В середине XVIII века, ещё до начала промышленной революции, английский публицист Генри Филдинг высказал весьма прозорливое наблюдение: «Промышленность дает новое обличье целой нации и в огромной степени изменяет прежний порядок вещей». Изобретение, а затем и массовое внедрение паровых машин в промышленность ведущих европейских стран на рубеже XVIII и XIX столетий действительно серьёзно изменили картину мира не только в экономическом, но и социальном отношении. «Долгий XIX век», как его назвал немецкий историк Эрик Хобсбаум, стал временем промышленного роста и связанных с ними общественных и политических изменений.
От Европы деревенской к Европе городской
До начала промышленной революции жизнь Европы выглядела весьма пасторальной — большую часть населения составляло крестьянство, занимавшееся земледелием выращиванием крупного и мелкого рогатого скота. В городах уже появились мануфактуры, однако там использовался ручной труд, а численность ремесленников, занятых на этих производствах, было небольшим. Города представляли собой фактически «большие деревни», где жители удовлетворяли свои нужды с помощью небольших придомовых огородов.
Подавляющая часть населения европейских стран до начала промышленного переворота занималась сельским хозяйством: по подсчётам исследователей, в ведущих государствах Старого Света (прежде всего, во Франции и Великобритании) они составляли 75−80 процентов. Города оставались не очень большими — в самом крупном, Лондоне, к 1800 году проживало около миллиона человек, тогда как в Париже в том же году численность населения составляла лишь около 600 тысяч человек. В XVIII веке там проживали, в основном, чиновники, ремесленники и лица, принадлежавшие к свободным профессиям.
Настоящий демографический бум начался уже в следующем столетии. Развитие медицины, улучшение уровня жизни населения по сравнению с предыдущими веками, разнообразие рациона людей способствовали началу стремительного роста населения европейских стран. За весь XIX век число европейцев увеличилось в два с половиной раза — с 188 до 458 миллионов человек, не считая тех, кто покинул пределы Европы в поисках лучшей жизни на других континентах.
Увеличение численности населения и промышленный переворот изменили социальную картину Европы почти до неузнаваемости. На протяжении всего XIX века Старый Свет из сельского превратился в городской — уже в 1841 году сельским хозяйством, например, в Великобритании занималась лишь четверть населения, и это число падало: как благодаря увеличению производительности труда в деревнях, так и из-за нужды стремительно развивавшейся промышленности в свежих рабочих руках.
Новая жизнь старых городов
Промышленная революция стала причиной не только социальных изменений, но и географических: в европейских странах начинают расти как на дрожжах новые города, становившиеся индустриальными центрами XIX века. Бирмингем, Ньюкасл, Манчестер, Бат — они стали центрами промышленной жизни Великобритании. К примеру, население первого увеличилось с 15 до 70 тысяч человек к концу XVIII века буквально за одно столетие. Французский индустриальный центр сложился примерно в то же время на Северо-Востоке и Востоке страны.
Крупные города стали центром притяжения людей со всей страны, что серьёзно меняло социальную картину, сложившуюся задолго до начало индустриального переворота. Сюда приходили крестьяне в поисках работы на фабриках, стремительно богатевшие промышленная буржуазия, занимавшая теперь в социальной иерархии почти такое же место, что и наследственная аристократия. Это повлияло и на политическую обстановку — в Великобритании промышленники стали поддерживать партию вигов. Один из лидеров партии в XIX веке, Джеймс Грэм, так отзывался о «новой аристократии»: «Общественное мнение страны находится в средних слоях общества, в том многочисленном классе, который ушел от необходимости работать своими руками и от честолюбивых амбиций, и ныне использует преимущества свободного времени и несомненный интеллект, чтобы формировать здравое суждение, не искаженное чьими-то интересами и не ослепленное страстью».
