Андрей Шишкин. Сказка (фрагмент).
В старину заговорная традиция была очень сильна в повседневной жизни человека: бытовали заговоры лечебные, любовные, торговые, скотоводческие и промысловые. Как правило, они были очень выразительны и поэтичны. В дохристианской традиционной культуре главные образы в заговорах были связаны с силами природы. Славяне просили помощи у солнца, месяца, дождя, грома и огня. После Крещения Руси обращались к Спасителю и Богородице, к образам святых.
В поселениях носителями магического знания выступали знахари — лекари-самоучки, врачевавшие средствами народной медицины. Но некоторые чудодейственные слова были известны и обычным деревенским жителям: существовали заговоры охотников и пастухов, воинские и хозяйственные. Исследователь русской литературы Леонид Майков в XIX веке в книге «Великорусские заклинания» опубликовал заговор, который читали перед дальней дорогой. В нем фигурирует тать — так в старину называли воров, мошенников и грабителей.
Заговор при отправлении в путь.
Едет Егорий Храбрый на белом коне, златым венцом украшается, булатным копьем подпирается, с татем ночным встречается, речью с ним препирается: «Куда, тать ночной, идешь?» «Иду я людей убивать, купцов проезжих добывать». А Егорий удал, ему дороги не дал, православных обороняет, в пути-дороге сохраняет.
Чтение магических слов сопровождал обряд. Также было очень важно произнести текст точно, без изменений, потому что иначе он мог не подействовать. «Белые» заговоры избавляли от зла и защищали, «черные» — причиняли вред. Считалось, что «черные» заговоры в своей практике использовали колдуны, насылая порчу и болезни.
На разных славянских территориях тексты заговоров имели схожую структуру: предварял повествование зачин, затем шла основная часть, в которой формулировалось желание или обрядовое действие, и в завершении — закреп. Часто использовался зачин:
«Встану я раб Божий, благословясь, умоюсь водою, росою, утруся платком тканым, пойду перекрестяся, из избы в двери, из ворот в ворота, на восток…» В закрепе словам придавалась большая сила и убедительность: «Будьте слова моя крепки и лепка до веку; нет моим словам переговора и недоговора; будь ты, мой приговор, крепче камня и железа».
Лечебные заговоры
Григорий Мясоедов. Знахарь (фрагмент). 1860. Саратовский государственный художественный музей имени А.Н. Радищева, Саратов
Традиционно в поселениях врачеванием занимались знахари. Они лечили средствами народной медицины и магическими словами. Считалось, что знахарями становились люди, побывавшие на грани жизни и смерти после тяжелых болезней или полученных увечий. Их деятельность не связывали с нечистой силой, в отличие от магии колдунов.
…Домашняя медицина крестьянина в значительной своей части состоит из суеверных средств. Первое место среди них занимают суеверные профилактические средства, которые по большей части очень просты и несложны. Чтобы пользоваться хорошим здоровьем и не заболеть, достаточно иногда только обувать ежедневно правую ногу вперед левой… Своего рода чудесным талисманом, застраховывающим от болезни и напастей, считается мамонтова кость, крест с покойника или воткнутая куда-нибудь булавка или иголка, полученные от «еретиков».
Одним из знахарских способов определения болезни было «выливание» на воске: расплавленный воск лили в холодную воду и на основе полученных фигур определяли, в чем причина недуга и кто наслал порчу.
Болезни зубов на протяжении веков досаждали нашим предкам, и в отсутствии медицинской помощи варианты заговоров «от зубной скорби» были распространены на Руси повсеместно. Действие лечебных магических текстов было направлено не только на ноющий зуб, но и на избавление от сопутствующей головной боли и болезненности десен. Чтение заговора сопровождалось ритуально-магическими действиями: его произносили, вглядываясь в рот больному, и крестили зуб.
Известны заговоры от грыжи, горячки, золотухи, ячменя и бельма и многих других недугов. Были распространены тексты от лихорадки или трясавицы — болезни в образе женщины.
Заговор от лихорадки.
Встану я, раб Божий N, благословясь, пойду прекрестясь из дверей в двери, из ворот в вороты, путем дорогой к синему окиану-морю. У этого окиана-моря стоит древо карколист; на этом древе карколисте висят: Косьма и Демьян, Лука и Павел, великие помощники. Прибегаю к вам, раб Божий N, прошу, великие помощники, сказать мне: для чего-де выходят из моря, окиана женщины простоволосые, для чего они по миру ходят, отбивают от сна, от еды, сосут кровь, тянут жилы, как червь точут черную печень, пилами пилят желтые кости и суставы? Здесь вам не житье-жилище, не прохладище; ступайте вы в болота, в глубокие озера, за быстрые реки и темны боры: там для вас кровати поставлены тесовые, перины пуховые, подушки пересные; там яства сахарные, напитки медовые; там будет вам житье-жилище, прохладище — по сей час, по сей день, слово мое, раба Божьего N, крепко, крепко, крепко».
