Эволюция по Ламарку

Ведь, все ископаемые кости всё ещё считались останками погибших во время Потопа исполинов. Ибо они не принадлежали известным животным, а о других, помимо исполинов, вымерших видах Писание не упоминало. Относиться ко всему этому серьёзно становилось сложнее с каждым годом.

Свои крамольные помыслы естествоиспытатели обнародовать не спешили. Но ещё в 1735 году Карл Линней опубликовал труд «Система Природы», в котором излагались основы систематики животного мира, с небольшими изменениями сохранившейся до наших дней. И хотя в предисловии автор упоминал, что все звери и птицы были сотворены одномоментно и остаются неизменными, виды разделялись на роды и семейства. Что весьма прозрачно намекало на наличие общего предка у похожих видов. То есть, на происхождение одних видов животных от других.

С Линнеем никто не спорил. Ибо, наиболее очевидным объяснением сходства живых существ традиционно считалось именно родство. Но далее этой точки научная мысль продвинуться не могла. И проблема заключалась не во влиянии религии, а в том, что концепция «прогресса» в мышлении человека начала нового времени отсутствовала.

На продолжении тысячелетий человечество существовало в разрушающемся и деградирующем мире. Адам и Ева изгонялись из Рая. Изобильный Золотой век сменялся жестоким Железным. Древняя мудрость, некогда открытая богами первопредкам, забывалась. Почва истощалась. И каждое следующее поколение уступало предыдущему. Что готов был подтвердить любой человек доживший до седин… До XVII столетия включительно даже новейшие изобретения считались лишь «переоткрытием» того, что наверняка было известно просвященнйм эллинам, но в тёмные века забыто...

Даже в наши дни концепция деградации мира продолжает практически отчасти владеть умами. Отсюда происходит странная убеждённость, что энтропия — мера беспорядка (нет!), что прежде была Атлантида, и что с советского времени новые заводы не строятся. Стремление материи к самопроизвольному усложнению с трудом укладывается в голове. Хотя, именно рост энтропии (рассеяние энергии) приводит к образованию упорядоченной снежинки их водяного пара.

Тем не менее, в XVIII веке игнорировать прогресс стало уже невозможно. Основательно побушевав в военном деле и производстве, он, в конце концов, перекинулся на гуманитарные сферы. Поднаружившись мыслью, философы сформулировали концепцию неогуманизма, согласно которой движение к совершенству, всё-таки, было возможно. Но только как результат волевой деятельности человека.

Биологии это открытие, казалось, ничего не давало. Для объяснения различия между существующими и ископаемыми видами продолжала применяться гипотеза Кювье. В начале XIX века стало ясно как день, что окаменелости располагают в стратиграфических слоях упорядоченно, и значит, допотопные звери погибли не в один миг. «Катастрофизм» предполагал, что виды животных неизменны, существуют о начала времён, но с каждым потопом (а потопов произошло уже много) разнообразие живых существ на Земле сокращается. Последний, самый продвинутый вариант этой теории предполагал, что Всемирных Потопов было двадцать семь.

Лишь в 1809 году «Философия зоологии» Жана Батиста Ламарка совершила прорыв, значение которого переоценить невозможно. На основании безнадёжно устаревшей по меркам начала позапрошлого века Аристотелевой физики, полной Эфира и алхимических первоэлементов, автор, демонстрируя поразительную даже для его эпохи безграмотность в вопросах биологии, доказывал – исключистельно с позиций философии – возможность движения материи от простого к сложному. В том числе и живой материи. Концепции эволюции видов и самозарождения жизни впервые были введены именно Ламарком. Он же предложил и механизм эволюционных изменений. Происходили они, по мнению автора, в результате упражнения. Например, бег от хищников приводил к удлинению ног, а затем это благоприобретённое качество передавалось по наследству.

Слабость гипотезы Ламарка была очевидна с самого начала. Ноги, сколько не бегай, длиннее не становились, и по наследству приобретённые качества не передавались. Это знали все. Ведь, прожжёным специалистом в области селекции животных являлся каждый сиволапый крестьянин. Кроме того, многие качества, – например, покровительственную окраску, – вообще нельзя было совершенствовать упражнением. Но справедливая критика не помешала ламаркизму приобрести множество сторонников. Отвергая причастность Творца к происхождению видов, удивительным образом Ламарк не встречал никакого сопротивления, даже несмотря на то, что в его время сутану носил каждый третий учёный. Ибо идея совершенствования путём упражнения хорошо очень соответствовала философии гуманизма. Эволюция, как результат личных усилий, всех устраивала.

Наряду с неогуманизмом в конце XVIII века сложилась и диалектическая философия. Суть её, впрочем, вскрылась намного позже. Ибо расшифровка трудов Гегеля, написанных невозможно сложным, тёмным и запутанным языком, – во многом благоларя Гегелю, выражение «язык немецкого философа» стло применяться в Европе в значении «тарабарщина», – заняла несколько десятилетий. Главное, однако, понять удалось. Источником движения материи является не осознанное или заложенное в её природу стремление к совершенству, а борьба противоположностей. Эта мысль постепенно завладевала умами, создав предпосылки для создания Чарльзом Дарвином теории естественного отбора.

Может показаться странным, но гипотеза Ламарка, отвергающая причастность Творца к происхождению жизни и видов в начале XIX столетия не возмутила общественность и не встретила противодействия. Век бы уже просвещённым, а учение Ламарка казалось... политически корректным. Но публикация куда менее политически корректного «Происхождения видов» привела к эпической битве. Мгновенно поделившись на ламаркистов и дарвинистов, учёные ринулись друг на друга с такой яростью, что сторонники «разумного дизайна» буквально не успевали вставить слово.

Выжил в этом противостоянии, как и полагается по Дарвину, сильнейший. Точка была поставлена в начала XX века благодаря развитию генетики. Вскрытие механизма наследственности показало, что прижизненные упражнения не могут отразиться на потомстве. В науке, таким образом, вопрос был раз и навсегда закрыт. Но только в науке.

Именно теории Ламарка, а не Дарвина, были превращены Фридрихом Энгельсом в элемент коммунистической идеологии. С политической точки зрения, формула «человека создал труд» звучала выигрышнее, чем дарвинистский вариант: «человека создали мутации и естественный отбор». И в этой форме ламаркизм ещё полстолетия продолжал существовать, при активном участии народного академика Трофима Денисовича Лысенко.