Изменился и облик городов. Если раньше дома органично вписывались в природный ландшафт и представляли собой скорее особняки, стоявшие чуть ближе друг к другу, чем в сельской местности, то теперь они начали строиться почти вплотную и стремились вверх. Помимо этого, развитие железнодорожного транспорта позволило привозить строительные материалы из ранее труднодоступных мест — красные кирпичи теперь заполняли все города, которые, помимо этого, застраивались в похожем друг на друга стиле. Новые районы старых городов сильно не отличались друг от друга.
Кроме внешнего вида изменилась и сама атмосфера городов, в прямом смысле слова. Выбросы промышленных предприятий, расширение железнодорожных веток превращали воздух в смесь новых запахов, не всегда приятных. Видимость в городах, особенно ближе к вечеру, оставляла желать лучшего — не помогало даже освещение, начавшее распространятся в крупных центрах примерно в то же время. Вот что писал современник: «…В добавление к туману ты вдыхаешь испарения от газа, свечей и ламп, горящих целый день. И ведь ты ещё только внутри дома. При выходе наружу, плывя неизвестно где, неизвестно куда и натыкаясь то на флягу, оставленную молочником, то на чье-то хранилище угля, ты замечаешь, что всё видится непропорционально своему натуральному размеру…».
Рабочий — новый человек
Промышленная революция стала причиной появления новой социальной прослойки населения городов. Теперь значительное число их населения составлял рабочий класс — явление исключительное для наступивших времён. Пролетариями становились выходцы из разных социальных слоёв — это были и разорившиеся ремесленники, неспособные конкурировать с крупными фабриками, и крестьяне, в условиях безземелья отправившимися в города в поисках лучшей жизни.
Однако жизнь таких пришельцев вряд ли улучшалась. Да, многие из них имели какой-никакой стабильный заработок, однако им приходилось трудиться по 16 часов в условиях антисанитарии и недостаточного освещения, а жилища, в которых они проводили немногочисленные свободные часы, не отличались комфортом. Рабочие ютились в маленьких комнатках в домах, расположенных вблизи от их места работы. Такое положение дел не устраивало многих — не только пролетариат, но и некоторых представителей свободных профессий.
Так, например, Роберт Оуэн, некоторое время руководивший хлопковой мануфактурой в Манчестере, провёл социальный эксперимент на предприятии в Нью-Ланарке в самом начале XIX века. Его суть заключалась в заботе о рабочих, предоставлении им начального образования, не забывая при этом и о воспитании. Действительно, вчерашние крестьяне, попав в чуждый для них промышленный мир, лишившиеся привычных связей и обнаружившие, что прежние культурные и социальные установки уже не работают, нуждались в патронаже, для смягчения такого серьёзного слома в их жизни. Фабрика привлекала к себе внимание по всему миру — она приносила стабильный доход, что позволило затем сократить рабочий день до 11 часов и отказаться от труда детей до 10 лет. Идеи Оуэна впоследствии оказали влияние на становление мирового социалистического движения, а к его трудам обращались практически все классики марксизма.
Век Революций
Неопределённость — хорошее слово для описания жизни рабочих в начале XIX века. Она царила на всех уровнях — от условий труда и зарплаты до способа существования в новых для себя условиях. Неудивительно, что вскоре именно пролетариат стал авангардом социальных выступлений городских низов. В Великобритании недовольство условиями труда и жизни после нескольких промышленных кризисов стало причиной появления движения чартистов, впервые поставивших на повестку дня рабочий вопрос.
Помимо этого, рабочие создавали организации для защиты свои прав — профсоюзы и тред-юнионы (в Англии). Недовольные часто прибегали к активным методам выражения своих позиций: забастовкам и стачкам. Их активность позволила в Великобритании уже в 1847 году официально установить 10-часовой рабочий день.
В эпоху революций и создания национальных государств в Европе рабочие играли значительную роль, оказавшись в авангарде уличных выступлений. «Весна народов» 1848 года прошла не без их участия — многочисленные демонстрации показали всю серьёзность «рабочего вопроса» для правительственных кабинетов Старого Света. Так промышленный переворот породил новый социальный слой, кардинально изменивший политическую и социальную картину мира в XIX веке и ставший одним из «локомотивов истории» уже в следующем столетии.