Заговоры от детского плача
Василий Перов. Спящие дети (фрагмент). 1870. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Славяне верили, что мир населен темными силами и мифическими существами. По поверьям, представители низшей демонологии — кикиморы, домовые, русалки — могли вторгаться в повседневную жизнь человека и всячески вредить. Ночной детский плач и бессонницу часто объясняли проделками нечистой силы, и, чтобы защитить ребенка, прибегали к магии. Также плач связывали со светом и природными явлениями. В заговорах обращались к луне и месяцу с просьбой вернуть ребенку сон. Виновницами бессонницы было принято считать утреннюю и вечернюю зарю, которые тревожили детей и мешали им спать. Магические тексты читали на закате или рассвете, при этом выносили младенца из избы и показывали солнцу.
Любовные заговоры
Михаил Нестеров. За приворотным зельем (фрагмент). 1888. Саратовский художественный музей имени А.Н. Радищева, Саратов
Широко известны были присушки и отсухи — заговоры на любовь и на угасание чувств. Замужние женщины хотели при помощи магии вернуть себе любовь и внимание мужа, молодые девушки — стать привлекательнее для возлюбленного. Русский писатель и этнограф Владимир Даль в книге «Сказание о поверьях, суеверьях и предрассудках русского народа» объяснял появления любовных магических слов не только вымыслом праздного воображения, но и попыткой растолковать внезапно возникшее в человеке сильное чувство любви и страсти. Происходящие с влюбленными изменения сторонние наблюдатели объясняли порчей, чарами, «сухотой, которая должна быть напущена».
Приворотный заговор или любжа, который читается на подаваемое питье.
Лягу я, раб Божий, помолясь, встану я благословясь, умоюсь я росою, утрусь престольною пеленою; пойду я из дверей в двери, из ворот в вороты, выйду в чистое поле, во зеленое поморье. Стану я на сырую землю, погляжу я на восточную сторонушку, как красное солнышко воссияло: припекает мхи-болоты, черные грязни. Так бы прибегала, присыхала раба Божия N о мне, рабе Божьем N, очи в очи, сердце в сердце, мысли в мысли; спать бы она не заспала, гулять бы не загуляла, аминь тому слову.
Часто любовную «сухоту» воспринимали как разрушительную сверхъестественную силу, несущую зло и беду, как тоску или огонь, испепеляющий душу. И читающий заговор на «сухоту» требовал не ответного светлого чувства, а чтобы у выбранной девицы болело сердце, чтобы она мучилась и горевала, «спать бы она не заспала, гулять бы не загуляла». Насылаемая страсть была больше похожа на болезнь, на безумие.
Воинские заговоры
Константин Савицкий. На войну. 1888. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
В заговорной традиции существовали также обереги — защитные магические слова. Исследователям известны многочисленные заговоры от бешеной собаки, от укуса змеи, от огня или пожара. На один и тот же случай часто имелись разные тексты, но было принято считать, что их сила одинакова — главное произнести их правильно и соблюсти обряд. Славяне считали, что от слов будет толк только в том случае, если человек верит в действие заговора.
Воины постоянно подвергали свою жизнь опасности, поэтому были широко распространены обереги от пули и от вражеского оружия. Литературовед и этнограф Андрей Топорков в книге «Заговоры в русской рукописной традиции XV–XIX веков. История, символика, поэтика» приводит заговор, призванный воздействовать на вражеское оружие:
Кован еси брат,
сам еси оловян,
а сердце твое вощано,
ноги твои камены
от земля до небес,
не укуси мене,
аки пес отай,
оба есмя от земля,
коли усмотрю тя очима,
своего брата,
тогда убоится твое сердце
моих очей усмотрения,
ты вощан.
В тексте меч олицетворен, у него есть собственное тело, а его удар сравнивается с укусом собаки. Звучит призыв оружию стать из воска и олова и не навредить воину. Исследователь русской литературы Леонид Майков в конце XIX века опубликовал заговор казаков войска Донского: «…Падите, железа, в свою матерь-землю! Ты же, береза, в свою ж матерь-землю, а вы, перья, в свою птицу пернату, а птица — в бонт и в сыню, а рыба в море — от меня, р. Б. (имярек), всегда, ныне…» Железное оружие читающий заговор призывает вернуться в землю, как перья в птицу, и отвести опасность.
Скотоводческие заговоры
Иван Шишкин. Коровы на водопое (фрагмент). 1867. Частное собрание
Для сохранения скота и увеличения его приплода использовали скотоводческие заговоры. Их могли петь, как, например, пели некоторые народности Республики Алтай самкам животных, если они отказывались кормить новорожденных. Заговоры исполняли, как правило, овцам, козам и коровам. У восточных бурят заговоры включали в себя особые слова-символы, уговаривающие самку принять детеныша. В некоторых регионах России эта традиция жива до сих пор: к скотоводческим магическим словам обращаются пожилые люди, много лет работавшие пастухами, ветеринарами, доярками.
Тексты заговоров бережно хранили, переписывали и передавали по наследству. Как отмечает этнограф Андрей Топоров, сфера бытования магических слов со временем сужалась, они вытеснялись из городской жизни в сельскую. В XX веке в тексты проникали современные реалии: например, для приворота стали использовать фотографию. Постепенно заговоры перестали быть волшебными, магическими заклинаниями, и в наши дни их тексты уже не так широко известны.
