Как в XIX веке евреи Пурим отпраздновали и в Сибирь на каторгу уехали

В библейской Книге Есфирь излагается поучительная история времен V в. до н. э. В правление царя Артаксеркса I, сына великого завоевателя Ксеркса, «царя героев», один из его приближенных, некто Аман возненавидел еврея Мордехая, занимавшего скромную должность при дворе. Задумав решить проблему комплексно, мстительный Аман добился царского приказа об уничтожении всего рода-племени, к которому принадлежал ненавистный враг: «И посланы были письма через гонцов во все области царя, чтобы убить, погубить и истребить всех Иудеев, малого и старого, детей и женщин в один день, в тринадцатый день двенадцатого месяца, то есть месяца Адара, и имение их разграбить» (Есф. 3:12). Однако «окончательное решение еврейского вопроса» в очередной раз не состоялось, на этот раз благодаря жене Артаксеркса Есфири, племяннице Мордехая. Та, сильно рискуя, раскрыла царю козни Амана, и тот велел повесить недавнего любимца на приготовленной для его врага виселице, а указ об истреблении евреев заменил другим документом, предоставлявшим им право самообороны, которым они умело воспользовались. Такая вот назидательная история на тему «Не рой другому яму…» (или, ежели угодно, «Евреи всегда выкрутятся», это кому как нравится).

Данному легендарному событию посвящен веселый праздник Пурим, во время которого принято пить вино (по мнению некоторых авторитетов в области традиции и большой части простых людей — очень много вина или иных местных напитков), дарить друг другу сладости и устраивать карнавальные игрища, во время которых следует переодеваться и принимать разные шутовские обличия, чем чуднее — тем лучше. Праздник это не религиозный, а, так сказать, историко-патриотический.

В 1827 году в Слонимском уезде Гродненской губернии, краю нищих еврейских местечек, население которых, лишенное права заниматься земледелием, пробавлялось ремеслом и мелкой торговлей, чрезмерно буйное празднование Пурима плохо закончилось для его участников. Отчасти они были виноваты в этом сами, но в немалой степени на печальный итог воздействовало дурное стечение обстоятельств, неприязнь соседей-христиан и курс властей на защиту религиозных чувств.

Пурим 1827 года пришелся на 1 марта. В этот день по корчмам в окрестностях деревни Ягнешицы шаталась группа евреев разного возраста общим числом около десятка. Все они были изрядно пьяны и настроены подурачиться. Один из них, Мовша Бердовицкий, гораздый на всяческие выдумки, переоделся священником и нес перед собой самодельный крест. Остальные в меру сил изображали кто солдата, кто казака, кто крестьянина и все они производили изрядный шум. «Ксендз» Бердовицкий, возглашая «Господи, помилуй!», сопровождал эту «мессу» малоприличными комментариями на идиш и других известных ему местных наречиях, как будто специально для того, чтобы у свидетелей не возникло с затруднений с переводом.

К чести местных обывателей, они поначалу отнеслись к загулу с пониманием (ибо сами были бедными трудящимися людьми и разделяли убеждение, что пару раз в год отдохнуть не грех), и у пуримских шалунов был неплохой шанс, протрезвев, вернуться к обычным своим занятиям, однако судьба позаботилась о том, чтобы этот шанс остался нереализованным…

Случилось так, что с одного из деревянных крестов, которыми католическое население Польши, Литвы и Беларуси любит украшать перекрестки дорог, была сорвана фигурка Христа. Ее подобрал крестьянин Кучинский, поляк по национальности, и, вместо того, чтобы сразу приделать на место, зачем-то унес домой. Позже, когда разразится скандал и дело начнет приобретать «законный ход», он так же тихо вернет фигурку на крест.

Тем временем, несколько крестьян рассказали местному священнику Якутовичу о пуримских «гуляниях» и среди прочего заявили, что видели, как во время ночного загула Бердовицкий размахивал деревянным Христом и даже приделал его на свой самодельный крест из дощечек. Священник на всякий случай рассказал местному помещику, тот провел опрос крестьян (большинство историю с фигуркой не подтвердило) и обратился с жалобой в местный суд. Местные старосты (гуляки умудрились задеть и этих: подражая их голосам, они той ночью вызвали нескольких крестьян на следующее утро на барщину) составили рапорт, где описание надругательств над изображением Христа обросло многочисленными подробностями. Было начато следствие.

Само собой, еврейская община пришла в волнение и стала жаловаться по инстанциям; жалобы дошли до наместника в западных губерниях, великого князя Константина Павловича. Тот, совершенно не желая раздувать костер религиозной склоки в многоконфессиональном крае, распорядился вести следствие строго, но беспристрастно. Следователи были как минимум озадачены: с одной стороны, имелись свидетельства глумления; с другой — у фигурки Христа «было алиби» (к этом времени уже установили, что ее подобрал и хранил у себя крестьянин-поляк). Следствие решило «развязать» этот логический узел выдвижением версии, что фигурка была сначала сорвана евреями, использовалась для кощунства, а затем была подброшена к кресту, где ее и нашел Кучинский. Понятно, что с логикой тут неважно: либо кощунники были пьяны до полной утраты чувства осторожности, и тогда подбрасывание вряд ли могло иметь место, либо, если они слегка пришли в себя и сообразили, что у них могут быть неприятности, то что мешало им не оставлять фигурку на земле, а приделать на место? Характерно, что участники загула, не скрывая факты глумления над христианскими обычаями, порчу придорожного креста категорически отрицали.

Гродненский суд рассудил, что она не вполне доказана, а, следовательно, речь идет не о надругательстве над изображением Христа (весьма тяжкое преступление), а об общем осмеянии христианских обрядов, что, как это не покажется странным, считалось преступлением средней тяжести. Зачинщика-исполнителя роли ксендза было решено сослать в Сибирь на поселение, остальных — умеренно выпороть розгами. На этом дело могло бы закончиться, но не тут-то было… Одно дело — логика низовая, местная, базирующаяся на принципах «нам тут жить» и «все мы не святые», другое дело — государственные соображения высшего порядка. В дело вмешалась Гродненская духовная консистория и настояла на пересмотре дела судом второй инстанции, который отмел все сомнения нижестоящего суда и постановил более суровый приговор. Все участники кроме одного малолетнего были наказаны кнутом (от 75 до 25 ударов) и сосланы в Сибирь, несколько крестьян-католиков за недонесение приговорили к месячному аресту, членов суда первой инстанции «за слабое и несообразное с законами решение сего дела» оштрафовали на 100 рублей каждого (примерно двухмесячное жалование). Бердовицкий умер еще до вынесения окончательного приговора, остальные буяны отправились за Урал.

История эта очень показательна. С одной стороны, подобного рода инциденты всегда возможны в бедной среде, где бок о бок не слишком счастливо проживают представители очень разных культур и традиций. С другой стороны, люди простые редко склонны доводить конфликт до крайности; а вот вмешательство власти как правило озлобляет одних и развязывает руки другим, провоцирует сведение счетов. При этом сама власть зачастую сдерживаться не считает нужным: вряд ли бывало на Руси глумление над христианской традицией более громкое и масштабное, чем «Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший собор» Петра I — регулярно проходившие пьяные вакханлии царя и его приближенных, откровенно пародировавшие как католические, так и православные обряды в максимально оскорбительных формах.

И то сказать: «Что позволено Юпитеру, то не позволено быку». Это еще древние римляне понимали.