, что в первую очередь «дикие оргии Всешутейшего собора нужны были Петру, чтобы преодолеть собственные неуверенность и страх, снять стресс и выплеснуть разрушительную энергию». Споры о том, было ли повальное спаивание ближайшего окружения просто развлечением Петра Великого, в котором он, как и во многих своих делах, абсолютно не знал меры, или же это похабство преследовало ещё какие-то цели, идут до сих пор.